<<<     ΛΛΛ     >>>   

достоинства, тот квазисакральный характер, каким в
глазах верующих обладал текст Библии и Нового Завета,
им переведенный, - вследствие всего этого его язык
вскоре стал почитаться как образец. Благодаря своей
общедоступности... термин, вводимый Лютером, в конце
концов получал признание, и множество слов, употреблявшихся
лишь в средневековом немецком языке, стали
общеупотребительными. Слово Лютера утверждало
себя с такой властностью, что для большинства печатников
словарный состав его языка стал обязательной
нормой.
Прежде чем обратиться к примерам того же стремления
к регулярности и унификации в Англии, следует вспомнить
о подъеме структурвой ЛИНГВИСТИКИ в наше время.
Структурализм в искусстве и критике, как и неевклидовя
геометрия, имел свои корни в России. Термин «структурализм
» не выражает Присущей ему как методу идеи инклювивной
синестезии, взаимодействия многих уровней и аспектов
двухмерной мозаики. А ведь именно такой тип сознания
в искусстве и литературе Западной Европы Систематически
подавлялся с ПОмощью Гутенберговой технологии.
И вот он возвращается, к счастью или к несчастью, в
наше время, о чем свидетельствует приведенная ниже цитата
из недавно вышедшей в свет книги229:
Язык утверждает свою действительность в трех категориях
человеческого опыта. Первая категория - это
значения слов; вторая - значения слов, вправленные в
грамматические формы; и третья, по мнению автора
этой книги, самая важная, - это значения, Которые не
вмещаются, в грамматические формы, но, однако, таинственным
и чудесным образом открываются человеку.
Именно этой последней категории и посвящена данная
глава, и ее главный тезис заключается в том, что мысль
ДОлжна Сопровождаться критическим пониманием отношения
ЛИнгвистического выражения к глубочайшим
и важнейшим интуициям человека. Далее мы попытаемся
показатъ, что язык становится несовершенным и
229 R.N.Anshen, Language: Аn Enquiry into its Meaning and Function,
Science of Culture series, vol.VIII, р.З.
338
неадекватным, когда начинает зависеть только от слов
и форм и когда некритически полагают, что этими словами
и формами исчерпывается язык во всей его полноте.
Но это не так, потому что человек не владеет языком.
Сущность человека как земного существа в том,
что он и есть язык

Книгопечатание изменило не только
орфографию и грамматику, но также
ударения и окончания слов, оно сделало
возможной плохую грамматику

~ в наше время становится особенно очевидным, что человек
сам есть язык, хотя теперь мы говорим о том, что существует
множество невербальных языков, в том числе язык
форм. И такой структуралистский подход к опыту
помогает понять, что «бессознательное В отношении того,
кто знает, выступает как несуществование-Ч'Ч Иными словами,
до тех пор пока структурированность языка, опыта и
мотивационной сферы печатной технологии оставалась неосознанной,
наше восприятие жизни было гипнотически
суженным. Ранее уже было показано, как Шекспир предложил
своим современникам рабочую модель печатной
технологии. Разделение функций посредством механической
инерции - фундамент как печатного пресса, так и
всякого прикладиого знания. Это техника редукции проблем,
их решений и человеческих способностей к одной-
единственной ПЛОСКОСТи. Так, д-р Джонсон «был возмущен
неуместностью многих шуток Шекспира, ибо склонность
играть словами, когда. находишься в объятьях смерти,
которая часто присутствует в его пьесах, противна
"здравому смыслу, чувству приличия и истине"»231.
Переход от устной культуры к визуальной повел не только
к упразднению симультанности значений, но и к выравниванию
произношения и интонации. Роберт Хильер в
книге «В поисках поэзии» (р.45) пишет:
230 Ibid., р.9. См. также: Edward Т. НаН, The Silent Language.
231 M.M.Mahood, Shakespeare's Wordplay, р.ЗЗ.
339

Мы, американцы, по большей части пренебрегаем
интонацией. Мы бессознательно избегаем ее как выражение
аффектации и тем самым наполовину обедняем
наш родной язык, превращая его в одно МОНОтонное
жужжание или ворчание. Наша речь становится плоской
и смазанной, поскольку слоги и целые слова сливаются
вместе, что напоминает прозу без знаков препинания.
Нам следовало бы научиться произносить так, чтоб
каждый слог звучал, как полный аккорд! Но мы этого не
делаем. А в результате страдает поэзия. Американский
голос на самом деле гораздо богаче английского. Если
оставить в стороне кокни (а заодно и «суперкокни», так
называемый оксфордский акцент), мы ошибочно приписываем
английскому голосу оттенок превосходства, тогда
как в действительности именно благодаря переменчивой
интонации английская речь так выигрывает в
выразительности по сравнению с нашей. Интонация в
нашем языке имеет такое же значение, как жестикуляция
во французском. В ней - его экспрессивность, выразительность,
точность. Елизаветинцы, несомненно, говорили,
используя всю гамму тонов и полутонов - от
самого высокого до самого низкого, и отзвуки этого
красноречия сохранились в речи ирландцев по сей день.
Без интонации 'Чтение стихов теряет в CWl.e своего
вогдейстеия.
в американской культуре визуальные Импликации печати
раекрылись более полно, чем где бы то ни было, по
причинам, которые нам вскоре станут ясны. Грор Даниэльсон
в работе «Исследованияударения в МНОГОсложныханглийских
словах латинского, греческого и романского происхождения
» приводит собранный им обширный материал,
который подтверждает ПОложения Хильера.
Мы уже показывали на примере искусства, науки и
библейской экзегеэы, что в средние века постоянно нарастала
тенденция к визуализации. Теперь следует рассмотреть,
как такой сдвиг постепенно Происходил в языке, тем
самым подготавливая скачок к его визуальному закреплению
посредством печати.
Что касается выражения Отношений между подлежащим
и дополнением,то английский язык в своем раз-
340
витии ушел от флективных средств, благодаря которым
подлежащее и дополнение могли занимать любую позицию
в предложении, - к грамматически фиксированному
порядку слов, в силу которого положение перед глаголом
стало «территорией» подлежащего, а положение
после глагола «территорией» дополнения 2 3 2
Флексия свойственна устной, или слуховой, культуре,
поскольку является средством и формой симультанности.
Культура фонетического алфавита, напротив, сильно тяготеет
к упразднению флексии в пользу визуальной позиционной
грамматики. Эдвард п. Моррис удачно сформулировал
этот принцип в работе «О принципах и методах латинского
синтаксиса», где визуальный акцент выступает как
тенденция к выражению отношений посредством отдельных
слов...
Общая тенденция, в силу которой отдельные слова
частично принимают на себя функции флексии, представляет
собой наиболее радикальную перемену в истории
индоевропейских языков. Это одновременно свидетельствует
о более ясном понимании концептуальных
отношений. Флексия в общем и целом скорее предполагает,
'Чем выражает отношения. Разумеется, было бы
ошибкой говорить, что в каждом конкретном случае выражение
отношений посредством отдельного слова, например
предлога, точнее, чем посредством падежной
формы, но можно с полным правом утверждать, что отдельное
слово может обозначать отношение только в
том случае, если последнее осознается достаточно ясно.
Отношение между понятиями само должно стать понятием.
В этом плане тенденция к выражению отношении
с nомощъю отделъных слов естъ тенденция к
то'Чности ... Слова, которые являются одновременно и
наречиями, и предлогами, более отчетливо выражают
элементы значения, скрытые в падежной форме. поэтому
и значение самой падежной формы определяется с
их помощью (с.l02-104).
232 Charles Carpenter Fries, Aтerican English Статтат, р.255.
341

~ Даже если бы никогда не было семнадцатого века, можно
было предвидеть, что зародившаяся благодаря книгопечатанию
тенденция к визуальному порядку слов приведет
к упразднению принципа разделения стилей, игры словами
и к однообразию речевого общения. Задолго до того, как
епископ Спрат осознал эту тенденцию и указал на нее Королевскому
научному обществу, за ее осуществление недвусмысленно
высказался Роберт Кодри. В 1604 г. он
утверждал, что ум (под которым в то время подразумевали
эрудицию) заключается не в употреблении незнакомых
слов, а
в здравом понимании сути дела и умении ее изложить...
необходимо решительно запретить всякую аффектированную
риторику и ПОльзоваться совершенно одинаковым
языком. Поэтому те, кто хотят избежать этого безрассудства
и стремятся изъясняться понятно и наилучшим
образом, должны почаще подбирать такие слова,
которые являются общепринятыми и с помощью которых
можно доступно и просто выразить весь ход своих
мыслей 2 3 3
Вывод о необходимости «пользоваться совершенно одинаковым
языком» - естественное следствие визуального
опыта ВОСприятия языка в печатном виде. Как показал Бэкон,
уравнивание таланта и опыта составляет самую суть
nрuкладного знания. Но, по словам Розамунд Тьюв «<Образность
в метафизике и в языке елизаветинской эпохи»),
это весьма разрушительно для принципа разделения стилей,
определявшего искусство слова от древних греков и
до Ренессанса.
Различные стили, как и различные уровни экзегезы,
были частью целостного культурного комплекса. Они во
многом служили основой, на которой формировалась оценка
отцами церкви стиля Библии. Джон Донн лишь повторя-
233 ЦИТ. по: Jones, The Triumph о/ the English Language, р.202.
342
ет общее место патристики, когда пишет: «Святой Дух,
вдохновляя на создание Писания, радовался не только
правильности мыслей и поступков, но и изяществу, гармонии
и мелодии языка, силе метафор и других фигур, ибо
только они могут произвести неизгладимое впечатление на
читателей, а не варварский и пошлый язык, каким говорят
на базаре или постоялом дворе ...»234.
Неведение относительно длительного существования
принципа разделения стилей привело таких людей, как
Р.У.ЧеЙмберс, к ложному представлению о том, что простые,
понятные стили суть счастливые находки, вырастающие
из новой литературной практики. Так, Беда, хотя он и
пользовался всеми стилями, получает высокую оценку в
«Кембриджской истории английской литературы», поскольку
своей «Церковной историей» «он оказал английским
писателям одну большую услугу тем, что ввел в обращение
прямой и простой стиль».
Р.У.ЧеЙмберс спутал культ устной, разговорной простоты
конца девятнадцатого века с практикой использования
низкого стиля в духовных трактатах и проповедях в шестнадцатом
веке. Например, Томас Мор прибегает к высокому
стилю в «Истории Ричарда Ш», к среднему стилю в
«Утопии» И К низкому - в своих духовных произведениях.
Стиль Джона Донна своей изощренностью частично обязан
дерзкому использованию образности, заимствованной из
сферы обыденных предметов, чтобы подчеркнуть парадоксальность
божественного воплощения. Мы же хотим в данном
случае только указать на размах и глубину традиции
разделения стилей в использовании языка для самых разнообразных
тем. Но с развитием книгопечатания эти традиции
были преданы забвению, почему и зашла речь о том,
чтобы все пользовались «совершенно одинаковым языком».
Потребность в гомогенизации всех сфер жизни ясно обнаруживает
нацеленность на то, чтобы привести всю культуру
в соответствие с потенциалом печатной технологии.
Епископ Спрат в своей «Истории Королевского общества»
(1667 г.) выражает готовность обойтись не только без различных
стилей и принципа их разделения, но и без поэзии
234 Цит. по: W.F.Mitchell, English Pulpit Oratory [кот. Andrews to
Tillotson, р.lВ9.
343

вообще. Мифы и сказки были не более чем причудливой
детской риторикой человечества:
обладателями высшего знания среди них были философы,
а также поэты. Ибо вначале Орфей, Лин, Мусей и
Гомер смягчили естественную грубость людей и чарами
своей поэзии подготовили их к восприятию более суровых
учений Солона, Фалеса и Пифагора. Такой порядок
вещей был поначалу полезен, поскольку людей следовало
обманывать ради их собственного блага. Но, думается,
для всей дальнейшей философии это имело вредные
последствия, поскольку приучило греков к постоянному
упражнению своего ума и воображения по поводу
природных явлений в гораздо большей степени, чем
это было необходимо для их подлинного познания. 2 3 5
Если следовать логике Спрата (который выступает продолжателем
Бэкона), то современный ученый или философ
является истинным поэтом. По мнению Спрата, который
хочет очистить настоящее от хлама прошлого, Королевское
общество всегда «стремилось отделить познание природы
от красок риторики, уловок фантазии и обольстительного
обмана сказок».
Потребность в разделении и сегментации, составляющих
сущность техники п.рилсладнвго знания, возникает
вместе с потребностью «исправить» античность. Члены Королевского
общества согласны с таким подходом и, как
следствие, порицают «эту нелепую напыщенность фраз,
эти метафорические фокусы, это многословие, которые
производят столько шума в мире».
Поэтому они были решительно настроены на то, чтобы
воспользоваться единственным средством против
подобных излишеств, а именно: строго пресекать всякие
амплификации, отклонения и чрезмерности стиля и
вер1iутъся х nерво6ытной чистоте и -крат-кости тех
времен, когда люди умели сообщать о многих вещах немногими
словами. Они требова.ли от всех своих членоа
за-КО1iче1i1iости, nростоты и еспъесгпеечноспш речи,
определенности в фОРМУJtиров-ках и педвусмысяеппости
в выраже1iИИ чувств; они ре-комендова.ли во всем
235 ЦИТ. по: Basil Willey, The Seventeenth Century Background,
р.207.
344
ру-ководствоватъся математичес-ким подходом -ка-к
образцом ясности и отдава.ли предпочтение язы-ку ремесJtенни-
ков, крестпъяч и торговцев перед речью остроумцев
UJtи ученых 2 3 6

Книгопечатание сделало нацию однородной,
а государство централизованным,
но оно же
создало индивидуализм и оппозицию правительству

~ Рассматривая вопрос о смешении стилей, мы вовсе не
забыли о том, что главный смысл книгопечатания заключается
в превращении национальных языков в средства массовой
коммуникации общенационального значения. Вернемся
еще раз на столетие до Спрата, чтобы увидеть, что
книгопечатание с самого начала действовало как средство
унификации.
Карл Дойч в книге «Национализм И социальная комму-
никация» (р.78, 79) пишет:
...национа.лъностъ - это народ, который стремится найти
средство эффективного управления поведением своих
членов... национальности превращаются в нации, когда
они обретают достаточную силу для того, чтобы воплотить
в жизнь свои устремления. И вот когда успеха
добиваются националистически настроенные представители
народа, а новые или старые государственные
институты начинают служить их целям, тогда нация обретает
верховенство и возникает 1iаЦИО1iа.лъное государ-
ство.
Карлтон Хэйес сформулировал недвусмысленное положение
о том, что до эпохи Возрождения национализма не
существовало, и уже было достаточно сказано о сущности
печатной технологии, чтобы понять, почему. Ибо, если печать
превратила национальные языки в средства массовой
коммуникации, то последние, в свою очередь, стали сред-
23б Ibid., р.212.
345

ством централизованного государственного управления обществом
в такой мере, какая была недостижима даже для
римлян с их папирусом, алфавитом и мощеными дорогами.
Однако печать по самой своей сущности создает конфликт
интересов между производителями и потребителями, а
также между теми, кто правит, и теми, кем правят. Дело в
том, что печать как форма централизованного массового
производства закономерно при водит к тому, что среди социальных
и политических проблем на первый план выдвигается
проблема «свободы». В газете «Миннеаполис Морнин
г Трибьюн» (17 марта 1950 г.) в редакционной статье,
озаглавленной «Право на чтение», процитировано совместное
заявление Герберта Гувера и Гарри Трумэна: «Мы,
американцы, знаем, что если свобода имеет какой-то
смысл, то она означает право мыслить. А право мыслить
означает право читать - читать все что угодно, написанное
где угодно, кем угодно и когда угодно». По сути, это
впечатляющее изложение доктрины потребителя, основанное
на гомогенности печати. Если печать подразумевает
унификацию, то она должна создавать одинаковые права
как для писателя, так и для читателя, как для издателя,
так и для потребителя. Американские колонии были основаны
людьми, опыт которых был организован на началах,
совершенно противоположных смыслу книгопечатания. В
версии, переориентированной на производителя или
власть, идея, скрытая в Гутенберговом изобретении, заключается
в праве власти навязывать обществу унифицированные
модели поведения. Потребительскому обществу
предшествует общество полицейское. Это делает особенно
интересным чтение американского обзора «Свобода прессы
в Англии, 1476-1776: Подъем и упадок правительственного
контроля» Ф.С.3иберта, в котором речь идет о сравнительных
преимуществах унификации, навязанной производителем,
перед унификацией, созданной потребителем.
Именно в постоянном ироническом чередовании этих двух
позиций заключается секрет неотразимого воздействия
книги Алексиса де Токвиля «Демократия В Америке». Это
же противоречие между интересами централизованного
управления и интересами поселенцев составляет тему книги
Гарольда Инниса «Торговля мехом в Канаде». Как пишет
Иннис (р.З88), центр стремился организовать свои от-
346
ношения с периферией т-ак им образом, чтобы та служила
поставщиКОМ сырья, а не готовой продукции:
Широкомасштабному производству сырья способствовали
технические усовершенствования в технологИИ
производства, рынках и транспорте, а также в производстве
конечного продукта. Это прямо и косвенно вело
к тому, что энергия колоний направлялась на производство
сырья. Прямо И косвенно, поскольку население занималось
производством сырья и производством
средств производства. Сельское хозяйство, промышленность,
транспорт, торговля, финансы и деятельность государственных
органов все больше подчинялись задаче
производства сырья для общества с более высокой степвнью
специализации промышленности. Государственная
политика, пожалуй, лишь усиливала эту общую
тенденцию (например, в сфере торговли), хотя и в разной
степени по отношению к разным отраслям промышленнОСТИ.
Несмотря на свободу в ведении торговли, Канада
сохраняла зависимость от Брита нии и, главным
образом, потому, что оставалась экспортером сырья в
промышленно более развитую метрополиЮ.
Как поясняет Иннис, война за независиМОСТЬ 1776 г. была
столкновением между центром и периферией, что в
шестнадцатом столетии было равнозначно конфликту
между конформизмом и нонконформизмом, между политикой
и литературой. И подобно тому, как «колония, занимающаяся
торговлей мехом, была не в состоянии развивать
собственную промышленность, способную конкурировать с
мануфактурами метрополИИ», периферия усвоила чисто
потребительское отношение к литературе и искусству, которое
сохранялОСЬ вплоть да нашего века.
Если нонконформисты тяготели к позиции читателя или
потребителя, усматривая в книгопечатании лишь его частный
и индивидуальный смысл, то конформисты тяготели к
позиции автора-издателя, власти, управляющей новой силой.
И как бы там ни было, большая часть английской литературы
была создана этим ориентированным на позицию
власти меньшиНСТВОМ.
3иберт пишет (р.25): «На протяжении всего шестнадца-
того века Тюдоры проводили политику, нацеленную на
строгий контроль над прессой в интересах безопасностИ го-
347

сударства». Неизбежным следствием развития книгопечатания
в шестнадцатом веке стало «значительное возрастание
власти -- исполнительной, законодательной и судебной
-- совета (или тайного совета) за счет парламента и
старых судов, но к ощутимой выгоде короны». Однако по
мере расширения книжного рынка и распространенияпривычки
к чтению протест потребителя против центральной
власти становился к концу века все громче. Прекрасная
работа Л.Б.РаЙта «Культура среднего класса в елизаветинской
Англии» содержит описание того, как книгопечатание
различными путями способствовало развитию самообразования.
Очевидно, что первое поколение читателей искало в
книгах не просто отвлечения, но руководство для овладения
методами прикладиого знания.
Книга Райта дает ясное представление о процессе разрушения
централистской елизаветинской структуры изнутри
благодаря распространениюнового духа индивидуализма
(р.103):
Отдельные группы уже вступили в противоборствос
системой государственного контроля: печатники -- по
экономическим соображениям, пуритане -- по религиозным
и, по крайней мере, один член парламента -- по
ПОлитическим. Печатники, такие как Вулф, не хотели
мириться с правилами книгоиздательской компании.
Они протестовали против привилегий и патентов на печатную
монополию, Религиозные нонконформисты, лишенные
привилегии обращения к общественному мнению,
также пытались вставлять палки в колеса, что в
конце концов привело к крушению всей Структуры.
Понадобилось бы написать целую книгу, чтобы объяснить
связь процесса «огораживания» С централистскими
тенденциями, порожденными книгопечатанием.Но для того,
чтобы показать влияние книгопечатания на усиление
центральной власти, достаточно сослаться на один пример
-- елизаветинскийАкт о единообразии, принятый в 1559 г.
Этот закон встретил сопротивление в нижней палате конвокации-
ё? на том основании, что никакое правительство
не может обладать «властью в вопросах веры, церковных
237 Собор духовенства епархий Кентербери и Йорка. __ Прим.
пер.
348
таинств и церковной дисциплины ...», Однако литургия и
церковные ритуалы не могли ускользнуть из сферы влияния
книгопечатания, поскольку книга давно уже стала их
неотъемлемой принадлежностью. С 24 июня 1559 г. Молитвенник
1552 г. вступал «в полную силу», И все священнослужители
были «обязаны совершать утренние и вечерние
молитвы, служить тайную вечерю, отправлять церковные
службы и таинства и читать публичные молитвы» так, как
они изложены в книге, и «никаким иным образом».
В 1562 г. была издана Книга проповедей для всеобщего
публичного чтения с любой кафедры. Нас в данном случае
интересует не ее содержание, а тот факт, что она была дана
всему обществу единообразно и в законода тельном порядке.
Превратив национальный язык в средство массовой
коммуникации, печать создала новый, ранее не известный
инструмент политической централизации. Одновременно,
по мере того как личный и политический конформизм получал
все более отчетливое выражение, ученые и учителя
начали кампанию за прав ильную орфографию и грамматику.

В бесписьменном обществе не делают грамматических ошибок

~ Интенсивность борьбы за правильную орфографию
точный покаватель степени централизующего влияния
книгопечатания. Чарльз Карцентер Фрайз в книге «Грамматика
американского английского языка» рассмотрел вопрос
о столкновении письменной и устной речи: «Лишь
шестьдесят шесть наиболее употребляемых сильных глаголов
не вписались в схемы употребления правильных глаголов...
На протяжении шестнадцатого и семнадцатого веков
грамматисты настойчиво пытались устранить различия
между формами простого прошедшего времени и причастия
прошедшего времени для всех глаголов ... » (р.61).
Книгопечатание уравнивало все языковые и социальные
формы, о чем мы уже многократно говорили. И там, где
книгопечатание сохранило неизменными некоторые флексии,
как, например, в словах «who-whОffi», нас подстерега-
349

ет полицейская ловушка «правильной грамматики», или,
иными словами, пропасть между визуальной и устной формами
языка. Статус этих проблем в век электроники хорошо
обозначен в отчете журнала «Тайм» от 2 июля 1956 г.
(р.46) о дискуссии в британской палате лордов:
Обсуждая положительные стороны законопроекта о
правах и обязанностях владельцев гостиниц, британская
палата лордов столкнулась с весьма немаловажным
вопросом: какой артикль ставить перед словом
«hotel» - «а» или «пп»? За «аn» выступил лорд Фарингдон,
который обратился к «вашим светлостям с просьбой
присоединиться ко мне и высказаться в пользу
утонченности». Лорд Коунсфорд согласился с этим, указав,
что слова, которые начинаются с h без ударения на
первом слоге, требуют артикля аn. «Я полагаю, - сказал
он, - что каждый из ваших светлостей скажет «а
Harrow Ьоу», но в то же время "ап Harrovian"». Но что
же, задал тогда вопрос лорд Ри, будет делать лорд Коунсфорд
С односложными словами? «Как он поступит,
например, с вывеской трактирного заведения: прочтет
ли он ее как "А Horse and а Hound" или как "Ап Orse
and ап Ound"»? Лорд Мертир, призвав на помощь авторитет
самого Фаулера, попытался доказать, что аn hotel
безнадежно старомодно, но это не имело успеха. Когда
дебаты закончились, победа была на стороне партии аn.
По завершении сторонник а лорд Мертир сказал о лорде
Фарингдоне, стороннике аn и таком же выпускнике
Итона, как и он сам: «Печально думать, что благородный
лорд и я учились в одном и том же месте и в одно и
то же время, а вот теперь, спустя сорок лет, между нами
обнаружилось разногласие по этому вопросу».
Вероятно, в бесписьменном обществе невозможно совершить
грамматическуюошибку, по крайней мере, никто
никогда об этом не слышал. Различие между устным и визуальным
порядком приводит в замешательстволюдей аграмматичных.
Стремление к реформированиюорфографии
возникло в шестнадцатом веке и преследовало цель согласовать
визуальный знак и устный звук. Томас Смит утверждал,
что «буква по своей внутренней сущности должна
соответствовать только одному звуку». Он оказался закономерной
жертвой присущего книгопечатанию принципа
350
«один К одному». И не было недостатка в тех, кто хотел бы
распространить эту логику и на значение слов. Однако нашлись
и несогласные, например, Ричард Мулкастер, выступивший
против визуальной логики, подобно тому как
д-р Джонсон выступил против визуальной логики учения о
драматических единствах.

Изглаживание тактильных качеств из жизни
и речи способствовало «очищению» языка,
к которому так стремилась эпоха
Возрождения и которое отвергает наш электронный век

~ Рассмотрение главной темы ревностных поборников
национализма в языковой сфере подводит нас к вопросу о
том влиянии, которое оказало книгопечатание на язык,
стремительно удалив из него следы его связи с тактильностью.
Вплоть до девятнадцатого века было принято с гордостью
говорить о неуклонной тенденции к «очищению»
английского языка начиная с шестнадцатого столетия.
Действительно, в шестнадцатом веке существовало множество
диалектов и провинциальных акцентов, сообщавших
языку определенные тактильные качества и колорит звучания.
Но уже в 1577 г. Холиншед с удовольствием отмечал,
что, по сравнению с языком саксов, язык его времени
стал гораздо изысканнее. Старый англосаксонский язык
был
неуклюжим и грубым наречием, когда наша нация только
возникла, но теперь, в нашу бытность, он стал гораздо
более изысканным, легким, отшлифованным благодаря
появлению новых и более мягких слов, и можно
утверждать, что нет в наше время другого языка под
солнцем, который бы обладал или мог обладать таким
многообразием слов, выражений, фигур и оттенков
красноречия, как наша английская речь 2 3 8 .
238 Цит. по.: Jones, The Triuтph 0/ the English Language, р.189.
351

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Средневековая книга природы предназначалась для contemplatio183
Воспроизводимости одним из интеллектуальных занятий восемнадцатого века было создание
А именно на такой стадии визуальной абстракции находились древние греки
Понимать характер воздействия его искусства на публику
В средние века чтение было по своей сущности чтением вслух 124 рукописная культура была разговорной уже потому