<<<     ΛΛΛ     >>>   

Необходимость "заземления" боли ведет к ее персонификации: существует потребность воплотить чуждую непонятную силу боли в каких-то доступных пониманию образах, найти ее виновника. В этой роли часто выступают муж роженицы и рождающийся ребенок: "Мама рассказывала, что женщины в роддоме ругали мужиков сволочами и говорили, что никогда больше им не дадут, раз потом так приходится из-за этого мучиться" (И106); "она кричит, просит его <ребенка> убрать из себя, ругает мужа, через которого имеет адскую боль...".[8] Получив рациональное объяснение, боль перестает быть "мистической", становится более "домашней", понятной, а потому менее страшной.

Еще один бессознательный способ медиации страха родовой боли - весьма распространенные в нашей культуре заверения в безболезненности родов и формульные сентенции о том, как эта боль быстро забывается: "На женщине - как на кошке - все быстро заживает" (И26).

Ту же "успокоительную" функцию выполняют высказывания (в том числе формульные), связанные с представлением о том, что каждые последующие роды проходят легче предыдущих: "Второй раз рожать легче, и растить проще" (И35).

Далее речь пойдет уже о сознательных техниках борьбы со страхом родовой боли - сперва о различных народных методах психопрофилактики, а затем - о телесных техниках, используемых для борьбы с болью.

Идея позитивной настройки на роды, идея относительности боли и возможности управлять своим отношением к ней достаточно распространена: "сами роды - это не так страшно, как об этом говорят недисциплинированные женщины, а все остальное - это вопрос терминологический: как относишься. Да, больно, плохо там, тяжело... весь рай свой или ад свой мы носим внутри себя" (И33). Однако, в отличие от представительниц западного мира, русские женщины редко прибегают к использованию каких бы то ни было готовых систем (например, всемирно известной системы Ламаза - Prepared or Painless Childbirth).[9] Идея большинства признанных психотехник, призванных помочь женщине в родах, строится на концепте "сознательного материнства": женщина должна прежде всего понять, что с ней происходит, и "разумно" выстроить свое поведение в родах с учетом принятого ею понимания процесса. (Впрочем, выше уже говорилось о том, что идея возможности "подготовить" роды по книгам и методикам утопична сама по себе. В процессе этой "подготовки" конструируется очередная мифологическая модель.) Русская народная психопрофилактика имеет другое основание: женщина до самого последнего момента отказывается знать о том, как проходят роды. Она сознательно старается не слушать рассказов о родах: "Я слышала один раз рассказ своей одноклассницы о том, как она рожала - до того, как я забеременела - и на первую же ее фразу я попросила дальше не говорить" (И42). Помимо этого, русская женщина всячески гонит от себя свои собственные мысли и фантазии на тему предстоящих родов: "Я не знала ничего, и шла рожать просто с закрытыми глазами, отстраняя от себя все возможные риски, чтобы не накручивать комплекс страха" (И30).

Существенную поддержку в борьбе со страхом боли оказывает апелляция к "естественности", "нормальности" родов, тому что этот процесс свойствен людям и необходим: "Вообще, считалось, что процесс родов естественный - все рожают, и я рожу как-нибудь" (И26).

К представлению о естественности родов примыкает надежда на молодость и хорошее здоровье вообще, что часто видится необходимым и достаточным условием нормальных родов: "У меня было представление, что я средняя нормальная женщина с достаточно средним нормальным здоровьем, и не было никаких предпосылок, чтобы что-то у меня происходило как-то не так" (И45).

Наконец, само желание иметь ребенка представляется столь существенной наградой за мучения, что часто женщина просто набирается решимости "перетерпеть": "я настолько хотела ребенка, что не думала, что это тяжело, больно - это надо было пережить" (И29). Развитие этой темы ведет к конструированию героического образа матери, характерного для нашей культуры: "пусть меня даже разорвет пополам, но ради жизни будущего ребенка я на все готова" (И43).

Так обустраивается торжество человека над природой на уровне идеологии.

Далее следует упомянуть об используемых для облегчения родовой боли техниках тела. Лекции в женских консультациях, а также некоторые научно-популярные книги способствовали частичному (порою, однако, бессистемному) усвоению некоторых признанных и допускаемых официальной медициной техник. Во-первых, это дыхательные техники: "У меня потом так болела трахея - я, видно, так надышалась - и вот эти все мышцы шейные - это было что-то" (И41). Во-вторых, к таким техникам относится самомассаж: "...время от времени бродя по палате и растирая поясницу" (И33).

Некоторые народные техники тела, напротив, противоречат официально предписываемым. Так, от роженицы в роддоме требуют, чтобы она лежала. Женщины же, как правило, предпочитают переносить боль нагнувшись или опустившись на четвереньки: "Перед вторыми родами ночь простояла на кровати на коленках, корчась от боли" (И26). Попытка рационального объяснения преимущества этой позы - апелляция к легким родам у четвероногих, которые видятся истинно "природными" существами, и стремление подражать им. Для борьбы с "природным" явлением нужно погрузиться в сферу "природного", как его принято понимать, слиться с ним - с болью нужно разговаривать на ее языке.

Еще одна альтернатива официально предписываемому лежачему положению - движение, ходьба, приседания: "нужно ходить и даже, более того, приседать. И приседание, кстати - оно вот способствует родовой деятельности, что гораздо лучше любого стимулятора, которые вредны и которые применяют в роддомах. И вместе с тем оно снимает даже болевые ощущения" (И45). Распространены агрессивные действия с использованием различных предметов: в них вцепляются, сжимают, их грызут и кусают: "я потом чувствовала себя как побитая собака и понимала, какими мышцами я работала. У меня руки болели - я потому что держалась за кресло, когда тужилась" (И41); "батарея еще угловая мне запомнилась в родилке, по которой девушка ходила, когда у нее начиналась схватка" (И24); "Она там дико орала, гнула какие-то железные рукоятки" (И33); "Карпинская рассказывала, что сгрызла тумбочку в предродовой палате" (И65).

Неоднозначен вопрос о допустимости крика во время родов. С одной стороны, крик воспринимается как непременный атрибут роженицы, и иногда его отсутствие вызывает беспокойство даже у его противников - медиков: "Периодически приходивший врач постоянно спрашивал меня, почему я такая бледная и почему я не кричу, хотя у них заведено, чтобы роженицы перед родами кричали" (И25). С другой стороны, медики всячески препятствуют крику и осуждают его, мотивируя подобное отношение следующими обстоятельствами. Во-первых, по мнению медиков, крик наносит вред здоровью ребенка: "И тут я поняла, как я была глубоко права, посещая "Школу молодой матери", поскольку нам там говорили: "Во-первых, если Вы орете диким голосом, то у ребенка кислородное голодание" (И33). Во-вторых, он пагубно сказывается на здоровье матери: "на стульчиках лежала акушерка, укрытая телогрейкой - укрыто платком лицо, настольная лампа газетой закрыта - и всхрапывая периодически говорила: "Не кричи, не кричи - порвешься вся!" (И50).

И, наконец, крик считается попросту неприличным в данной ситуации: "она кричит: "Борис Моисеевич, Вы же меня предупреждали, что не больно будет!" А он говорит: "Ну так разве особо больно?" А она говорит: "Больно!" А он говорит: "Но не до такой же степени! Вы себя неприлично ведете! Как так можно!" (И33). Хотя крик как техника для борьбы с болью весьма распространен в России, одновременно существует табу на крик во время родов - это признак неприличного поведения, распущенности: "Вообще слухи о родовой боли, на мой взгляд, сильно преувеличены. Это распущенность просто, вот и все" (И33). Сдерживание крика приветствуется и представляется доблестью: "Орать - не орала. И сейчас так про себя тоже горда" (И41).

Крик часто воспринимается как специфически русская техника - в этом отношении Россия противопоставляется Западу: "у нас было отделение, где рожали женщины-иностранки. Единственное, что я знаю - это что роды там всегда проходили тихо и очень интеллигентно. Наши всегда кричали, неприличные слова женщины говорили... От чего это - или просто от их культуры, или, все-таки, от применения каких-то лекарств... (И32). С другой стороны, Россия противопоставляется и Востоку: "Мама мне сказала: "Только дуры орут, умные люди не орут, в Японии в роддомах тишина стоит, надо как японцы!" (И18).

Весьма распространена практика переосмысления преимуществ традиционного крика в рациональном ключе: женщины кричат с целью привлечь к себе внимание врачей: "Как только они <врачи> собираются уходить, я сразу дикий крик поднимаю с закатыванием глаз, кусанием руки. На самом деле, в принципе, терпимо все было" (И18).

В плане содержания крики рожениц являются достаточно формульными. Весьма распространены крики и причитания, в которых эксплицируется отказ от боли: "Наконец я сказала: "Я не могу", и они меня положили. Я сказала: "Я не могу, я не могу!" (И40). Иногда это неприятие распространяется на всю ситуацию родов вообще, как связанную с болью. Распространен отказ от продолжения родов: "В определенный момент я сказала, что все - я пошла домой, и пусть они рожают ребенка без меня - сил у меня нет" (И2). Также встречаются просьбы прервать "нормальный" ход родов посредством кесарева сечения и, наконец, отречение от ребенка: " - "Ой, люди, сделайте что-нибудь..." Это начала вторая - Ольга... - "Ой, разрежьте меня, не нужен мне ребенок...".[10]

Часто также встречаются риторические воззвания типа "Господи" или "мамочки". Эти формулы (как, впрочем, и многие другие фольклорные тексты и стереотипы поведения), будучи хрестоматийными, отражены в сценах родов в литературе и искусстве. Последние становятся вторичным источником, поставляющим эти тексты в распоряжение рожениц (для следования стереотипам поведения в процессе родов) и матерей (для конструирования идентификации в рассказах о родах): "При этом там был еще один очень смешной момент: я же вела себя как радистка Кэт совершенно. Я кричала по-эстонски. Но как только начинались схватки, я начинала орать: "Мама, мамочка!" Когда, значит, схватки отпускали, я говорю врачам: "Ну вот, выдала свое славянское происхождение" - по-эстонски опять" (И42).

Для всех нарушений официальных медицинских предписаний - будь то крик или принятие запрещенной позы - в глазах женщин существует одно существенное оправдание, оно же приоритет - выполнение желания роженицы, ее поведение "в соответствии с природой" способствует благополучному ходу родов: "во время родов должно позволяться женщине вести себя так, как ей хочется. И было бы правда очень хорошо, если бы на самом деле это можно было обеспечить. Если хочется кричать - пусть орет, ходить - пусть ходит, сидеть - пусть сидит. В общем, как угодно" (И37).

В заключение следует сказать о медицинских техниках ослабления боли - об анестезии и отношении к ней. Использование анестезии допускается и даже приветствуется женщинами при наложении швов. Реже - для облегчения схваток. Это отношение отчасти связано с распространенным представлением о пагубном влиянии любых медикаментов на здоровье ребенка (в народном сознании этот вред приобретает мифологические черты, гипертрофированные размеры): "Как сказала мне тетенька в аптеке, "безвредных лекарств не бывает" (И1); "Я разговаривала об этом с врачом, а она сказала: "Чем калечим, тем и лечим" (И19). С другой стороны, эта сторонняя помощь мешает роженице сразиться с болью в честном бою, познать ее в полной мере и одолеть своими средствами: "после первого наркоза я не справлялась с болью, и упражнения тогда эти не помогали. Когда мне что-то вкололи, и я заснула, то уже проснулась от боли, и поняла, что уже ничего не соображаю - контроль пропал" (И34). В России анестезия в родах оказалась непопулярна не только благодаря концепции российской официальной медицины, но и благодаря народным, в том числе, апеллирующим к науке, представлениям.

Мы попытались показать, что боль в родах как бы нужна нашей культуре (или, по крайней мере, она ей желанна): у этой боли есть свои задачи и очень важные функции. Боль в родах является важной составляющей родильного ритуала, женской инициации. Предполагается, что роды должны быть болезненными, и каждая женщина должна через это пройти, достойно справиться с задачей и выполнить предписываемую ей культурой роль - "состояться как женщина".

Попадая в поле рефлексии современной русской городской культуры, физиологическое явление "родовая боль" становится мифологемой, обрастая множеством культурно обусловленных деталей. Затем сложившееся понятие подвергается вторичной материализации: родовая боль в своей мифологизированной ипостаси начинает восприниматься как нечто объективно существующее именно в этом утвержденном культурой виде. Параллельно с процессом гиперболизации боли идет процесс, направленный на медиацию страха родовой боли. Для этой цели выработаны бессознательные защитные механизмы и сознательные психологические и телесные техники. С одной стороны мы находим экспликацию способов борьбы со страхом боли в женском родильном дискурсе. С другой стороны, само воспроизведение в этом дискурсе определенных топосов, иногда принимающих характер формул, служит как раз для медиации страха боли. В составе родильного дискурса эту задачу решают разнообразные фольклорные жанры - от малых (пословицы, поговорки) до таких крупных, как рассказ о родах.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Ради жизни будущего ребенка я на все готова
Русская народно бытовая медицина