<<<     ΛΛΛ     >>>   

212

Французом у решетки Конвента, хотя в более мудрых выражениях, чем он, и "на время" не "часа", но всей жизни: "Je demande l'arrestation des coquins et des laches". "Заключение под стражу мошенников и трусов!" О, мы знаем, как это трудно, как много пройдет времени, пока они будут все, или большинство из них, "заключены под стражу". Но вот, — здесь есть такой; заключите хоть его под стражу, во имя Бога! Все-таки одним меньше! Мы будем, всеми удобоисполнимыми способами, словом и молчанием, действиями и отказом от действий, энергично требовать этого заключения под стражу, — "je demande cette arrestation-la!" — и малопомалу мы его непременно достигнем. Непременно: ибо свет распространяется; все человеческие души, как бы они ни были отуманены, любят свет; свет, однажды возжженный, распространяется, пока все не сделается светозарным, пока крик: "Заключите под стражу ваших мошенников и трусов" не воспрянет повелительно из миллиона сердец и не прозвучит и не воцарится от моря и до моря. Да и скольких из них не могли бы мы "заключить под стражу" собственными руками, даже теперь мы сами! Вот хотя бы ты, не потакай им! Отвратись от их полированной роскоши, от их хваленых софизмов, от их змеиных любезностей, от ханжества их слов и поступков, отвратись со священным ужасом, с Apage Satanas*, — Бобус и Компания, и все люди постепенно к нам присоединятся. Мы требуем заключения под стражу мошенников и трусов и начинаем с того, что уводим собственные наши несчастные я из их общества. Другой реформы нельзя себе и представить. Ты и "я, мой друг, мы можем, каждый из нас среди самого холопского мира, сделать по одному нехолопу, по одному герою, если мы этого захотим; это будет два героя для начала. Смелее! Ведь и это в конце будет уже целый мир героев, или, по крайней мере, то, что мы, лишь Двое, можем сделать для его возникновения.

Да, друзья: герои-короли и целый мир, не лишенный геройства, — вот где находится та пристань и та счастливая гавань, к которой, через все эти бушующие моря, через Французскую Революцию, Чартизм, Манчестерские восстания*, сокрушающие сердца в эти тяжелые дни, — ведут нас Высшие Силы. Вообще же, да будут благословенны Высшие Силы, сколь они ни суровы! К этой гавани стремимся мы, о друзья! Пусть каждый истинный человек, по мере своих способностей, мужественно, непрестанно, с тысячами ухищрений, будет стремиться туда, туда! Туда, или же в Бездны Океана, как это совершенно ясно для меня, мы непременно и придем.

Да, правда; это — не ответ на вопрос Сфинкса; по крайней мере — не ответ, на который надеялась отчаявшаяся публика, когда обратилась к Врачебной Управе! Полное изменение всего строя жизни, изменение всего организма и условий" существования с самых его основ; создание нового тела с воскресшей душой, — не без судорожных мук родов, ибо всякое рождение и возрождение подразумевает роды! Это — прискорбное сведение для отчаявшейся рассуждающей Публики, надеявшейся получить какие-нибудь Моррисоновы пилюли, какую-нибудь Сент-Джоновскую едкую микстуру или, может быть, маленькое оттягивающее средство на спину! Мы приготовились расстаться с нашим Хлебным

213

законом и с различными Законами и Незаконами; но это, что это такое?

Издатель не забыл также, как обстоит дело с разными зловещими Кассандрами во время Троянских Осад. Надвигающаяся гибель обыкновенно не предотвращается словами предостережения. Наставницасудьба имеет другие методы в запасе, иначе эти слова всегда оказывались бы бессильными. Но тем не менее они должны быть произнесены, если они действительно зародились в душе человека. Слова жестоки, докучливы; но насколько жесточе и докучливее события, которые они предызображают. Та или другая человеческая душа, может быть, прислушается к словам, — кто знает, сколько человеческих душ, — и благодаря этому докучливые события, если и не будут совершенно отклонены и предупреждены, то во всяком случае будут сделаны менее жестокими. Намерение Издателя настоящей книги представляется ему полным надежды.

Ибо пусть нам предстоят тяжкие труды, пусть перед нами лежат обширные моря и кипящие пучины, — разве ничего не значит, если при этом, среди вечного неба, для нас еще раз откроется Путеводная Звезда — этот вечный свет, сияющие сквозь все бурные тучи и кипящие валы, даже когда мы выбиваемся на поверхность из самой глубины моря; благословенный маяк, там, далеко, на краю далекого горизонта, к которому мы должны непременно направляться для спасения жизни? Разве это ничего не значит? О Небо, разве это не все? Там лежит Героическая Земля Обетованная; под тем Небесным светом, братья, цветут Счастливые Острова. Там, о там! Туда стремимся мы.

Там пребывает великий Ахилл, его же мы знали'.

Там пребывают и будут пребывать все Герои; туда, о вы все, люди героического духа! Раз Небесная Путеводная Звезда ясна перед нашими глазами, то как верно будет стоять каждый верный человек у своего дела на судне; как противостанет он, с неумирающей надеждой, всем опасностям, как он все их победит! И если нос корабля повернут в этом направлении, то разве уже не все, так сказать, в порядке? Тяжкое. губительное бедствие превратилось в благородное, мужественное усилие, с определенною целью перед нашим взором. "Давящий Кошмар уже не давит нас больше, ибо мы уже выбиваемся из-под него; Кошмар уже исчез".

Конечно, если бы Издатель настоящей книги мог научить людей, как узнавать Мудрость, Героизм, когда они их видят, так чтобы они могли почитать только их и преданно подчиняться их руководству, — да, тогда он был бы живым выражением всех Издателей, Учителей, Пророков. которые теперь учат и пророчествуют; он был бы Аполлоном-Moppiicoном, Трисмегистом* и действенной Кассандрой. Но пусть ни один Ответственный Издатель не надеется на это. Надо ожидать, что современные законы об авторском праве, размеры полистной платы и иные соображения спасут его от этой опасности. Пусть ни один

' Поэмы Теннисона ("Улисс").

214

Издатель не надеется на это; нет! — и пусть все Издатели стремятся к этому, и даже только к этому! Нельзя понять, в чем будет смысл издательства и писательства, если он не будет даже в этом.

Словом, Издателю настоящей книги показалось возможным, что в этих перепутанных кипах бумаги, которые ему теперь поручены, может заключаться для той или другой человеческой души хоть какой-нибудь брезжущийся свет; поэтому он и решается издать их. Он постарается выбрать две или три темы из старых Книг, из новых Писаний и из многих Размышлений не вчерашнего только дня; и с помощью Прошлого он постарается, кружным путем, осветить Настоящее и Будущее. Прошлое есть темный несомненный факт; Будущее также есть факт, только еще более темный, — более того, собственно, оно есть тот же самый факт, только в новой одежде и новом развитии. Ибо Настоящее заключает в себе и все Прошлое, и все Будущее подобно тому, как Древо жизни Иггдрасиль, широко раскинувшееся, многошумное, имеет свои корни глубоко внизу, в Царстве мертвых, среди древнейшего мертвого праха людей, а своими ветвями вечно простирается превыше звезд; и во все времена, и во всех местах оно есть одно и то же Древо жизни!

215

II. СТАРИННЫЙ МОНАХ

Монах Самсон

У себя дома, у подножия холма, в нашем Монастыре*, мы совсем особенный народ, трудно постигаемый в век Аркрайта и Хлебных законов, в век одних только Прядилен и Джо Мантона!

В нас еще нет Методизма*, и мы много говорим о мирских делах; Методизма нет; наша религия еще не есть ужасное, беспокойное Сомнение; еще в меньшей степени она — гораздо более ужасное, безмятежное Ханжество; но она великая, достигающая неба Бесспорность, охватывающая, проникающая всю Жизнь в ее целом. Как бы мы ни были несовершенны, тем не менее мы, с нашими литаниями, бритыми Макушками, обетами бедности, — мы непрестанно и неоспоримо свидетельствуем каждому сердцу, что эта Земная Жизнь, и ее богатства, и владения, ее удачи и неудачи, — вовсе не реальность как она есть изнутри, но тень реальностей вечных, бесконечных; что этот Временный мир, как воздушный образ, ужасно символичный, дрожит и переливается в великом неподвижном зеркале Вечности и что маленькая человеческая Жизнь имеет Обязанности, которые велики, которые единственно велики и простираются вверх, к Небу, и вниз, к Аду. Вот это-то мы и свидетельствуем нашими бедными литаниями и боремся, чтобы свидетельствовать.

Все это, засвидетельствованное или нет, сохраненное в памяти всех людей или забытое всеми людьми, остается подлинным фактом даже в век Аркрайта и Джо Мантона! Но когда литании оказались устарелыми; когда оброки, натуральные повинности и все взаимные человеческие обязанности окончательно превратились в одну большую обязанность наличного платежа; когда долг человека по отношению к человеку сводится к вручению ему некоторого количества металлических монет или условленной денежной платы и затем к выставлению его за дверь, а долг человека по отношению к Богу становится ханжеством, сомнением, туманной пустотой, "удовольствием от добродетели" и т. п.; и единственной вещью, которой человек бесконечно боится (действительным Адом для человека), оказывается только то, что он "не наживает денег и не идет вперед", — то нельзя высчитать, какое изменение проникло в таком случае повсюду в человеческие дела, в какой мере человеческие дела совершают теперь свое круговращение, полные не здоровой живой крови, а, так сказать, отвратительных купоросных банкирских чернил, и как все стало едко, разрушительно, как все угрожает разложением, а громадная, шумная Жизнь Общества теперь гальванична, оседлана Дьяволом, слишком по-настоящему одержима Дьяволом! Ибо, коротко

216

говоря, Маммона вовсе не бог, а дьявол, и даже весьма презренный дьявол. Следуйте доверчиво за Дьяволом, и вы можете быть совершенно уверены, что попадете к Дьяволу: ибо куда иначе можете вы попасть? — В таких обстоятельствах люди оглядываются назад с некоторого рода грустной признательностью даже на бедные ограниченные фигуры Монахов с их бедными литаниями и размышляют вместе с Беном Джонсоном, что душа необходима, некоторая степень души, хотя бы для того, чтобы сберечь расходы на соль!

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Менее благодетельная природа часто нуждалась
Говорят
Карлейль Т. Прошлое и настоящее культуры 4 человек
Благородные мужи
Так сказать