Пиши и продавай! |
— Жестко?! — укоризненно посмотрел о. Антипа. — А т а м мягко нам будет? Перины пуховые пагуба. Тело нежится, а душа спит. А псалмопевец какой стих поет, а? Не знаете... ”Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный, тако отцветает: яко дух пройде в нем, и не будет, и не познает ктому места своего”. — Так что же тут..? — А вот то же. Не ублажай тела, потому оно — прах, а о душе пекись. Душу-то забываем. У вас дух-то и немощен, против табачку не можете, а что уж, как поважнее что будет. Я к слову так. А теперь надо вам соблюсти устав, к отцу игумену объявиться, благословения на жительство испросить. Я и поведу вас... вы московские, а настоятель наш, игумен Гавриил, маленько московский тоже, земляки будете... вот и поведу. — Очень рад, — говорю, — с благословения вашего, батюшка, и пойдем...— стараюсь я попасть в монастырский тон, — и чувствую, что выходит нехорошо. О. Антипа машет на меня: — Да нет, не иеромонах я, не достоин благословлять... монах я простой, гостиничное послушание несу. Тлен, понятно, и греха много, а нельзя обители без хозяйства... вот и хозяйствуем. После, приглядевшись к нам, о. Антипа немного приоткрылся, и я понял, что тут не послушание только, а подвиг, и трудный подвиг: о. Антипа поборол искушение: искушение, как он говорил, ”принять наитруднейший подвиг”. — Какой я иеромонах буду, ежели все среди мирян в гостинице пребуду? Либо иеромонах, либо гостинник. А я попривык к делу. Ну, милостив Господь, потерпит грехам моим. Он надевает подрясник побелее и ведет нас, ”московских — диковинных”, к святым воротам, к сердцу обители, к собору. IV. У о. настоятеля. Чудеса Мы проходим в монастырские ворота, которые называются — святые: над ними церковь Петра и Павла. Дальше — еще ворота. Говорю: ”как в крепости живете!” О. Антипа не понимает будто и говорит с улыбкой: — Пустынножителям всегда надлежит в крепости пребывать. А, про камни вы разумеете... Это дело хозяйственное, строено на века. А на врага у нас крепость — Крест Господень. От врага камнем не оградишься. Крестом да крепостью духа ограждаемся. Проходим еще ворота, и открывается ”монастырский двор”. Справа — великолепный собор Преображения Господня. Какой лучезарный свет! какие синие купола в лазури, золотое крестов блистанье! Всплывает, от детских лет: ”Лик Его был как солнце, и ризы белы, как снег”. Нет, не забыл еще. Как раз об этом рассказывал на экзамене, когда поступал в гимназию. И вот, тоже 7 августа, как тогда, — такой же солнечный день, с северной крепкой свежестью — и вижу, как и тогда я видел, Преображение Господне. Только тогда был Горкин, рассказывал про ”трех Спасов” [1] и утешал: ”не робей, впустят тебя в училищу”. И вот ”впустили”, и вот уже я студент... Милого Горкина уже нет на свете, но вот почти такой же, такой же русский и ласковый, — о. Антипа. И говорок его чуть похожий. Только не говорит — ”милок”. — А теперь, милые, проведу вас благословиться к о. игумену Гавриилу. Добрый он, не бойтесь, благословит на доброе пребывание. ”Не бойтесь”... Словно, бывало, Горкин: ”ты не робей, впустят”. Слева, против собора, блестит на солнце широкое застекленное крыльцо — вход в настоятельские кельи. Послушник, в белом подряснике, поклоном, молча, встречает нас. Чисто, крашеные полы, ковровые ”дорожки”, фикусы в кадочках, огромная лапистая арма. О. Антипа подходит к арме, снимает пальцем капельку с широкого копьевидного листа и говорит шепотком, благоговейно: — Господом указано цветку сему возвещать погоду: как начинает плакать — жди дождичка. Сию арму еще о. Дамаскин садил. Потолок — сводами; по белым стенам — картины, разные виды валаамские, труды наезжих художников, дар за гостеприимство. А вот, на портрете в раме, — суровый хозяин валаамский, великий устроитель, о. Дамаскин покойный. Чтут его на Валааме крепко. Куда ни пойди — везде наткнешься на дела рук его и железной воли: мосты, дороги, кресты гранитные, канавы, обложенные камнем, водопровод... Возле высоких старинных часов в футляре, мерно отсчитывающих неспешное время валаамское, стоит смиренно старушка-богомолка, в лиловых лапотках. И ее примет владыка валаамский? Всякого принимают тут: ”нет у нас зрения на лица”. Как говорят на валааме |
|
|
|