<<<     ΛΛΛ     >>>   

Нам страшно от этих слов. Невыразимо жалко бедного батюшку. Нам понятна его тоска. Мы крепко беремся за руки, идем к гостинице и взглядами говорим друг другу: нет, никогда не разлучаться! Нас встречает благовест к вечерне, вечерний отсвет на куполах, на крестах.

VII. Труды послушания ”во имя”. Устав старца Назария

На высокой скале гранита — сажен тридцать — белое здание мастерских и водопровода. В нижнем ярусе — черное жерло кузницы. Входим. Как раз мальчик-монашонок набрасывает на колесо приводной ремень, и огромный машинный мех начинает выбрасывать из горна вихри слепящих искр. Мех тяжело вздыхает, сопит и хлюпает. Нам жарко стоять и у порога. Кузнец— монах хмуро встречает нас немым поклоном. Жилистые его руки ударяют мерно по добела раскаленной полосе тяжелым молотом, и за каждым сухим ударом слышится влажный подхрип. Это в его груди. Над ним золотое сиянье искр. Даже на нем, даже в его седой бороде вспыхивают и гаснут искры. Седеющие его кудри подхвачены ремешком, волосатая грудь раскрыта, на ней черные струи пота. Это ”хозяин” кузницы, о. Лука. Ему, пожалуй, к шестидесяти годкам, а он с утра и до вечера с железом, огнем и молотом, — трудится послушанием во имя Божие, во славу Валаама. А нам страшно стоять и у порога. Тут и литейная. Закопченный монах возится с лампочкой-коптилкой, формует в черной земле отливку. Даже не видит нас.

— Нам не надо надсмотрщиков, — говорит провожатый-монах, — для Бога работаем, а Бога не обманешь. Ревнуем во имя Божие.

Пораженный, я думаю: здесь ни ”борьбы”, ни ”труда и капитала”, ни ”прибавочной ценности”, одна ”ценность” — во имя Божие. Во имя, — какая это сила! Там — во имя... чего? А эти, ”темные”, все те вопросы разрешили, одним — ”во имя”.

Осматриваем лесопильню, баню. На втором ярусе — слесарная, токарная, сверлильная, точильная, сушильная...— и всюду кипит работа, всюду визжат станки. И всюду — они, ”темные”: послушники, монахи, трудники.

— Бог в помощь! — говорит провожающий нас монах, входя в новое отделение мастерских.

Никто и не посмотрит, работают. Только монах-хозяин молча поклонится. Стоят у станков и богомольцы: пришли ”Бога ради”, по обету, — потрудиться на монастырь. Кто они? Питерские рабочие, ”все превосходные мастера-специалисты”. Глазам не верю: питерские рабочие... мастера?! А как же, все говорили там... на сходках в университете, что питерские рабочие самый оплот в политической борьбе за..? А вот, и они — ”во имя”, во имя Божие. Я вижу лица, хорошие, светлые, русские, родные, человеческие лица, добрые, вдумчивые лица. Ни злобы, ни раздражения, ни ”борьбы”.

— И подолгу работают?

— Да разное бывает... бывает, что и на месяц остается, а то... душой охватит, войдет в него благостное, понравится ему святое дело, он и на полгодика останется. А бывает, что и совсем останется, избранные которые, призваны. А это уж как Господь. Человек человеку рознь. У одного души во плоти больше, она и покорит плоть. А вот монахи-хозяева — все первейшие мастера с питерских заводов, самые мозговитые, знатоки. А как работают-то... до кровяного пота. Потому что — во имя Божие.

”Что нам лениться? мы для Бога, мы уж на то пошли своей волей!” — слыхал я на Валааме часто. А там...

Смотрим водопровод, спускаемся в бесконечную глубь земную. Вода поднимается насосом на тридцать сажен. С пролива Монастырского видна гранитная высоченная скала. Прорвали ее порохом монахи, устроили в ней водопровод. Те самые Валаамские монахи, крестьяне больше, которые за всенощным бдением в темных углах собора, припав к каменным плитам, смиренно перебирают четки, творят Иисусову молитву.

— Сто сорок две ступени...— шепотом говорит монашек.

Мы внизу, в небольшой каморке из кирпичей. Стены сочатся каплями. В полу — ”окно”, закрытое решеткой.

— Не угодно ли заглянуть, ладожская водица плещется... не бойтесь, не глубоко, саженьки четыре только... в граните этот колодезь прорван. Сажени на две от берега ведет воду из озера труба... а отсюда машиной поднимаем.

Я встаю на колени, наклоняюсь, гляжу в глубину колодца: черная глубина, вода.

Создателем этого ”чуда” валаамского, знамения духовной силы иноков валаамских, был настоятель Дамаскин. Монахи рассказывают, что один инженер просил десять тысяч рублей за план и руководство сооружением. Игумен Дамаскин ответил: ”Где нам, беднякам, такими миллионами швыряться!” — и отказался от плана инженера. Мудрый и деятельный старец решил делать хозяйственным способом и нашел ”инженера” у себя — иеромонаха о. Ионафана. Когда-то тот работал на питерском заводе, понимал механическое дело. Он создал план и руководил работой. Весь Валаам работал — ”возревновал о Господе”. И вот, после четырехлетних трудов кровавых, явилось чудо, — для Валаама, несомненно, чудо! — которое так потрясло монахов, что даже и тогда, когда посетили мы Валаам — 30 лет после сооружения, — иноки говорили восхищенно об этом ”чуде” и обращали на него внимание приезжих. И что же? Всегда и во всем суровые, строгие к себе, такие трудовые-деловые, мудрые, все еще радовались они ”нашему водопроводу”, радовались не как знамению силы своей, а как ребята замысловатой какой игрушке. Они совсем не ставят себе это в подвиг, не относят ко ”скудоумию” своему, почти и не говорят о том, как шли работы, они забыли даже имя строителя и приписывают его лицу, под управлением которого они жили в обители:

— При игумене Дамаскине сооружено. Он, батюшка, такую штуку воздвиг.

В валаамских книгах об этом значится: ”В 1860 г. о. Дамаскин начал и в 4 лета кончил весьма важное для монастыря и замечательное само по себе сооружение”. Только и всего. В камере водопроводного тоннеля — 142 ступени! — высечена на камне запись: ”Поднята вода 1863 лета, декабрия в 12 день”. Такие же точно ”глухие” начертания встречаете вы повсюду на молчаливом Валааме. Вот чудесная грунтовая дорога в лесной дебри, крепкая — ”из хряща”. Сколько труда положено было, чтобы провести ее по болотам, по ”луде”, в трущобах. Сказано об этом скупо: ”проведена сия дорога 1845 года”. ”Сей мост сооружен 1848 года”. А кем — ни слова. Тут труды безымянные, ”глухие”, не для славы, а — ”во имя”. А раз ”во имя”, какие же тут могут быть слова о трудностях, о лицах, — ”о суемудрии”!

Показывал нам водопровод монашек-парнишка, ”механик при машине”, совсем мальчик, лет шестнадцати, худенький. А какая осмысленность в скупой речи, какая сознательность в действиях, какая проникновенность служением во имя! И сквозь эту осмысленность так сквозила наивность-детсткость и... радость, что все это, что только мы здесь видим, — ихнее, братское, дарованное им Господом. Он, например, совершенно преобразился, оживился, когда привел нас на третий этаж, где стояли большие водоемы, и показал на веревочку: ”а тут как бы живой глаз-дозор”!

— Это братия измыслила, сама... наш водомер тут... Как вода дойдет до краев, сейчас гирька на звонок надавит, и пойдет тревога. Я сейчас ремень с машинного привода — долой, насос и перестает накачивать!

Я не сказал ему, что это давно в физике Краевича имеется: жалко было разочаровывать простягу. Возможно, что они и сами это изобрели, без нашего Краевича. Потом брат Артемий показал нам сушильню для белья — ”сухим паром”, потом — гидравлический пресс для отжиманья белья, подъемный кран, поднимающий грязное белье из бани в прачечную. И тут я вспомнил слова купца на пароходе: ”на все у них машина”! На ферме, на скотном дворе, на пристани, в мастерских — все машины да ”приспособленьица”. Вокруг нас всюду шуршали приводные ремни, работали станки, визжали сверла. А я-то думал — косный народ монахи. А эти монахи — сплошь простаки-крестьяне — знали неизмеримо больше меня, студента, в ”делах земных”. А в ”неземном”...— что уж тут говорить. Они постигли сердцем великую поэзию молитвы. Они знали каноны, акафисты, ирмосы, стихиры, какие-то — я не понимал, что это, — ”кондаки”, ”гласы”, ”антифоны”, ”катавасии”... Они как-то достигли тайны — объединить в душе, слить в себе нераздельно два разных мира — земное и небесное, и это ”небесное” для них стало таким же близким, таким же почти своим, как видимость. Я тогда еще смутно чувствовал, что они неизмеримо богаче меня духовно, несмотря на мои ”брошюрки” и ”философии”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Брат василий зажигает стеариновую свечку в красно медном подсвечнике
Исаия пророк говорит ну
Кто они питерские рабочие мастерских говорит
Говорит шепотком
Пароходик то наш дымит