<<<     ΛΛΛ     >>>   

для централизованного унифицированного экзамена (вместо
прежней устной проверки знаний). Печатное слово, как
мы увидим дальше, оказывает довольно странное организующее
воздействие на национальный язык И деловой человек
восемнадцатого века, независимо от того, основывалась
ли его политическая арифметика на визуализации количества
или он строил свои спекуляции, опираясь на механизм
«гедонистического расчета», - и в том, и в другом
случае обнаруживал свою зависимость от унифицирующей
силы печатной технологии. Тем не менее в действиях расчетливого
и предприимчивого человека, постоянно применявшего
этот принцип, будь то в производстве или распределении,
в той настойчивости, с которой он утверждал
свою логику централизма, есть привкус анархической горечи.
В книге «Литература И образ человека» (р.41, 42) Ловенталь
отмечает:
Вскоре после падения феодализма обна ружилось,
что литературные авторы отдают предпочтение изображению
людей, которые смотрят на общество не с точки
зрения участника, а с позиции аутсайдера. И чем дальше
эти люди уходили от дел общества, тем вероятнее
становилось их социальное поражение (что почти одно и
то же, хотя и не совсем). Как следствие, у таких людей
вырабатывались в высшей степени индивидуальные,
избежавшие давления общества черты характера. Ведь
условия - о чем бы ни шла речь, - которые отдаляли
их от забот общества, одновременно вели их к сосредоточенности
на своей внутренней природе. И чем примитивнее
и грубее было окружение, в котором они окаэывались,
тем сильнее это побуждало их развивать в себе
человечность.
Целую галерею таких маргинальных фигур и ситуаций
мы находим у Сервантеса. ЭТО прежде всего безумцы
- Дон Кихот И Стеклянный человек, - которые
глубоко вовлечены в социальный мир, но находятся в
постоянном конфликте с ним как на словах, так и на деле.
Далее, в «Ринконвте И Еортадильо» мы встречаемся
с маленькими калеками и нищими, ведущими паразитический
образ жизни на обочине общества. Еще один
шаг к периферии - и мы встречаем цыган, изображенных
в «Маленьком цыгане»: они находятся совершенно
вне основного потока событий. Наконец, ситуация, когда
310
Дон Кихот, этот маргинальный рыцарь, беседует с простыми
козспасами о Золотом веке, когда слияние человека
с природой станет абсолютным.
К этому каталогу маргинальных типов и ситуаций
добавим фигуру женщины, которая на протяжении почти
всего периода современной литературы от Сервантеса
до Ибсена рассматривалась как индивид, гораздо более
приблизившийся к своей истинной природе, чем
мужчины, поскольку последние накрепко привязаны к
своей работе и конкурентной борьбе в противоположность
свободной от профессиональных забот женщине.
Не случайно Сервантес избирает Дульсинею в качестве
символа творческой силы человека.

Логика книгопечатания создала аутсайдера,
отчужденного индивида как тип целостного,
т.е. интуитивного и иррационального, человека

~ Если Ловенталь прав, то на протяжении последних столетий
мы потратили массу энергии, яростно пытаясь разрушить
устную культуру С помощью печатной технологии.
И теперь унифицированные индивиды коммерциализованного
общества могут вернуться в устную маргинальную
сферу как туристы или потребители (в географическом
или художественном смысле). Восемнадцатый век начал,
так сказать, с посещения Метрополитен-опера. На пути гомогенизации
и визуализации себя дойдя до точки самоотчуждения,
он затем пустился на поиски естественного человека
- то на Гибридах, то в Индии или Америке, то в
сфере трансцендентального воображения, а то и (последнее
особенно часто) в детстве. В наши дни с большим резонансом
эту одиссею повторили Д.Г.Лоренс и др. В этом даже
начинает просматриваться автоматизм. Искусство становится
просто компенсацией за жизнь, утратившую глубину.
Ловенталь замечательно описывает нового отчужденного
человека, который отказался присоединиться к потребительской
гонке и остался на периферии общества, где сохранился
феодальный и устный порядок В глазах визуа-
311

льна и потребительски ориентированной массы нового общества
такие маргинальные фигуры обладают привлекательностью.
«Образ женщины» удачно встраивается в эту живописную
группу аутсайдеров. Благодаря своей склонности к
осязательному восприятию, доверию к интуиции, цельности
она получает маргинальный статус романтической фигуры.
Байрон полагал, что гомогенизации, внутреннего раскола,
специализации не могут избежать мужчины, но не
женщины:
В судьбе мужчин любовь не основное
Для женщины любовь и жизнь одно.
Дон Жуан. Песня первая
Пер. Т.Гнедич
«Женщина, - писал Мередит в 1859 г., - последней
уступит цивилизующему натиску мужчины». До 1929 г. гомогенизирующее
воздействие на женщину осуществлялось
в основном с помощью кино и фоторекламы. Одного книгопечатания
было недостаточно для того, чтобы заставить ее
примириться с унификацией, воспроизводимостью и специализацией.
Какая судьба - оставаться цельной и целомудренной в
фрагментированной визуальной пустыне! Но двадцатый
век довел до конца гомогенизацию женщины, после того
как совершенство фотоискусства повело ее тем же путем
визуальной унификации и воспроизводимости, каким книгопечатание
повело мужчин. Этой теме я посвятил целый
том «Механическая невеста».
Иллюстрированная реклама и кино в конце концов сделали
с женщинами то же, что печатная технология сделала
с мужчинами на несколько столетий раньше. Когда затрагиваются
эти темы, часто спрашивают: «Это хорошо или
плохо?». Смысл подобных вопросов, по-видимому, состоит
в следующем: как нам следует к этому оmносиmъся? Но
они не подразумевают, что с этим можно что-то сделать.
Разумеется, сначала следует понять формальную динамику
и конфигурацию таких событий. Это уже значит, что-то
делать. Контроль и действия, опирающиеся на ценности,
должны вытекать из пони мания. Мы слишком долго позволяли
ценностным суждениям создавать туман вокруг тех-
312
нологических изменений, что предельно усложнило понимание.
И все-таки: что же на протяжении ряда столетий меша-
ло пониманиЮ последствий визуальной квантификации и
фрагментации? Сначала - слепая уверенность во всесилии
сегментарного анализа всех функций и действий индивида
и общества, а затем - несмолкающие стенания по поводу
того, что такое расщепление разрушает внутреннюю
жизнь! Расколотый человек выводится на сцену с характеристикой
«Абсолютная норма». Он по-прежнему сохраняет
за собой этот статус, хотя все больше начинает па ни ковать
по поводу электрических средств коммуникации. Тогда как
маргинальный человек - это <щентр-без-периферии», цельный
независимый индивид. Иными словами, он феодален,
«аристократичен», ОН принадлежит устной культуре.
Новый тип урбанистического, или буржуазного, человека,
напротив, существует в системе координат <щентр-периферия
». Это значит, что он визуально ориентирован, озабочен
своей внешностью, конформизмом и респектабельностью.
Когда же он пытается быть индивидуальным, он становится
усредненным. Он не может не принадлежать к чему-
то. И тогда он начинает создавать крупные централизованные
группировки - в первую очередь, по национально-
му признаку.

Сервантес создал Дон Кихота, чтобы
противопоставить его человеку печатной культуры

~ Нет необходимОСТИ подробно рассматривать роман
Сервантеса, поскольку он хорошо известен. Но сам Сервантес,
его жизнь и творчество представляют собой пример
феодального человека, столкнувшегося с новым гомогенным
миром визуальной квантификации. В книге Ловенталя
«Литература И образ человека» (р.21) читаем:
Главная тема его романа - вытеснение старого жизненного
уклада новым. Сервантес показывает этот конфликт
ДВОЯКО: через приключения Рыцаря и через КОН-
313

траст между ним и Санчо Паисой. ДОН КИХОТ живет в
воображаемом мире исчезающей феодальной иерархии.
Но люди, с которыми он имеет дело, - это купцы, мелкие
чиновники, незначительные интеллектуалы, словом,
это люди которые, подобно Санчо Пансе, хотят
продвинуться в этом мире, а потому направляют свою
энергию туда, где можно извлечь выгоду.
Избрав средневековый рыцарский роман как свою реалъчостпъ,
Сервантес пришел к амбивалентности, которая
оказалась чрезвычайно плодотворной. Книгопечатание было
новой реальностью, и именно оно поначалу сделало
прежнюю реальность средневековья общедоступной. Таким
же образом в наши дни кино и телевидение сделали
частью нашей истории историю «покорения Дикого Запада
», хотя в действительности это васалось очень немногих
людей. «Часослов» и средневековые рыцарские романы
были наиболее популярными позициями на Книжном рынке.
Но если «Часослов» В ОСновном издавался в карманном
формате, то рыцарские романы выходили ин-фолио-Г'.
Ловенталь (р.22) приводит ряд других соображений по
поводу Дон Кихота, которые имеют важное значение для
понимания печатной культуры:
Можно сказать, что Дон Кихот - первый в литературе
Возрождения образ человека, который стремится
практически внести в мир гармонию в соответствии со
своими планами и идеалами. Ирония Сервантеса заключается
в том, что, хотя внешне его герой борется против
нового (ранних проявлений среднего класса) от имени
старого (феодальной системы), в действительности он
пытается утвердить НОвый принцип. Суть ЭТОГО принципа
заключается в автономии мышления и чувствования
индивида. Динамика общества выдвинула требование
непрерывной и активной трансформации реальности;
мир должен ПОСтоянно создаваться заново. Дон Кихот
вновь И вновь создает свой мир, хотя и в ДОвольно фантаСтической
и солипсической форме. Слава, благодаря
которой он стоит первым в своем ряду, - продукт его
собственной мысли, а не социально утвердившихся и
216 См.: L'Apparition du livre, рр.127, 429.
314
общепринятых ценностей. Он защищает тех, кого считает
достойными его защиты, и нападает на тех, кого
считает злодеями. В этом смысле он такой же рационалист,
как и идеалист.
Ранее уже было достаточно сказано аргороз о заложенной
в печатной технологии тенденции к прикладиому знанию,
что усиливает смыл аргументов Ловенталя. Дейвид
Ризман в книге «Одинокая толпа» назвал эту ситуацию
схемой «внутреннего направления». Внутреннее направление
к отдаленной цели неотделимо от печатной культуры,
перспективы и организации пространства с точкой схождения
как ее неотъемлемой частью. Тот факт, что такая
организация пространства и культуры несовместима с
электронной симультанностью, уже на протяжении столетия
вызывает тревогу у западного человека. В придачу к
солипсизму, одиночеству и унифицированности печатной
культуры утверждение эры электричества неотступно угрожает
ее распадом.
В исследовании «Исчезающий подросток» Эдгар
З.ФраЙденберг очерчивает образ подростка в роли Дон Кихота
(р.25):
Процесс становления американца в том виде, в котором
он наблюдается в старших классах школы, во многом
заключается в отказе от различий. Это, разумеется,
вступает в прямой конфликт с потребностью подростка
в самоопределении. Однако этот конфликт настолько
маскируется институционализированной жизнерадостностью,
что подросток обычно сам его не осознает. Тем
не менее он должен каким-то образом справляться с
вытекающим из этого отчуждением. Скажем, посредством
маргинальной дифференциации, как, например,
описанный Ризманом вежливый юноша, который изобрел
особый стиль приветствия. Можно временами изображать
припадок непроходимой глупости, что, однако,
не кажется странным другим людям, поскольку бессознательно
воспринимается как форма скорее самоотрицания,
чем самоутверждения, а следовательно, не несет
в себе никакой угрозы. Он даже может, если у него достаточно
сильное «это», стать настоящим революционером
(а не просто бунтарем) в своем возрасте, т.е. отверг-
315

нуть школьные порядки, не испытывая при этом никакого
чувства вины...
В школьной системе, стоящей на страже печатной культуры,
нет места для неуживчивого индивидуалиста. Это и
впрямь своего рода цех готовой продукции, куда мы сдаем
наших малышей для гомогенизирующей обработки. Среди
самых памятных стихотворений, написанных на английском
языке, - «Люси» Вордсворта и «Среди школьников»
ЙеЙтса. И в том, и в другом отразился острый конфликт
между порядком замкнутой и унифицированной школьной
системы и спонтанностью духа. Внутренний конфликт, так
точно указанный Фрайденбергом, присущ печатной технологии
как таковой, поскольку она, с одной стороны, ведет к
обособлению индивида, а с другой - создает крупные сообщества
на основе национальных языков. Далее Фрайденберг
пишет о ситуации, с самого начала скрытой в печатной
технологии (р.54):
Мы смотрим на нашу страну как на добившуюся лидерства
и доминирования благодаря точному подчинению
личных и этнических различий интересам команды,
взявшейся за колоссальное в техническом и административном
отношении предприятие. Для нас личный
конформизм - нравственная заповедь. Если же кто-то
из нас пытается настаивать на личной позиции и идти
наперекор системе, то им овладевает не только тревога,
но даже чувство вины.
Если воспользоваться словами Донна, «нездоровая, неумеренная
страсть к знанию и языкам» охватила множество
людей в шестнадцатом столетии. В 1920-х гг. Соединенными
Штатами Америки завладела бешеная жажда потребительства,
связанная с началом массового производства в
сфере кино и радио. Та же потребительская лихорадка только
теперь, после второй мировой войны, достигла Европы
и Англии. Этот феномен связан с нарастанием давления
визуальности и визуальной организации опыта.
316

Человек печатной культуры способен
выразить, но не осознать конфигурацию
печатной технологии

~ До сих пор мы воздерживались от рассмотрения вопроса
о связи национализма с книгопечатанием, поскольку он
мог бы заполнить собой всю книгу. Теперь, после того как
мы уже познакомилисъ с подобными проблема ми в различных
областях, нам будет легче с ним справиться. Все написанное
нами здесь до сих пор можно рассматривать как
комментарий к одному замечанию Гарольда Инниса: «Последствия
изобретения книгопечатания наглядно проявились
в жестоких религиозных войнах шестнадцатого и семнадцатого
веков. Применение новой мощной технологии в
области коммуникаций ускорило консолидацию национальных
языков, рост национализма, революционные взрывы
и новые вспышки варварства в двадцатом веке»217.
В своей более поздней работе Иннис больше внимания
уделяет конфигурациям событий, а не их последовательностям.
Тогда как в более ранних трудах, например «Торговля
мехом в Канаде», он выступал скорее традиционным
систематизатором данных, который пользуется принципом
перспективы для расфасовки инертных, статических компонентов.
Но с развивающимся пониманием структуры
средств коммуникации, которые воздействуют бессознательно,
он попытался зафиксировать взаимодействие между
средствами коммуникации и культурами: «Усовершенствование
форм коммуникации - подобно ирландскому мосту218
между двумя странами, который скорее разделяет,
чем соединяет их, - лишь затрудняет понимание. Так, телеграф
сократил язык до минимума и тем самым ускорил
отдаление американского английского от британского. В обширном
мире англосаксонского романа влияние газет... кино
и радио сказалось в бестселлеризации литературы и создании
особого круга читателей, практически лишенных
возможности общения между собой» (р.28). То, что Иннис
217 The Bias о/ Coттunication, р. 29.
218 Ирландский мост - водосток, проведенный не вдоль, а поперек
улицы. - Прим. пер.
317

говорит здесь о взаимодействии между литературными и
нелитературными формами, логично увязывается с приведенной
выше цитатой, где речь идет о взаимодействии
между механизацией национальных языков и появлением
милитаристских, националистических государств.
Избранный Иннисом способ выражения может показаться
произвольным, но это не так Попытка перевести сказанное
на язык «перспективной» прозы не только потребовала
бы значительно большего объема, но при этом потерялась
бы его идея о способах взаимодействия между различными
формами организации. Иннис предпочел пожертвовать
«точкой зрения» и рискнуть своим престижем, но
выразил то, что ему открылось. «Точка зрения» может
быть опасной роскошью, если она подменяет понимание.
Чем больше Иннис укреплялся в своей мысли, тем меньше
он нуждался в «точке зрения» как способе изложения знания.
Когда он увязывает развитие парового пресса с «консолидацией
национальных языков», а также развитием национализма
и революций, он не излагает чью-то точку зрения,
а менее всего свою собственную. Он раскладывает мозаическую
конфигурацию, или галактику, ради достижения
состояния прозрения. Важнейшее следствие книгопечатания
состояло именно в том, что оно изменило соотношение
человеческих чувств и поставило статическую точку
зрения на место пони мания динамики причинных связей.
Мы еще вернемся к этому вопросу. Но Иннис не пытается
«высказаться» по поводу взаимодействия компонентов
в его галактике. В своей более поздней работе он не
предлагает никаких потребительских корзин, а только наборы
«сделай сам», подобно поэту-символисту или художнику-
абстракционисту. В книге Луиса Дудена «Литература
И печать» дана широкая, перспективная картина развития
парового пресса, однако совершенно упущен вопрос о его
влиянии на язык, войну, появление новых литературных
форм, поскольку это потребовало бы нелитературной или
даже мифической формы.
Джеймс Джойс в «Поминках по Финнегану» создал совершенно
новую форму выражения, для того чтобы охватить
сложное взаимодействие факторов в той самой конфигурации,
которую мы здесь рассматриваем. В приводимом
ниже отрывке слово «птица» (fow1) включает в себя
318
целый ряд слов и значений: La Patrie2 19 , «Великую мать» и
«толпу» (fou1e), созданную гомогенизирующей силой печати.
Поэтому слова о том, что «человек станет управляемым
», означают, что это произойдет только путем сращения
гомогенных единиц.
Веди, добрая птица! Они всегда так делали: спроси у
веков. То, что птица сделала вчера, человек может сделать
через год - полететь, сменить перья, вывести
цыплят, заключить соглашение в гнезде. Ибо ее соционаучный
разум могуч, как колокол, сэр, ее мимикрийная
автомутация в полном порядке: она знает, она просто
чувствует, что рождена откладывать и любить яйца
(доверяй ей, когда она размножает свой род и, пошикивая,
проводит своих пушистых мячиков-птенцов невредимыми
сквозь грохот и опасности!); и последнее, но изначальное,
в ее генетическом поле - все это игра без
всякого обмана, она - леди во всем, что она делает, и
при этом всякий раз исполняет роль джентльмена. Давайте
вслушаемся в ее пророчество! Да-да, прежде чем
все это закончится, золотой век еще вернется, чтобы
отомстить. Человек станет управляемым, лихорадка
омолодится, женщине с ее смехотворной белой ношей
достаточно будет сделать один шаг, чтобы достичь возвышенной
инкубации, безгривая человеческая львиность
с ее безрогим учеником человекобараном возлягут
на руно у всех на виду. Нет, разумеется, им нет
оправдания, этим нытикам, которые вечно ворчат, что
буквы никогда уже не были самими собой с того рокового
промозглого январского будничного дня (о, эти пальмовые
дни в оазисе среди опустошения!), когда к ужасу
обоих Бидди Доран взглянул на литературу (p.112).
Вполне возможно, что печать и национализм имеют общую
ось и систему координат, поскольку с помощью печати
человек впервые может видетъ себя. Национальный
язык, достигший высокой степени визуальности, позволяет
разглядеть социальное единство, границы которого совпадают
с границами национального языка. Особенно ощутимым
визуальное единство своего родного языка стало бла-
219 Родина (фр.). - Прим. пер.
319

годаря газетам. Об этом писал Карлтон Хэйес в «Исторической
эволюции современного национализма» (р.293):
Это еще далеко не факт, что «массы» В любой стране
несут непосредственную ответственность за подъем современного
национализма. Это движение, по-видимому,
началось в слоях «интеллектуалов», а решающий толчок
получило от среднего класса. В Англии, где физическая
окружающая среда, политические и религиозные
условия были особенно благоприятными, сильное национальное
сознание значительно развилось еще до начала
восемнадцатого века, и вполне возможно, что английский
национализм вырос более или менее стихийно из
чувств и настроений масс. Но и это далеко не бесспорно,
хотя, впрочем, подробное рассмотрение всех «за» И
«против» выходит за рамки темы этой книги. Однако не
может быть никаких сомнений в том, что за пределами
Англии в начале восемнадцатого века массы людей в
Европе, Азии и Америке, хотя и имели некое ощущение
национальной общности, но прежде всего чувствовали
свою принадлежность к провинции, городу или империи,
а не к национальному государству, и потому не
противились переходу из одного политического пространства
в другое. Мыслить и действовать в рамках
национального единства их научили интеллектуалы и
средние классы.

Хотя историкам хорошо известно,
что национализм возник в шестнадцатом
веке, они пока не могут найти объяснения
этой страсти, предшествовавшей появлению
соответствующей теории

~ Сегодня важно понять, почему никакой национализм не
возможен до тех пор, пока национальный язык не обретет
печатную форму. Как указывает Хэйес, в бесписьменных
обществах брожение и социальную активность племенного
типа не следует путать с национализмом. У Хэйеса не было
ключа к пониманию причин процесса визуальной квантификации
в период позднего средневековья, равно как и
320
влияния книгопечатания на развитие индивидуализма и
национализма в шестнадцатом веке. Но он ясно видел (р.4),
что никакого национализма в современном понимании не
существовало до шестнадцатого столетия, когда в Европе
сформировалась современная система государств:
Государства, образовавшие эту новую систему, сильно
отличаются от «наций» примитивных племен гораздо
большим размером и гибкостью. Это были агломерации
людей, говоривших на разных языках и диалектах,
с разными традициями и общественными институтами.
В большинстве случаев некая народность, национальная
группа, становилась ядром, иравящим классом,
устанавливала официальный язык, а все остальные более
мелкие и даже крупные народности обычно выказывали
высокую степень лояльности по отношению к
общему монарху, или «суверену». В отличие от старой,
смешанной империи, это получило название «нации»,
или «национального государства», а верность народа
своему суверену стала называться «национализмом».
Но следует четко помнить, что это не были «нации» в
примитивном племенном смысле и что их «национализм
» имел совсем иной фундамент, чем современный.
Европейские «нации» шестнадцатого века гораздо больше
походил и на маленькие империи, чем на большие
племена.
Хэйеса ввел в заблуждение характер современного интернационализма,
который коренится в увлечении примитивизмом,
зародившемся в восемнадцатом веке: «Современный
национализм означает более или менее осознанное
намерение возродить примитивные племенные единства,
но только в большем масштабе и на искусственной основе»
(р.12). Но благодаря телеграфу и радио мир пространственно
сжался до размеров одной большой деревни. Ностальгия
по племенному миру - единственное развлечение, оставшееся
нам после изобретения электромагнитных волн.
Алексис де Токвиль в книге «Старый режим» (р.156)
проявляет гораздо большую, чем Хэйес, проницательность
в понимании причин и следствий национализма. К формированию
унифицированного гражданина вело не только
привыканив к печати, но и тот факт, что само политическое
образование во Франции было делом рук писателей:
321

Писатели не только несли свои идеи народу, но и выражали
свой темперамент и предпочтения. В отсутствие
других учителей и при полном забвении практики в результате
долгого процесса образования, состоявшего в
чтении книг, французы усвоили влечения, мышление,
вкусы и даже эксцентрические склонности своих писателей.
И это развилось до такой степени, что когда наконец
пришло время действовать, они просто перенесли
в политику все то, чему их научила литература.
Изучение истории нашей революции показывает,
что она творилась в том же духе, который породил множество
оторванных от жизни книг об управлении государством:
та же тяга к общим теориям, совершенному
законодательству и точной симметрии законов, то же
презрение к действительным фактам, тот же вкус к
оригинальности и изобретательность в создании новых
общественных институтов, то же стремление одним махом
перекроить всю конституцию, следуя правилам логики
и единому плану, вместо ее медленного и поэтапного
исправления.
В загадочной «логико»-мании французов легко распознать
визуальный компонент, обособившийся от других
факторов. Подобным образом маниакальная воинственность
французских революционеров есть не что иное, как
следствие другой коллективной мании - стремления к визуальной
квантификации. Здесь м,а1Ссu.м.аJl,ыю явственно
выступает единство принципов унификации и гомогенности.
Современный солдат - яркий пример сменной детали
механизма, классическим образцом которого является
изобретение Гутенберга. Токвиль очень точно писал об
этом в книге «Европейская революция» (р.140, 141):
То, что республиканцы восприняли как любовь к
республике, было, главным образом, любовью к революции.
Действительно, армия была единственным классом
во Франции, где каждый член без исключения оказался
в выигрыше благодаря революции, а потому был лично
заинтересован в ее поддержке. Каждый офицер и чиновник
был обязан ей своим рангом, а каждый солдатсвоим
шансом стать офицером. Армия была поистине
вооруженной революцией. И если кто-то неистово кричал:
«Да здравствует Республика!», то это был просто
322
вызов старому режиму, сторонники которого кричали:
«Да здравствует король!», По-настоящему армию ничуть
не заботили гражданские свободы. Ненависть к чужеземцам
и любовь к родной земле - вот обычные элементарные
составляющие солдатского патриотизма даже
в свободных странах. Тем более, никак иначе не могли
обстоять дела в то время во Франции. Эта армия, как
и почти любая другая армия в мире, ничего не выигрывала
от длительного и сложного процесса перестановок
в представительском управлении. Она ненавидела и
презирала ассамблею, ибо способна была понять только
сильную и простую власть. Все, чего она хотела, - это
национальная независимость и победа.

Национализм настаивает на равных правах
как для индивидов, так и для наций

~ Хотя главная черта письменной и печатной культуры
- жесткая централизация, в не меньшей степени ей свойственно
утверждение прав личности. Токвиль в «Европейской
революции» (р.103) пишет: «В 1778-м И 1779 гг. все
опубликованные памфлеты, даже при надлежавшие будущим
революционерам, содержали высказывания против
централизации в пользу местного самоуправления». Чуть
ниже (р.112, 113) он добавляет замечание, которое указывает,
что, подобно Гарольду Иннису, он стремился не столько
изображать события, сколько размышлять над их
внутренними причинами: «Самым необычным во французской
революции были не столько используемые ею методы,
сколько порождаемые ею идеи. Новый и поразительный
факт заключается в том, что многим нациям предстоит достичь
той стадии, когда они научатся эффективно пользоваться
этими методами и легко усвоят эти идеи».
В этом месте «Галактики Гутенберга» я бы с радостью
передал слово Токвилю, ибо его способ мышления является
для меня одним из главных примеров для подражания. Он
сам дает блестящее определение своему методу, говоря о
старом режиме (р.136): «Я пытался судить о нем, руководствуясь
не своими идеями, а чувствами тех, кто претерпел
от него, а затем разрушил его».
323

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Маклюэн М. Галактика Гутенберга Сотворение человека печатной культуры истории культуры 12 подобно
Интериоризация технологии фонетического алфавита перемещает человека из магического мира звука в
Техники подвешенного суждения 107 история книгопечатания представляет собой лишь часть истории
На протяжении всех средних веков на природу смотрели как на книгу
Вырос тот образный сказать времени