<<<     ΛΛΛ     >>>   

Возьмем, например, творчество как оно существует в истории науки. Возьмем, например, создание какой-нибудь новой научной теории. Возьмем, например, открытие анализа бесконечно малых величин в математике XVII в. О том, что оно подготавливалось длинным рядом творческих математических усилий в предыдущие века, достаточно говорится в историях математики. То, что Ньютон и Лейбниц были людьми, т. е. продуктами физической, анатомической, физиологической и т. д. жизни, как будто бы тоже ни в ком не вызывает никакого сомнения. Но можно ли свести учение о бесконечно малых к какому-нибудь из этих процессов, хотя бы даже к постепенному и медленному историческому назреванию необходимых для этого математических категорий? Нет, учение о бесконечно малых величинах в конечном счете есть только оно само и больше ничто другое. Оно само в себе содержит свои собственные доказательства, т. е. оно же само и является причиной для самого себя.

Даже больше того. Возникши из огромного числа предварительных математических размышлений и исследований и став совершенно новым этапом математики, оно не только несводимо к предыдущей эволюции математики, хотя фактически его и нельзя объяснить без этой эволюции, но и, став самим собой, т. е. предметом вполне самодовлеющим, оно послужило причиной для возникновения и многих других математических теорий. Эйлер, великий продолжатель Ньютона и Лейбница, уже не оглядывался на предшественников учения о бесконечно малых. Оно для него имело вполне самодовлеющее значение. И своими многочисленными разысканиями в области математического анализа он как раз и показал всю творческую мощь учения о бесконечно малых и уже не ссылался ни на окружающую его физическую среду, ни на свой мозг, ни на свои переживания, ни на окружавшую его общественно-политическую действительность. Это и значит, что учение о бесконечно малых, изобретенное в XVII в., было подлинно творческим продуктом подлинно творческого акта в области математического мышления.

Таким образом, решительно во всех областях творчества (примеров можно было бы привести сколько угодно) подлинной спецификой творческого акта, которая конструирует его логически и относится к самой его структуре, только и является самодовлеющий продукт, для которого уже мало и становления вообще, и движения или применения вообще, и созидания вообще, хотя бы даже и созидания чего-нибудь нового. Дело здесь не в новости, а в полной несводимости творческого продукта к каким-нибудь другим продуктам, в полной и небывалой его оригинальности, в его самодовлеющей значимости.

Другим примером творческого продукта, когда этот продукт не сводится ни к чему другому, а имеет самодовлеющее значение, является теория марксизма-ленинизма.

В своей известной статье «Три источника и три составных части марксизма» [1] В. И. Ленин формулирует эти источники как классическую немецкую философию, английскую политическую экономию и французский утопический социализм. Несомненно, эти три источника известным образом влились в марксистскую теорию и без их предварительного наличия в истории мысли было бы невозможно и появление самого марксизма. Они, во всяком случае фактически и исторически, объясняют появление марксизма. Но можно ли сводить марксизм только к этим источникам? Конечно, в марксизм влилось нечто и из одного, и из другого, и из третьего источника; и каждый из них способствует пониманию тех или других сторон марксизма. Однако ясно, что марксизм вовсе не сводится к этим своим трем основным источникам и вообще не сводим ни к каким историческим источникам. И это потому, что перед нами здесь именно творческий предмет, предмет творческих усилий Маркса, Энгельса и Ленина и творческий результат определенных международных стремлений. И совершенно нетрудно указать то, в чем марксизм является самодовлеющим предметом исторического творчества, т. е. предметом, не сводимым ни к какому предшествующему историческому развитию, хотя без этого последнего он фактически и не мог бы возникнуть. По Ленину, «краеугольным камнем экономической теории» марксизма является учение о прибавочной стоимости [2] .

Вот этого учения как раз и не было ни у Гегеля, ни у Адама Смита, ни у Фурье. А ведь с этим учением у Маркса соединяется далее и целое учение о возникновении, росте и гибели капитализма, о пролетарской революции и о научном коммунизме. Вся марксистская теория, как бы мы ее ни производили из других источников, имеет для нас только самодовлеющее значение. Она сама себя доказывает, и она сама очевидна. Она, согласно нашей терминологии, есть предмет самодовлеющий, который является не просто результатом известного исторического развития, но самостоятельной могущественной силой, способной порождать и другие содержащиеся в ней в неразвитом виде теории.

И самодовлеющий предмет она потому, что она есть продукт творчества как народных масс, так и их выразителей.

Здесь можно было бы спорить относительно употребления самого термина «самодовлеющий предмет». Но нельзя спорить о том, что это предмет оригинальный, своеобразный, самобытный, самостоятельный. Все эти слова, однако, с нашей точки зрения, гораздо менее выразительны, чем термин «самодовлеющий». Конечно, если найдется какое-нибудь другое, более подходящее слово и будет предложено, то ничего не стоит отказаться от нашего термина и заменить его более сильным.

На такого рода примерах творческого акта как раз и видно, что подлинный продукт подлинного творчества, хотя его и можно и нужно объяснять из других источников и причин, по существу своему вовсе из них не объясним, а объясним только из самого себя, он довлеет самому себе. И, следовательно, его объяснение как именно творческого продукта есть объяснение агенетическое.

//. Третья аксиома диалектики творческой деятельности, или аксиома творческой личности как сгустка общественных отношений. Будем считать, что самодовление творческой предметности у нас достаточно выяснено. Однако из этого возникает много разного рода следствий, из которых в настоящем очерке необходимо указать хотя бы на ближайшие. Одно такое необходимое следствие касается творческой личности. В этом необходимо разобраться уже потому, что само понятие личности отнюдь не является легким для исследования, а, кроме того, мы должны будем здесь говорить не о личности вообще, но о личности в связи с творческими процессами.

Если мы хорошо усвоили себе, что такое творческая предметность как самодовлеющая, то здесь же необходимо выстроить еще и три таких утверждения. Во-первых, самодовлеющая предметность, как мы видели, отнюдь не является механической суммой отдельных своих частей или вообще каких-нибудь предметов. Следовательно, во-вторых, это всегда есть некоторого рода неделимая целостность. В-третьих, всякая такая творческая целостность обладает еще и огромной смысловой мощью. Она властно приковывает наше внимание к себе и властно заставляет отвлекаться от всего другого. Мы в нее всматриваемся, мы ее неустанно созерцаем, мы ею любуемся. Она обязательно является для нас какой-то ценностью. Ведь если в ней нет ничего ценного, то нечего в нее и всматриваться и уж тем более бессмысленно ею любоваться. Совершенно неважно то обстоятельство, что мы часто даже сами не понимаем, в чем заключается ценность творческой предметности. В строго научной области эти вновь изобретенные ценности обычно точно формулируются. Но, например, в общественно-политической области или в художественной области ценность творческой предметности, какое бы самодовлеющее значение она для нас ни имела, отнюдь не всегда является ясной или по крайней мере не сразу является ясной.

Теперь спросим себя: если такова самодовлеющая творческая предметность, то каков же тот субъект, который создал эту предметность? Очевидно, и в этом субъекте должны быть те или иные дискретные моменты, должна быть та или иная возникающая из них неделимая цельность и должна быть та или иная оригинальная индивидуальность, которая и сама обладает какой-нибудь ценностью или по крайней мере умеет эту ценность воплощать. Но что же такое имеется в субъекте, кроме составляющих его дискретных психических актов и кроме той целости, которая из этих дискретных актов возникает?

Мы не можем подобрать другого термина для обозначения этой неповторимой индивидуальности в субъекте, лежащей под всеми ее частичными и целостными проявлениями, как термин «личность». Это особенно получается потому, что никакая личность не существует изолированно, что она связана всегда с другими личностями или по крайней мере с такими объектами, которые она тоже либо прямо считает личностями, либо интерпретирует как личность. Но каждая личность существует в обществе только в виде той или иной ценности. Даже люди, сбившиеся с пути и забывшие самих себя и окружающее общество, все они, пусть имеют нулевую ценность или отрицательную ценность, но без принципа ценности все равно нельзя и здесь судить ни о личности, ни о ее соотношениях с обществом. Личность всегда оценивается так или иначе потому, что она есть сгусток общественных отношений. Ведь личность и общество всегда находятся в тех или иных закономерных и вообще исторически обусловленных отношениях, которые всегда накладывают на всякую личность ту или иную печать ее связанности с обществом в целом и с отдельными общественными проблемами. Эта печать как раз и свидетельствует о той или иной годности или приспособленности личности к обществу, т. е. о той или иной ее ценности. Работник или лодырь, человек физического или умственного труда, отец и мать, муж и жена, дети и внуки, и т. д., и т. д.– все это всегда то или иное значит в обществе, так или иначе расценивается в обществе, все это есть сгустки общественных отношений.

Перенесем теперь это рассуждение специально на творческий субъект. Само собой очевидно, что этот творческий субъект не есть ни механическая сумма изолированных психических фактов, ни даже простая их целость. Эта субъективная целость еще должна иметь то, что она могла бы сказать другим субъектам. Она должна быть той или иной ценностью, великой, большой, малой или незначительной, которую субъект и вкладывает в свою творческую предметность. Таким образом, если творческая предметность доподлинно есть предметность самодовлеющая, она может быть творческим продуктом только личности и больше ничего другого, личности как сгустка общественных отношений.

Между прочим, этим и только этим природа отличается от искусства. В природе, например, бывают явления настолько красивые и совершенные (цветы и вообще растения, животные, разного рода ландшафты или пейзажи), о которых тоже можно сказать, что они в известном смысле являются самодовлеющими. Однако самодовлеющими они являются только для нас, производящих те или иные оценки, но никакая творческая личность их не творила (если не стоять на позициях креационизма). Поэтому только о продуктах творческой личности человека мы в настоящем смысле и в очевиднейшем смысле можем говорить как о продуктах самодовлеющих. Самодовлеющим должен быть сам творящий субъект, тогда и продукт его творчества тоже может быть самодовлеющим. Вне личности и общества нет ни творческого субъекта, ни созидания творческих предметов, ни созидания предметов как самодовлеющих.

12. Четвертая аксиома диалектики творческой деятельности, или диалектика бесконечного и конечного, а также бессознательного и сознательного в творчестве. Сейчас мы должны коснуться предметов, которые, согласно традиции, излагаются, как правило, весьма спутанно, сумбурно и часто даже описательно, без должного внимания к логической структуре предмета. Что касается нас, то мы будем здесь рассуждать совершенно беспощадно. Мы будем употреблять исключительно только математические термины и пользоваться только математическими действиями. Обычные изображатели творчества настолько сами вдохновляются этим творчеством, что уже забывают точную логическую методику и думают, будто отсутствие логики можно заменить каким-то своим авторским энтузиазмом, какой-то красочностью своего изображения и каким-то фельетонным набором красивых выражений. Да, в творческом акте обязательно есть бесконечность и обязательно есть конечность. Но как об этом сказать в работе, претендующей на структурно последовательную диалектику? Художники в подлинном смысле слова бесконечно носятся со своими идеями, со своими художественными методами, со своими личными, общественными или политическими целями. И эта бесконечность действительно вполне находит для себя известное выражение и в романе, и в повести, и даже в маленьком стихотворении. Тут всегда есть эдакое такое, что куда-то влечет, чем-то восторгает, как-то возбуждает и самого автора, и его читателей или зрителей. Но куда же именно влечет, чем именно восторгает и как именно возбуждает? Тут-то обычно и встречается термин «бесконечность», который, однако, остается на ступени бытового расписывания красивых предметов и на стадии малоговорящих восторгов и вздохов. Повторяем, все эти фельетонные и воздыхающие методы мы сейчас отбрасываем самым суровым образом. Мы будем рассуждать здесь исключительно только математически и вздыхать и бить себя в грудь по поводу красот искусства – это никогда не уйдет, и этим невозможно заниматься в работе по диалектике творческого опыта.

История философии полна разных попыток объяснить действительность из нее самой. В этих попытках мы находим огромные усилия человеческого ума овладеть этим большим предметом, но этим попыткам часто не хватало логической четкости и необходимой здесь, как, впрочем, и везде, надлежащей точности. Выставляя какой-нибудь один принцип, философы много бились над тем, как именно осуществляется этот принцип в жизни и в действительности. В роли принципов выступали то античные физические элементы вроде воды или воздуха, то смысловые конструкции вроде идей Платона или форм Аристотеля, то априорные и субъективные данности, как у Канта. Но очень редко эти вопросы решались удовлетворительно и точно.

Мало обращали внимания на то, что принцип вещи весьма непохож на саму вещь, что в самом принципе вещи совсем не содержится тех материалов, которые будут благодаря этому принципу оформлены, что в самой этой вещественности, если ее брать в голом виде, т. е. в слепом, глухом и иррациональном виде, вовсе никакого определенного принципа не содержится, что в ней только нуль принципности, а в самом принципе – бесконечные возможности оформления, поскольку бесконечны материалы, в которых он может осуществляться.

Нам представляется, что каждая вещь конечна и действительность только и состоит из этих конечных вещей. Но каждая конечная вещь как бы вырезана на бесконечном фоне и немыслима без этого последнего, как немыслимы перечисления натуральных чисел без перехода в бесконечное число. Яснее говоря, имея дело с конечной вещью, мы только и занимаемся тем, что помножаем бесконечность на нуль. Ведь, как учат математики, умножение бесконечности на нуль есть любое конечное число, какое угодно большое или малое.

Вот тут-то мы и думаем дать простейшее и чисто математическое объяснение предмета творческой деятельности. Само творчество бесконечно, и сам художник обладает бесконечными возможностями в выборе тех или иных красок, тех или иных форм. Этому противостоят слепые и глухие материалы цветов, звуков, камней, слов, которые не имеют никакого отношения к бесконечным возможностям художника создавать тот или иной план своего произведения. В них – нуль этих творческих возможностей. В крайнем случае это просто конечные вещи – и больше ничего. Что в этом ландшафте бесконечно? Да вовсе ничего. Тут только сумма конечных вещей, вполне изолированных друг от друга,– и больше ничего. Но вот появляется картина художника. И сразу возникает произведение, в котором уже нет ни бесконечности, ни нуля, но которое является вполне определенной конечной величиной. Произошло умножение бесконечности на нуль. Бесконечная творческая потенциальность художника стала оперировать этими глухими, слепыми и ничего не значащими нулевыми изолированными вещами. И в результате получился ландшафт, пейзаж, морская картина, портрет и вообще то или иное живописное произведение, которое, будучи художественным, одновременно и вполне конечно, если иметь в виду размеры изображенных вещей, и вполне бесконечно, если иметь в виду идейно-художественную насыщенность произведения, его общественную и историческую значимость и его воздействие на безграничное число всякого рода зрителей, ученых и дилетантов, усложненно мыслящих и благодушных простаков.

Этим мы предпринимаем некоторого рода попытку диалектически сформулировать соотношение творчества, материалов, которыми оперирует творчество, и произведения, возникающего из этих материалов.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Что эта действительность для творящей личности есть действительность прежде всего общественно политическая
Говорят о биологической жизнедеятельности продукт деятельности