<<<     ΛΛΛ     >>>   

По характеристике А.Ф. Лосева, «миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная действительность» (Лосев А.Ф. Из ранних произведений. С. 396). Переставая быть действительностью, миф превращается в сказку, в художественно-игровую реальность, не претендующую стать реальностью фактической (хотя для ребенка в раннем возрасте сама сказка играет роль мифа, когда он еще свято верит, что ему подарки приносят действительно Дед-Мороз или гномы).

Родство анекдота с мифом не в последнюю очередь проявляется в том, что он не просто фантастически-художественно отражает жизнь, становясь художественным произведением, но и бытует в жизни, делаясь ее частью. Да и анекдот нередко порождается самой жизнью людей, их бытом. (см. Жовтис А. Непридуманные анекдоты. Из советского прошлого. М.: «ИЦ-Гарант», 1995; раздел «Жизнь тоже шутит» в книге «Евреи шутят. Еврейские анекдоты, остроты и афоризмы о евреях, собранные Леонидом Столовичем»). Ирония истории в изобилии творит иронические истории. Жизненность анекдота обусловлена анекдотизмом жизни. В одном из польских анекдотов содержится такой диалог:

— У тебя есть новый анекдот?
— Нет. А у тебя?
— Тоже нет. Тьфу! Что за правительство?!

[49]

В том, что жизненность анекдота обусловлена анекдотизмом жизни, убеждаешься, читая многочисленные анекдоты в интернете. Натужные попытки придумать новый анекдот только в редчайших случаях приводят к успеху. И это происходит лишь тогда, когда удается подсмотреть и лаконично представить действительно анекдотический случай или анекдотическую ситуацию в жизни. Андерсен говорил, что лучшие сказки — это те, которые придумывает сама жизнь. К анекдоту это относится в еще большей мере.

Разумеется, между мифом и анекдотом нельзя ставить знак равенство. Миф стремится постигнуть бытие быта. Предмет анекдота — быт бытия. Сам анекдот в наибольшей степени адекватен себе, живет в полной мере, когда он рассказан по случаю какого-либо события в частной или общественной жизни, в связи с возникшей жизненной ситуацией, как ее анекдотически-мифический прецедент, аналогия этой ситуации и ее объяснение.

Взаимоотношение мифа и анекдота может характеризоваться как диалектическое противоречие. Таким же противоречием является взаимосвязь анекдота и произведения искусства. Можно, наверно, сказать, что анекдот балансирует на грани мифа и искусства.

Мифическая реальность анекдота — это не тоже самое, что реальность мифа. Миф утверждает небылицу как быль. Анекдот демонстрирует быль как небылицу.

— Рабинович, вы с ума сошли! Зачем вы притащили в синагогу собаку!?
— Ребе, это не простая собака, она же умеет петь!
Собака запела. Ребе восхищенно:
— О, вэйзмир, она так поет, что может быть кантором в нашей синагоге!
— Ребе, я таки ей твержу то же самое. А она не хочет и слушать! Только зубным техником.

Чтобы оценить эту одесскую байку, нет необходимости верить в поющую собаку, которая имеет призвание зубного техника, точно также, как впечатление от поэмы Твардовского «Теркин на том свете», не предполагает веры в реальное существование «того света». Фантастическая реальность анекдота, по сути дела, является реальностью

[50]

художественно-игровой, но она функционирует подобно мифу: на заменяя жизнь и быт, она становится и тем, и другим, помогая освоить их ценностно, предлагая их ценностный эквивалент, притом в ироническом ключе.

Существенное отличие анекдота от мифа, на мой взгляд, заключается в том, что только первый обладает потенциалом комического. Миф принципиально серьезен. Ему не до шуток. Он занят нешуточными проблемами жизни и смерти. Это становится особенно очевидным при учете трансформации мифа в религиозное сознание. Эту свою серьезную природу миф сохраняет именно в религии, в узком и широком смысле слова, т.е. в различных религиозных конфессиях и тех фантастических представлениях, которыми человек заменяет реальную жизнь.

Исследователями, изучающими психологию религии, было замечено, что религия способна использовать все человеческие чувства, за исключением одного — чувства юмора. Правда, смех был присущ некоторым мифическим персонажам. Мифология знает смеющихся богов. Это их был «гомерический хохот». Однако смех небожителей носит вполне человеческий характер. Вместе с тем над самими богами смеяться было кощунственно. Как заметил однажды А.И. Герцен, «заставить улыбнуться над богом Аписом, значит расстричь его из священного сана в простые быки» (Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах. Т. XIII. М., 1958. С. 190).

Родственность анекдота мифу проявляется также в том, что одним из источников анекдота явилась притча, которую используют многие священные тексты. Но она в этих текстах и в анекдотах проявляется по-разному. В религиозных текстах притча серьезна. Она здесь прежде всего средство выражения мудрости, правил «благоразумия, правосудия, суда и правоты». Уже в древности было осознано значение притчи как «изречения разума», чтобы «простым дать смышленость, юноше — знание и рассудительность», мудрому — умножение познания, разумному — «мудрые советы». С этого начинается библейская «Книга притчей Соломоновых».

Мудрая притчевость свойственна и лучшим анекдотам. Неслучайно формулы этих анекдотов перешли в поговорки и афоризмы, резюмирующие наш жизненный опыт: «Мне бы ваши заботы, господин учитель!», «Разве это жизнь?», «Не делайте волну!», «Иди докажи, что ты не верблюд!» и т.п.

[51]

Однако анекдотическая притча отличается от религиозной именно тем, что в ней заключена энергия остроумно-комического. Это становится очевидным при сопоставлении религиозных повествований притч и основанных на них анекдотов. Вот как, например, хасидская притча о поучительности технических изобретений, рассказанная Мартином Бубером, перетекает в анекдот:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В этом анекдоте
Еврейские анекдоты