|
|
<<< ΛΛΛ >>>
* * *
"Необыкновенный Орест" спешил жить пылко.
Лишь у мольберта, как учили древние греки, "спешил медленно", но
преданно и исступленно - "почти помешался от работы". Был немного схож с
замеченной однажды речкой, которая, "побеждая все препятствия, превращалась
в водопады". Препятствия, правда, не давались, но водопадами низвергался.
Его друг Томилов утверждал: "Искусство управляется чувством". Слова эти
словно списаны с Кипренского. Его сила в смятении.
Он пришел в искусство человеком удалой, ликующей силы ("Автопортрет с
кистями за ухом"). Легкая энергия пирующего вдохновения составляла его
существо ("Автопортрет в розовом шейном платке"). Озаренный и героический,
повелитель мгновения, он все может, каждая жилочка поет славу великому чуду
творчества. Взволнованная шевелюра, энергичный поворот головы, быстрый
превнимательнейший взгляд. Он знает - будет "писать что захочет и все будет
хорошо".
А дымка задумчивости все же клубится в глазах, словно тень могучей
страсти, чувства, повелевающего его кистью. Лишь однажды в портрете
дворового человека А. Швальбе он позволил этому чувству вырваться,
показаться.
Чем-то потрясенный, на что-то окончательно решившийся, властный человек
надвигается на нас неотвратимо и слепо, вглядываясь только в самого себя.
Стихийно-неистовую силу излучает застывшая лава лица. Швальбе несет посох
как скипетр. Трагический портрет вулканических сил, пробудившихся в
человеке, - итальянцы приписывали его кисти Рубенса или Рембрандта.
Вулканические силы всегда жили и в самом Кипренском.
Восторгался, обожествлял Рафаэля, но не пригибался - в нем рождалась
смелость, "которая в одно мгновение заменяет несколько лет опытности".
Увлекался чем-либо безоглядно, любил самозабвенно; "она одна, - писал о
любимой, - соединяет в себе для моего сердца, для моего воображения все
пространство времени и мира".
Дорожил талантом и не дорожил вещами. Даже с книгами и картинами
расставался легко, не сожалея. Жил не среди вещей - среди друзей. "Люди, с
кем живем, и чистая совесть составляют наш земной рай..."
Кипренский пишет портреты выдающегося переводчика "Илиады" и "Одиссеи"
Н. И. Гнедича - "душу воспламененную, доступную всему высокому"; задумчиво
внимающего и страдающего В. А. Жуковского; "отца славянской филологии"
деятельного А. X. Востокова; поэта, художника и музыканта И. А. Крылова;
Рылеева и Мицкевича; знаменитого архитектора Кваренги; актера Дмитревского,
трагическую актрису Е. Семенову...
Поэт Батюшков писал:
...замечает
Кипренский лица их,
И киртию чудесной
С беспечностью прелестной
В один крылатый миг
Он пишет их портреты...
Батюшков замечал в Кипренском "ум и вкус нежный, образованный", Гёте
находил его "хорошо мыслящим". Он знал историю живописи, философию,
литературу. Среди почитаемых авторов - Сенека, Платон, Тассо, Пифагор,
Гораций, Вольтер, Пушкин, Крылов, Лафонтен, Флавий...
"Работы мои все в различных манерах", - - говорил Кипренский. Он
пристально вглядывался в своего героя, совершенно нового русского героя,
человека свободного духа, ожидающего социальных перемен и го- . тового к
самопожертвованию во имя Отечества.
"Портрет Евгр. Давыдова" (который долго принимали за портрет Дениса
Давыдова) называли образом новой эпохи. Ее предугадыванием. На фоне
грозового неба романтический герой, поза вольная, "играющая", удалая.
Абсолютная уверенность в себе - бывалом воине, сильном и благородном
человеке. Но молодцеватость лихого гусара, будущего участника "битвы
народов" под Лейпцигом, известного остряка и балагура, противоречит
выражению его лица. Художник создает образы людей, провидящих грядущее
сквозь завесу времени. Они живут порой беззаботно, но не умеют жить
бездумно. Давыдов внезапно погружен в себя, безотчетное беспокойство владеет
им.
А мир, накаляясь, бурлил вокруг, шли войны, закабаленная Россия в этих
войнах была освободительницей. И чувствовали себя освободителями люди, с
честью, доблестью и славой прошедшие пол-Европы. Гордились собой и Россией.
Но хотелось служить свободному Отечеству. Окрепшая мысль посягала на
незыблемое.
Декабристы мечтали низвергнуть трон и крепостничество. "Уничтожение
права собственности, распространяющейся на людей", - сказано в "Манифесте"
(к русскому народу). Кипренский, сын крепостной, не читал этих слов. Но мог
слышать. Обязательно догадывался о них. Установлено: среди его друзей -
члены радищевского Вольного общества и декабристы...
Он с увлечением рисует героических "детей 1812 года" в мундирах,
ополченческих фуражках, походных плащах. Поколение победителей. Прежде всего
побеждающих рабов в себе, замечал Кипренский. Воины? Безмерной отваги. Но
вот Батюшков пишет из-под Парижа: "Все ожидают мира! Дай бог! Мы все желаем
того!" У них уже не обнажена острая сабля, но остро блещет и жаждет сражения
ум.
"Ставя себя выше законов, государи забыли, что они в таком случае вне
закона, - вне человечества!" Это напишет вчерашний мальчик "с сердцем
нежным, благородным", сбегавший из дому, чтобы сразиться с захватчиками.
Кипренский рисует Никиту Муравьева, автора декабристской "Конституции",
слегка ироничным, сосредоточенно-проникающим и вдохновенным. На допросе
Муравьев не дрогнет: "Я громко заявляю: сердцем и убеждением я
республиканец!"
Поход кончился, а они еще в походе. Люди высокого душевного порыва,
задумавшиеся о себе, осознающие себя. Декабристы - генерал М. Ф. Орлов,
принимавший капитуляцию Парижа; И. А. Анненков.
Храбрец генерал Е. И. Чаплиц, герой Березины; еще не оправившийся от
контузии у Семеновского редута Петр Оленин; впечатлительный мальчик,
четырнадцатилетний гвардеец А. Челищев, в ком находили потом черты Пети
Ростова...
Кипренский создал серию карандашных портретов, каких до него не делал
никто, и карандаш его назвали волшебным. Люди наедине с собой. Говорящие
портреты. Кто-то из современников утверждал, что, оставаясь с ними, слышит
голоса... Легкая шипучая слава приняла на свои крылья "любимого живописца
нашей публики". Находили, что краски его картин действуют на людей подобно
шампанскому.
Несколькими годами позже Флорентийская академия впервые заказывает
русскому художнику, "блестящему, славному во всей Европе", автопортрет для
знаменитой галереи Уффици.
Предполагали, что Кипренский производное от имени Сюгини любви Киприды.
И разве не заколдованы его кистью лица женщин, излучающие обаяние и доброту?
...Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Глаза, воспетые Пушкиным, доверчиво смотрят с портрета работы
Кипренского. Задумчивый гений и во взоре Софьи Щербатовой, подобной нежной
прекрасной музе...
Н. С. Лесков в историческом романе "Захудалый род" показал нам
Кипренского - первого живописца эпохи.
" - Превосходно, - говорит ему заказчица, - вы всякой отдали свое:
яблоко более красивой, а розу более умной".
Но во многих портретах есть и общее: горение надежд, крушение,
"томление неясных чувств". Сложный обжигающий мир. Тяжело плавятся, темно
сияют карие глаза Е. П. Ростопчиной, которую сравнивали с пушкинской
Татьяной. Уста намечают улыбку, улыбнется ли? Жаждет очарования, очаруется?
Погружена в задумчивость мечты, пробудится ли?...
Притерпелая печаль в неудивляющемся лице Д. И. Хвостовой -
непреодолимая, застарело-вечная. Принятая в душу как неизбежность. С
достоинством и покорностью несет женщина свой крест. И все же сквозит
надежда: вдруг что-то светлое подарит жизнь...
Куклой белого фарфора называли Е. С. Авдулину на портрете. Но
современник замечал в ней "какой-то особенный характер" - застывшая
обреченность и сожаление в портретах. Никнет цветок в стакане на окне, и
небо хмурится за окном.
Проникая в тайну человека, художник не расшифровывал ее на полотне, но
понимал и берег.
...Грянул 1825 год. Время столкновения высоких помыслов и гибнущих
надежд. Николай I промерзшим бревном, как выразился Герцен, подпер дверь
России. Кипренский, который считал времена Фемистокла и Перикла "образцами
всем народам", вдруг очутился в разреженной атмосфере. Кто сломался и
отрекся, кто не отрекся, но грустно замолчал, кто просто разочаровался...
Художник угадывал в окружающих и боялся угадать в себе одиночество.
Тревожащая волна всколыхнула этих людей ("Читатели газет в Неаполе") и ушла,
а они остались... Каждый сам в себе переживает миг огромного удивления и
потрясения. "Орущее молчание" властвует в картине, разъединяя оцепенелых .
людей.
Взыскательно всматривается Кипренский в жизнь, через которую рубежами
проходят годы: 1812 и 1825-й.
С достоинством и некоторой горделивостью сидит перед нами Алексей
Томилов. На груди - большой Георгиевский крест. В трудный час военной грозы
майор Томилов-во главе отряда народного ополчения храбро защищал свою
родину. Давний знакомец художника, тонкий ценитель прекрасного, владеющий
уникальной коллекцией портретов Рембрандта (Кипренский их копирует) . Его
"Мысли о живописи" не лишены метких высказываний.
Изменились времена, стали не нужны Томиловы. На позднем портрете видим
мы погашенное с маху лицо человека, казненного жизнью.
"Философ резвый и пиит" Батюшков на портрете слегка небрежен, задумчив,
открыт вам навстречу. "Не чиновен, не знатен и не богат", но значение своего
"я" сознает. Уже признанный поэт, автор первой в России критической статьи
"Прогулка в Академию художеств". Полон надежд, воспоминаний о тяжелых буднях
сражений, о героях.
И час судьбы настал!
Мы здесь, сыны снегов,
Под знаменем Москвы с свободой и громами!
Но ощущаем мы в адъютанте знаменитого генерала Раевского зыбкость. Как
морок, пала на чело дума, и застыл он, улыбаясь. Словно угадал художник, что
"Парни российский" ринется прочь от "толпы блестящих призраков юности",
поймет, что "надобно жить с серыми" или в Диогеновой бочке.
...Почти печальный, томно-небрежный Уваров словно претендует на роль
Евгения Онегина. Это и запечатлел стих Батюшкова: "Умом вселенной
гражданин".
Но денди с тросточкой в руках глядит в даль недалекую, на танцующие
пары, размышляет "ни о чем". Пресыщенность светом и пылкость в речах будто
обернулись усердным чиновным старанием. "Богач и галломан" стал министром,
"сидельцем за прилавком просвещения...".
"Серые" не прощали Кипренскому его образа жизни, выбора друзей, его
правдивого таланта. Ему поручали надзирать за товарищами, русскими
художниками в Италии - он отказался, возможно, сочувствовал там народному
движению. Был благороден и отличал благородных. Приезжал на родину из
Италии - двери многих особняков вызывающе захлопывались. Ему отказывали от
дома, от России. "Здесь талантов совсем не надобно", - удрученно писал
Кипренский из Петербурга. В это время он писал портрет самого талантливого
человека России - Пушкина. Живописец понимал поэта родственно, время равно
воспламеняло и утесняло их. Современники в портрете это заметили: "Не
стремился ли... выразить свои и его (Пушкина. - В. Л.) чувства в чертах
видимых!" Портрет брата по духу, по бунтарской крови, но старшего брата.
Художник запечатлел на полотне гордость России - России на вечную память.
Современников поэт на портрете и удивил: показался перед ними Пушкиным,
у которого привычную веселость заменила "некоторая пасмурность"...
Ученый А. X. Востоков как-то желал художнику: "Ты был поэтом - будь
философом теперь!"
Портрет Пушкина писал философ. Поэт только-только после семилетней
ссылки появился в Петербурге, "имя его повторялось"... Когда ехал в
Петербург, встретил по дороге арестантов. Кюхельбекер бросился к нему на
грудь и почти потерял сознание. Жандармы разорвали их объятия.
Когда создавался портрет, поэт произносил клятву верности. Он направил
послание декабристам в Сибирь. Знал ли о том Кипренский? Но глядя на
портрет, вспоминаются строки "Евгения Онегина":
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел... ...воспитывал нас и добру учил.
Аполлон Мокрицкий
Алексей Гаврилович Венецианов (1780 - 1847) - мастер жанровой и
пейзажной живописи. С 20-х годов XIX века живет в деревне, главным
содержанием его творчества становится образ крестьянина. Создал свою школу,
в которой воспитывал художников, руководствуясь принципом приближения к
природе, к натуре. ...мы теперь именем Карла Брюллова можем поручиться всем и каждому, что
русским суждено совершенствовать художества.
Александр Иванов
Карл Павлович Брюллов (1799 - 1852) - портретист, мастер рисунка и
акварели. Член Миланской, Парижской академий, Академии св. Луки в Риме.
Окончил Петербургскую академию художеств с большой золотой медалью. Автор
прославленной картины "Последний день Помпеи" и других исторических полотен.
Автопортрет - это исповедь. В зависимости от состояния человека -
разная: спокойно-созерцательная, анализирующая, самобичующая или бичующая,
мечтательная, скептическая или, наконец, страстная, прорывающаяся внезапно,
словно по наитию, по озарению, - художник идет к холсту и изображает себя.
Невмоготу не исповедаться в потаенном пред окружающими, современниками, да и
перед теми, кто в неведомые годы заглядится на портрет, что-то в нем
отыскивая и запоминая.
Кажется, подобное случилось и с Карлом Брюлловым, когда он, проболев
семь месяцев, поставил зеркало и за два часа написал себя таким, каким мы
знаем его по "Автопортрету". Перед нами человек, уверенный и смятенный,
изведавший славу и в ней изверившийся, бесконечно талантливый и таланта не
исчерпавший, человек красивый и холеный - кудри "романтические" будто
завихрены, взгляд внимателен, но внимателен как-то через силу... Лицо
строгой, лаконичной лепки, благородное, отшлифованное временем и постоянной
работой мысли - лицо артиста и вместе властного, повелевающего человека,
которому надоело повелевать. Художник сосредоточенно-равнодушен и удручен.
Откинулся, словно устал и отдыхает, а взгляд выдает: он жестоко ранен, хотя
сам с трудом осознает опасность раны.
Перед нами трагедия художника, очутившегося в тупике. Еще и совершить
возможно многое, да сил осталось мало. Особенно красноречива рука, которую
Брюллов приучил передавать "мысли и чувства подобно тому, как скрипач
передает на скрипке то, что чувствует". Рука крепкая, изящная, хваткая, но
уже... уроненная.
С "Автопортрета" смотрит не тот Брюллов, что в академии изобразил себя,
безмятежного, в образе Нарцисса. Брюллов, совсем отличный от автопортрета в
"Последнем дне Помпеи" - там лицо моложе и округлее, волосы вольные и взгляд
пусть встревоженный, но уверенный - взгляд сильного, здорового, энергичного
человека...
Еще таким художник ехал из Италии на родину. Ехал триумфатором, впереди
везли его "трофей" - "Последний день Помпеи", - которому уже рукоплескал
Рим. В Петербурге к картине шли как к новоявленным святым мощам, только бы
сподобиться. Гоголь писал: "Это светлое воскресение живописи, пребывавшей
долгое время в каком-то полулетаргическом состоянии".
Давайте посмотрим глазами современника Брюллова на это, до сих пор
впечатляющее полотно и почувствуем уловленную силу грозной стихии, сметающей
мимолетность человеческого бытия; сокрушающей жилища, статуи богов и
императоров. В этом усматривали намек на события 14 декабря 1825 года.
Увидим характеры людей, их реакцию - ужас, непонимание, ожидание
неминуемого - и общую панораму движения человеческой массы: в композиции
более тридцати фигур. В полотне еще сохраняется статичность - наследие
классических установок, но группы людей уже оживают и движутся. А если мы
обратимся к эскизу, то увидим: он еще более динамичен, фигура в красном
покрывале придает ему реальную ощутимость непостоянства. Вспомним, что одной
из медалей Брюллов в свое время был награжден именно "за экспрессию".
"Мысль картины, - писал Гоголь, - принадлежит совершенно вкусу нашего
века, который, как бы чувствуя свое странное раздробление, стремится
совокуплять все явления в общие группы и выбирает сильные кризисы,
чувствуемые целой массой".
Очень высоко оценил картину Пушкин:
Везувий зев открыл -
Дым хлынул клубом, пламя
Широко развилось, как боевое знамя... Целую вашу душу, которая по чистоте своей способна все понять вполне.
Карл Брюллов
Василий Андреевич Тропинин (1776 - 1857) - русский портретист первой
половины XIX века. Крепостной графа Моркова. Учился в Академии художеств
"посторонним" учеником. В 1823 году был отпущен на волю. Осенью 1824 года
получил звание академика. Жил в Москве.
Он "лбом стену прошиб". Его терпение назвали высоким - все претерпел
ради таланта. Современники очень любили этого внешне мягкого и податливого,
а на поверку несокрушимого человека.
Его владелец граф Морков дарованию своего крепостного противился, как
мог. Не позволил доучиться в Академии художеств: "Толку не будет!" Попытался
превратить художника в кондитера.
Граф выиграл - он получил к столу великолепные торты.
Но рисовать Тропинин не перестал. Затем графу понадобился маляр - и
Тропинин усердно красил колодцы, заборы, кареты... И продолжал рисовать.
Наконец граф смирился, но захотел, чтобы Тропинин стал лишь "домашним
мазуном" и украшал стены портретами членов барской семьи. Художник изображал
их, но одновременно создал портрет народного мстителя Устима Кармелюка.
Известна история, когда гость-француз сконфузил и графа, и невольно
ранил Тропинина. Гость побывал в мастерской у художника, и, как только
Тропинин вошел в столовую, галантный француз бросился усаживать его за стол.
Но лакей Тропинин обязан стоять за стулом графа, прислуживать за обедом...
Тропинин, конечно, человек, побеждающий великим, бесконечным трудом:
"Случалось, где работал, там и засыпал". Но не только трудом. Под личиной
благодушно-приятного услужливого человека его железная воля таила глубоко
запрятанный бунт и страстную любовь к свободе. Ничто, самое унизительное, не
могло его унизить, он бы снес; избрал тяжкий и долгий путь преодоления, в
котором каждый день становился каплей, точащей камень...
Высокое терпение вкупе с общественным мнением побеждают. И граф, этот
старый лицемер, вынужден был даровать сорокасемилетнему художнику вольную -
одному, без семьи. Милость неблагородная. Граф приглашает остаться у него,
пользоваться великолепной мастерской, обещает протекцию - устроить на
хорошую службу. Но вчерашний верный раб тотчас со всех ног бежит прочь от
своего "благодетеля", не принимая милостей и должностей. Да здравствует
свобода! Годы унижения и приспособления канули в прошлое.
Художник не выносит теперь пренебрежения. Своим поведением утверждает:
все люди равны, должны быть равны. В назначенный час приходит к сановнику,
писать с него портрет, а барин "изволит почивать" - Тропинин поворачивается
и уходит. Уезжает из Петербурга. Так он протестует...
Тропинин прославился как мастер "домашнего", "халатного" портрета.
Человек в то время - во время реакции последекабристского периода - больше
раскрывался именно в таких условиях. Кого только не встретим мы в портретной
галерее художника: герои 1812 года, купцы и вельможи, профессора Московского
университета и чиновники, артисты и художники, простые люди.
...Брюллов, облокотившийся на конторку, печален. Надменно-печален.
Небрежно-артистичен, снисходителен. Взор тяжело и с некоторым подозрением
упирается в вас и давит. В эту минуту Брюллов не рисуется, не скрывается под
маской. Перо вольно играет в руке, исполнено того же настроения, что и
художник: Брюллов может вычертить им прекрасный абрис или метнуть его, как
стрелу. И оно полетит...
Совсем не "Великий Карл живописи" на рисунке Тропинина: томящийся,
усталый человек небольшого росточка, чем-то явно встревоженный. Ироничное,
тронутое скепсисом лицо пытается улыбнуться, но выходит полуулыбка,
полугримаса. Хочет радоваться, да не может. Подобное состояние Брюллова
замечает и Пушкин, когда пишет из Москвы, что художник "...хандрит, боится
русского холода и прочего". И прочего - это того, что ненавистно и самому
поэту.
Рисунок свидетельствует о том, что Брюллов откровенен с человеком,
которому полностью доверяет. Человек этот - Тропинин.
Их встреча - праздник для Тропинина, но и для Брюллова тоже. Едва
приезжает в Москву, уже в гостях у Тропинина. А тот спешит сам накрыть стол
и убрать цветами. Так он рад. Встречаются как добрые старые знакомые.
Обоюдный интерес и взаимопритяжение очевидны. Разница в летах - Тропинину
под шестьдесят, Брюллову около сорока - не мешает им дружить. Тропинина не
угнетает громкая слава гостя, он не завидует, гордится ею. Брюллову нравятся
работы Тропинина, "превосходного художника", чье влияние . находят в
"Гадающей Светлане", написанной Брюлловым в Москве. И палитра Тропинина
становится сочнее, выразительнее. Особенно отмечает Брюллов портрет
бухгалтера Малого театра Павла Васильева ("Портрет гитариста"), который на
вечерах у Тропинина играл на гитаре, услаждая слух присутствующих, и
Брюллова тоже. На этих вечерах они рисуют, устраивают вернисажи и концерты.
Нервный, мятущийся Брюллов находит у Тропинина отдохновение, ему уютно у
московского друга. Часто на двери тропининской квартиры появляется
нетерпеливая надпись: "Был К. Брюллов". Был - не застал.
Тропинин пишет портрет Брюллова у античных обломков на фоне Везувия и
говорит: "Да и сам-то он настоящий Везувий!" Но все "везувианские" черты
остаются на подготовительных рисунках - Тропинин словно губкой стер с лица
друга заботы и тревоги, представил его нам приветливым и благополучным,
метром, артистом, уверенным в себе и с достоинством принимающим поклонение и
хвалу. Таким, возможно, Брюллов был "на людях"...
В том особенность Тропинина-художника, человека доброго, пекущегося о
том, чтобы творчество его стало источником радости и утешения. Прежде всего
думающего о настроении и душевном здоровье даже совсем незнакомых ему
людей - близких изображаемого человека и друзьях. Художнику хочется, чтобы
все они видели на портрете лицо, достойное уважения, радостное и веселое.
"Пусть они, - говорил он, - его видят и помнят в счастливую эпоху". Слишком
много горя хлебнул Тропинин на своем веку - хотелось ему хоть по крохе
добавлять добра. Но это вовсе не означает, что он писал людей такими, какими
им желалось казаться. "Художник... должен быть хозяином своего дела. Нельзя
позволять и соглашаться на все требования снимающего с себя портрет..."
Фальши не терпел. Когда заставляли модель приукрашивать, восставал.
Заказчики, бывало, отказывались от портретов.
Писал как бы отношение своей модели к другим людям, а уже потом намекал
на профессию и занятия. Если у Брюллова скульптор И. П. Витали поглощен и
воодушевлен своей работой (бюстом Брюллова), то у Тропинина он радушный и
гостеприимный хозяин, к которому можно идти и "жить на хлебах".
Живопись, полагал он, обязана служить воспитанию, учить жить "чище,
нравственнее". Не потому ли выстраивается у него галерея портретов, где люди
без пороков? Наверное, художник был сентиментален. Жил среди своих картин,
птичек и цветов, никому не причинял зла. Готов был приветить каждого,
переступившего порог его дома. С удовольствием читал Карамзина. Возможно,
глаза его во время чтения увлажнялись... Вспомним о победном шествии в те
годы русского сентиментализма, о его прекрасной, возвышенной сути. О
проповеди благородства и искренности человеческих чувств, верности и любви к
природе...
Герои портретов Тропинина добры, слегка задумчивы, иные склонны к
размышлению и анализу. Их можно упрекнуть, что они не спешат демонстрировать
свой интеллект. На самом деле они, очевидно, интереснее, чем кажутся. И
пусть они порой довольно обыденны, не столь загадочны, как, скажем, у
Рокотова, и не столь пылки, как у Кипренского... Но при этом - значительны.
Художник не заботится о психологическом анализе личности - не дано ли
ему было это или не считал себя вправе выносить на суд людской спрятанное
глубоко в тайниках души? Не заглядывал за "панцирь" внешнего облика, не
смотрел на модель критическим оком?.. Только в поздних работах проглядывает
желание приоткрыть "панцирь".
Кисть художника, обычно спокойная, порой равнодушная, волнуется там,
где соприкасается с личностью искрящейся, незаурядной. В известном смысле
Тропинин - живописец настроения, вспыхнувшего чувства приязни, любопытства,
восхищения - в этом случае будто и дарования ему добавлялось, возвышало
талант.
Москву когда-то очаровал "золотистый" тенор П. Булахова. На портрете
его доброе, открытое, чуть даже простоватое ("необыкновенное его добродушие
и наивность") лицо ласково-непринужденного человека на "рокотовском" фоне.
Краски светлые, играющие. Не этот ли портрет имел в виду И. Н. Крамской,
когда назвал художника "первым импрессионистом в русской живописи"?
Тропинин замечает среди привычных лиц в обществе новые. Его кисть
запечатлевает бодрых, деловых людей, рождающихся воротил.
Одни из них умнее, с более широким кругозором, способностью к живому
осмыслению - как недавний крепостной, богатый шуйский купец и мануфактурщик
Диомид Киселев. Другие - наглые мастера безжалостной хватки и продуманного
пути к успеху ("Портрет неизвестного с сигарой"). Преуспевающий и
самодовольный человек беспощадно-весело поглядывает на мир, который
немедленно надлежит "цивилизовать", дабы получить побольше барыша. "Не
видели, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно,
по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца, не болел душой,
не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах". Перед нами
разновидности гончаровского Штольца.
Эпоха, в которую жил Тропинин, была эпохой Пушкина и декабристов.
Быть может... вам и нам настанет
час блаженный
Паденья варварства, деспотства и царей... - Историческая заслуга Иванова та, что он сделал для всех нас, русских
художников, огромную просеку...
И. Н. Крамской
Александр Андреевич Иванов (1806 - 1858), окончив Академию художеств,
более двадцати лет живет и работает в Италии. Создает знаменитую картину
"Явление Христа народу". Не менее известными и самостоятельными живописными
произведениями являются этюды к этому полотну.
На фоне неба, гор, моря - ветка. Такая одинокая и самостоятельная.
Знаменитая "Ветка" Александра Иванова - маленький этюд, один из трехсот к
огромной картине "Явление Христа народу". Ветка как порыв жизни, как ее
вечность. Переплелись, полуобнялись причудливо-точно изогнутые ветви. Ветка
как рука, дарящая миру листья - огоньки жизни. Они трепещут на этой
"ладони", на красивых и сильных "пальцах". Улетают и остаются. Художник
сумел заметить и показать нам свет, пробивающийся сквозь листву, и воздух,
окутывающий ветку. Свет изменчив и непостоянен, разно ложатся тени, потому
листья и темно-зеленые, и совсем бархатные, и совсем светлые, нет-нет да
покажутся и спрячутся, тронутые золотом, - осень близко?..
С веткой рядом голубое, светлое от земли небо и лиловые, в
коричнево-красных и зеленых оттенках горы, сине-голубая полоска воды, в
которую ветка глядится.
Ветка живет и радуется этому соседству. Волшебство ее в том, что она
как бы и создает, украшает пространство, рождая впечатление глубины и
неизмеримости. Присмотришься - ветка будто летит близко к нам, но
высоко-высоко над землей, над водой. Мы слышим звенящий голос пространства,
ощущаем солнечный свет и касаемся мягкой дымки тумана. И понимаем, насколько
высоко многоцветное прозрачно-непостоянное небо... Песня ветки и песня
пространства.
Иванов называл свои этюды к большой картине "конченными этюдами", "...в
них, - говорил он, - заключено лучшее время моей жизни". И мы слышим это
время, как слышим радость мастера, умеющего создавать совершенное. Когда
смотришь на "Ветку", представляешь небольшую фигурку мастера у мольберта,
его добрые сияющие глаза, слышишь его детский смех. Он высоко ставил свою
миссию художника.
Александр Иванов писал не просто оливковую ветвь, не просто пейзаж, а
часть мироздания, портрет пейзажа. Изображал природу "портретным способом" -
стремился, как говорили, постичь ее душу. Не проводил границы между собой и
природой, чувствовал себя ее частью, а саму природу - частью своего
творчества. Стараясь понять и боясь что-либо упустить, всматривался в пейзаж
сосредоточенно-внимательно, до боли в глазах. И глаза болели, да так, что
вынужден был прекращать на время работу. Зато деревья и травы в его
картинах - живые. Например, "Дерево в тени": мнится, что это некое
прекрасное существо пришло на берег и клонится к воде. Художник ощущал
заповедность природы, любовался далью и спокойной удалью простора. Видел
природу, ярко пылающей множеством красок и настроений. Потому в красках у
Александра Иванова есть та призрачно-материальная легкость, которая
рождается соединением света, воздуха и движения.
Александр Иванов родился и жил художником. Человек мягкий, он умел быть
жестким и твердым, когда речь шла о цели его жизни, цели его искусства. Умел
сражаться с "околичностями". Хотел писать прекрасные картины, отражающие
передовую мысль, а не тянуться в струнку перед власть имущими,, что было
неизбежно "в шитом высокостоящем воротнике".
Почти тридцать лет писал он свою философскую поэму - "Явление Христа
народу", где главным героем был народ и тревожно билась мысль: произойдет ли
ожиданное? Пусть произойдет! Все отразилось в этой сложной картине: и
трагедия личной любви художника, и его любовь к человечеству, и постоянные
поиски главного смысла живописи, и утверждение новой "тональной" системы...
Иванову близки были эстетические идеи декабристов, свойствен глубокий
демократизм, большое сочувствие к человеку-труженику. Он хочет решать
историческую тему, проникая в суть злободневных проблем, которыми живет
общество.
О великой его картине "Явление Христа народу" написано много трудов,
понять ее непросто, и мы предлагаем вам почитать и составить о ней свое
мнение.
Настоящий подвижник, Иванов работает стоически, напряженно. Свою жизнь
посвящает искусству во имя будущей жизни. Называет себя переходным
художником. "Мы живем в эпоху приготовления для человечества лучшей жизни...
Мы должны быть добры и достойны этого трудного переходного времени".
Когда смотришь на "Ветку", думаешь и о том, что она подобна самому
художнику. Многие годы он жил вдали от родины. Как ветка в этюде - одна, без
дерева. Но именно дерево питает ее... Художник постоянно встречается с
лучшими людьми России.
"...вы подаете не только великий пример художникам, - говорил Герцен, -
но даете свидетельство о той непочатой, цельной натуре русской... за
которую... мы так страстно любим Россию, так горячо надеемся на будущность!"
Иванов приносит в жертву все, что имеет, - любовь, личное благоустройство,
здоровье. Не жалеет ничего. Человек общительный, он затворяется в
мастерской. Стремится понятие красоты и истины воедино соединить в своих
картинах. Сделать искусство проповедником передовых идей времени. "Новое
время требует нового искусства. Соединить технику Рафаэля с идеями новой
цивилизации - вот задача искусства в настоящее время".
За гробом Александра Иванова шла передовая мысль России: Чернышевский,
Добролюбов, Некрасов и среди студентов юный Крамской...
<<< ΛΛΛ >>>
Сейчас эта картина стала хрестоматийной
Падающий художник картины портрет
Об умении проникать в святая святых внутреннего мира человека портрете портрет
|
|
