<<<     ΛΛΛ     >>>   

"В гостях у князя опять-таки чаще всего бывали мужички, и полы постоянно носили следы грязных сапог. В салоне жены Волконский появлялся запачканный дегтем или с клочками сена на платье и в своей окладистой бороде, надушенный ароматами скотного двора или тому подобными салонными запахами. Вообще в обществе он представлял оригинальное явление, хотя был очень образован, говорил по-французски как француз, сильно грассируя, был очень добр и с нами, детьми, всегда мил и ласков" [101].

Эта способность быть без наигранности, органически и естественно "своим" и в светском салоне, и с крестьянами на базаре, и с детьми составляет культурную специфику бытового поведения декабриста, родственную поэзии Пушкина и составляющую одно из вершинных проявлений русской культуры.
Сказанное позволяет затронуть еще одну проблему: вопрос о декабристской традиции в русской культуре чаще всего рассматривается в чисто идеологическом плане. Однако у этого вопроса есть и "человеческий" аспект - традиция определенного типа поведения, типа социальной психологии. Так, например, если вопрос о роли декабристской идеологической традиции применительно к Л. Н. Толстому представляется сложным и нуждающимся в ряде корректив, то непосредственно человеческая преемственность, традиция историко-психологического типа всего комплекса культурного поведения здесь очевидна. Показательно, что сам Л. Н. Толстой, говоря о декабристах, различал понятия идей и личностей. В дневнике Т. Л. Толстой-Сухотиной есть на этот счет исключительно интересная запись:

"Репин все просит рара дать ему сюжет <...> Вчера рара говорил, что ему пришел в голову один сюжет, который, впрочем, его не вполне удовлетворяет. Это момент. когда ведут декабристов на виселицы. Молодой Бестужев-Рюмин увлекся Муравьевым-Апостолом - скорее личностью его, чем идеями, - и все время шел с ним заодно и только перед казнью ослабел, заплакал, и Муравьев обнял его, и они пошли вдвоем к виселице" [102].
Трактовка Толстого очень интересна; мысль его постоянно привлечена к людям 14 декабря, но именно в первую очередь - людям, которые ему ближе и роднее, чем идеи декабризма.
* * *
В подведении человека, как и в любом роде человеческой деятельности, можно выделить пласты "поэзии" и "прозы" [103]. Так, для Павла и павловичей поэзия армейского существования состояла в параде, а проза - в боевых действиях. "Император Николай, убежденный, что красота есть признак силы, в своих поразительно дисциплинированных и обученных войсках <...> добивался по преимуществу безусловной подчиненности и однообразия", - писал в своих мемуарах А. Фет [104].

Для Дениса Давыдова поэзия ассоциировалась не просто с боем, а с иррегулярностью, "устроенным беспорядком вооруженных поселян".

"Сие исполненное поэзии поприще требует романтического воображения, страсти к приключениям и не довольствуется сухою, прозаическою храбростию. - Это строфа из Байрона! - Пусть тот, который, не страшась смерти, страшится ответственности, остается перед глазами начальников" [105].
Безоговорочное перенесение категорий поэтики на виды военной деятельности показательно.
Разграничение "поэтического" и "прозаического" в поведении и поступках людей вообще характерно для интересующей нас эпохи. Так, Вяземский, осуждая Пушкина за то, что тот заставил Алеко ходить с медведем, прямо противопоставил этому прозаическому занятию воровство, - "лучше предоставить ему барышничать и цыганить лошадьми. В этом ремесле, хотя и не совершенно безгрешном, но есть какое-то удальство, и следственно поэзия" [106]. Область поэзии в действительности - это мир "удальства".

Человек эпохи Пушкина и Вяземского в своем бытовом поведении свободно перемещался из области прозы в сферу поэзии и обратно. При этом, подобно тому, как в литературе "считалась" только поэзия, прозаическая сфера поведения как бы вычиталась при оценке человека, ее как бы не существовало.

Декабристы внесли в поведение человека единство, но не путем реабилитации жизненной прозы, а тем, что, пропуская жизнь через фильтры героических текстов, просто отменили то, что не подлежало занесению на скрижали истории. Прозаическая ответственность перед начальниками заменялась ответственностью перед историей, а страх смерти - поэзией чести и свободы. "Мы дышим свободою", - произнес Рылеев 14 декабря на площади. Перенесение свободы из области идей и теорий в "дыхание" - в жизнь. В этом суть и значение бытового поведения декабриста.

Примечания

1. Восстание декабристов. Т. IV. М.-Л., 1927, с. 179.

2. Там же. Т. 1. М.-Л., 1925, с. 23.

3. Письмо к А. Бестужеву до конца января 1825 г. - В кн.: Пушкин. Полн. собр. соч. (в дальнейшем: Пушкин). Т. 13. [М.-Л.], 1937, с. 138.

4. Лотман Ю. М. П. А. Вяземский и движение декабристов. - Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, 1960, вып. 98, с. 134.

5. "Хам" в политическом лексиконе Н. Тургенева обозначало "реакционер", "крепостник", "враг просвещения". См., например, высказывания вроде: "Тьма и хамство везде и всем овладели" - в письме брату Сергею от 10 мая 1817 г. из Петербурга (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.-Л., 1936, с. 222).

6. Пушкин, т. 12. [М.-Л.], 1949, с. 159.

7. Записки декабриста Д. И. Завалишина. СПб., 1908 (в дальнейшем: Завалишин), с. 10.

8. Поэты 1790-1810-х годов. Л., 1971 ("Б-ка поэта", Большая серия), с. 537.

9. В. Кюхельбекер. О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие. Цит. по: Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, публицистика, литературная критика. Составил Вл. Орлов. М.-Л., 1951, с. 552).

10. "Слова: знаменитые друзья или просто знаменитые на условном тогдашнем языке имело особенное значение" (Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Л., 1934, с. 153).

11. Карамзин Н. М. Полн. собр. стих. М.-Л., 1966, с. 242-243.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Декабристы внесли в поведение человека единство
что ехать следовало бы старшему лебедев поездку
Собираясь у дурново
Сплетни положим перед собой цикл стихотворений пушкина