<<<     ΛΛΛ     >>>   

То первозданное состояние, в котором был сотворен человек, соответствует его состоянию конечному: Бог, ставший "всяческая во всех" посредством созерцания. Действительно, когда книга Бытия повествует нам о сотворении неба "в начале", а затем говорит о том, что на следующий день была сотворена твердь, речь идет о двух различных небесах: о небе духовном и о небе телесном. "Первое небо, - говорит Ориген, - то, которое мы определили как небо духовное - это наш духовный ум (nouV, или mens), иначе говоря - наш "духовный человек, видящий и созерцающий Бога; а небо телесное - это человек, видящий очами телесными" 72. "Внешний человек" - уже деградация совершенного состояния, состояния человека духовного. Второй день творения с его численностью и множественностью уже есть отход от единства, нисхождение на более низкий уровень. Этот день отмечает начало времени. По мысли Оригена, с этого момента сотворение мира сопровождается ниспадением совершенных существ, созданных "в начале", в существование временное и материальное. "Начало" (arch), в котором Бог творил в первый день, - это Слово, Логос. Поэтому творение первого дня есть акт не временный, "до" или, вернее, "вне" времени. Говорить о предсуществовании душ в учении Оригена неточно: ведь идея временной последовательности с ее "до" и "после" - неприложима к соотношению между вечностью и временем. Здесь речь идет скорее о предвечном творении в Логосе, о первозданном, чисто духовном существовании, и о его деградации, о его физическом искажении в результате падения. Ви'дение Бога было истинным бытием духовных существ, созданных в Логосе; Бог был содержанием этой совершенной жизни тварных умов 73. От Него отпадая, умы перестают быть тем, чем были. Ум (nouV, или mens) меняет свой экзистенциальный уровень, переходит в другой, становится душой, yuch входит в исторический процесс, чтобы путем созерцания восстановить свое первозданное состояние чистого ума 74

Душа, хоть она и есть деградированная духовная субстанция, все же сохраняет некую родственность или соприродность с Божественным Логосом, поскольку она сохраняет свое разумное бытие, что дает ей возможность быть причастной Логосу, быть по его образу 75. Совершенство образа есть подобие, которое есть Богови'дение - это и первозданное состояние ума и его состояние конечное. Возвращение к Боговидению в Логосе (qeologia), восстанавливая "подобие", осуществляет совершенное соединение с Богом, Который снова становится "всяческая во всех".

Такое соединение с Богом через Богови'дение представляется Оригену столь тесным и нерасторжимым, что, утверждая реальность ипостасного соединения божества и человечества в Личности Христа, он объясняет ее Богови'дением, свойственным душе воплотившегося Христа. Не следует забывать того, что для Оригена душа Христа, вернее, Его ум, существовал прежде, т.е. cуществует вне воплощения. Душа эта никогда не подвергалась падению, как души человеческие, как другие умы, и в акте Богови'дения пребывает вечно соединенной с Логосом. Таким образом, воплощение Христа представляется ему лишь соединением этой совершенной души, или ума, с телом человеческим, тем соединением, посредством которого Превечное Слово по Своей воле вступает в исторический процесс, становится человеком 76. Поскольку душа Христа непрестанно видит Бога в Логосе, постольку и тело Его этим ви'дением обожено, одухотворено. Ориген первый сформулировал учение, получившее впоследствии название "перихорезис", или взаимопроникновение свойств. Такое взаимопроникновение качеств телесных, духовных и божественных для Оригена в личности воплотившегося Христа осуществляется Богови'дением. Именно оно и обоживает человечество Христа, а через Его человечество - человечество всех нас.

Вочеловечившись, Христос соединился с человеческой природой во всей ее целостности 77. Созидая Церковь 78, Он соединяет ее в Себе как разрозненные члены единого тела. "Поскольку мы, еще не совершенные, пребываем в грехе,

Он пребывает в нас отчасти, и поэтому мы знаем отчасти, и пророчествуем отчасти, до тех пор пока тот или иной член не достигает той меры, о которой говорит апостол: "уже не я живу, но живет во мне Христос". Это, совершающееся в церковном теле, постепенное соединение со Христом представляется Оригену мистическим браком человеческой души с Божественным Логосом, аллегорически описанным в Песни Песней. В этом соединении человек, со своими смертными, искаженными человеческими чувствами, обретает некое иное чувствование, - чувствование бессмертное, духовное, божественное 79. "Новое зрение - к созерцанию вещей сверх-телесных; слух, способный различать голоса, в воздухе не раздающиеся; вкус - в наслаждении живым хлебом, сшедшим с небес; обоняние, проникающее в то, что заставило Павла сказать "Благоухание Христово"; осязание, которым обладал Иоанн, когда говорил, что "своими руками осязал Слово жизни" 80. Здесь мы видим как бы первый набросок учения о духовных чувствах 81. Действительно, это учение позднее найдет свое развитие, например, у св. Григория Нисского. Что же до самого Оригена, то его радикальный спиритуализм не позволяет ему полнее развить эту идею об одухотворенных или преображенных чувствах в их восприятии божественных реальностей. В своем qeologia (О началах) он, однако, оговаривается и отмечает, что часто мы к душе относим способности, принадлежащие органам чувств; так, когда говорим, что "видим очами се'рдца", этим хотим выразить, что наша интеллектуальная способность постигает нечто умозрительное 82. Если сказано "Бога не видел никто никогда", то для существ, одаренных разумом, это означает, что Он невидим очами телесными. Ибо одно дело - видеть, другое - знать. Быть видимым и видеть - свойственно реальностям телесным; быть познаваемым и познавать - свойство природ умозрительных 83. Все, что мы можем почувствовать и познать о Боге, будет лишь небольшой искоркой света, которая не сможет дать нам никакого представления о всепревосходстве божественной природы 84. Здесь в христианской литературе впервые появляется тема "искры". Тема эта будет широко развита на Западе и займет центральное место в системе Мейстера Экхарта, хотя и в совершенно ином значении, не имеющем ничего общего с учением о духовных чувствах.

В своей 27-й Беседе на книгу Чисел Ориген толкует "остановки" израильского народа в пустыне как этапы по пути к Боговидению. Это "исход" души, постепенно освобождающейся от телесных привязанностей. В начале пути к первым опытам божественного примешиваются искушения. Логос укрепляет душу виде'ниями или посещениями, соответствующими, вероятно, восприятию божественного духовными чувствами, первыми соприкосновениями души с Богом. Но на более высоких ступенях виде'ния прекращаются и уступают место гносису, озарению чисто интеллектуальному, которое стремится стать, и даже уже и есть - созерцание - qewria. Впрочем, в гносисе интеллектуальные элементы появляются только в начале: они все больше и больше исчезают по мере того, как душа соединяется с Христом, как совершается ее духовный брак с Логосом. Этот брак еще не есть вершина восхождения души. Она вышла из сферы телесного, перешла за грани умозрительного, за сферы небесные 85; но если она уподобилась Христу, если стала "единым умом" с Логосом, то для того, чтобы узреть в Нем Бога Невидимого. В Логосе душа - образ (eikwn); в ви'дении Бога она возвращает себе утерянное подобие (omoiwsiV), снова обоживаясь, становясь умом совершенным. Действительно, если "очищенный ум превзошел все, что от материи, то это для того, чтобы прийти к благому концу - к Богосозерцанию и тем, что он созерцает - обо'житься" 86. Таким образом, восстановление первозданного состояния, в котором душа - yuch - снова становится умом - nouV, совершается путем соединения в Едином Сыне в ви'дении Бога 87. "И тогда, - говорит Ориген, - будет только одно действование тех, кто приходит к Богу через Слово, Которое у Бога: это - действование Богопознания, чтобы таким образом в познании Отца не оставалось бы ничего иного, кроме одного Сына, ибо Сын - Тот Единственный, кто познал Отца" 88.

Некоторые критики (Фелькер) считали, что по мысли Оригена в подобном соединении во Единого Сына, созерцающего Отца, человеческий ум совершенно отождествляется со Христом, в Нем обезличивается. Тогда это было бы состоянием экстатичным, выходом из самого себя, подавлением личностного сознания. М.Пюш, в своей рецензии на книгу Фелькера, и Лиске, в труде "Мистика Логоса у Оригена" 89, убедительно доказывают, что Ориген был очень далек от подобного понимания соединения с Логосом. У него слово "экстаз" почти всегда имеет смысл пежоративный; он - безумие, потеря умственного равновесия. Когда Ориген говорит о душевных состояниях, которые могут соответствовать экстазу в смысле положительном, он употребляет выражение "трезвенное опьянение" - (nifalioV meqh), оксиморон, позаимственный им у Филона, который впредь будет иметь распространение в христианской литературе. Божественный Логос не подавляет сознания человека, а переносит его ум за пределы реальностей человеческих. Ориген говорит, что человек может перестать быть человеком во время этого перехода, приводящего к существованию духовному, но от этого он не теряет своего личностного сознания.

Логос - последний этап, но все же Он - этап, долженствующий привести к Боговидению. Если Логос "у Бога", значит Он - Бог; и поистине не был бы Он Богом, если бы не был "у Бога", в непрестанном ви'дении бездны Отца 90. Также и созданные по образу Логоса, соучаствуя с Ним в этом ви'дении, становятся богами. Не через Логос, не Его посредничеством, но в Нем и с Ним умы людей, достигших совершенства, видят Отца в непосредственном ви'дении или познании.

Здесь следует отметить, что для Оригена Сын, хотя и той же сущности, что Отец, хотя Он - Бог по Своей сущности (kat' ousian), а не по причастности, все же Он - Бог вторичный, подчиненный Отцу в качестве орудия Его проявления. "Ведь сказано: "Кто Меня видел, видел Отца, пославшего Меня", а не "кто видел Отца, видел Меня"; следовательно, видеть можем мы только исходя от Сына, от Сына восходя к Отцу. Как ступени храма вели к Святому Святых, так Сын содержит в Себе ступени, ведущие от Его человечества к Его Божеству, к тому, "что Он есть". Существует известная градация в познании Бога; нарушая этот порядок, мы не можем достичь совершенного познания Отца. Так не можем мы видеть Отца, чтобы затем познать Премудрость или Истину, но от Премудрости Божией восходим к Отцу Премудрости. Сначала познав Истину, можем мы потом достичь ви'дения сущности или могущества и природы Бога, которая сущность превышает" 91.

Как и Климент, Ориген раскрывает нам то, что является объектом Богосозерцания, последней целью созерцания - qewria, пределом богословия - qeologia. Это сама сущность или "свойство и природа Бога, превосходящая сущность", которую умы, достигшие совершенства, восстановленные в своем первозданном состоянии, видят или, точнее, познаю'т совместно с Единым Сыном, будучи едиными с Ним в этом действии ви'дения. Если Сын, вопреки тому, что Он, по учению Оригена, той же сущности, что Отец, представляется ему "ступенью" к видению сущности, то это происходит потому, что для Оригена Отец есть самосущность, первичная простота Божественной природы, именно эта Божественная природа - Отец, или просто "Бог", и является объектом обоживающего созерцания в будущем веке. И еще в другом месте 92 Ориген нам говорит, что "Бог - природа простая, не терпящая в Себе никакого добавления"; "всесторонне Единица и как бы Единство и Ум, Он - источник, в котором берет свое начало всякая разумная или духовная природа". "Простота божественной природы состоит как бы в одном единственном виде (species), в виде Божества".

Таким образом, мы удостоверились в том, что ви'дение Бога в Его сущности заключено у Оригена в рамки интеллектуалистического учения, где ви'дение означает знание (гносис), а знание в конечном счете равносильно созерцанию умопостижимых реальностей. Здесь мы уже далеки от эсхатологического ви'дения св. Иринея, в котором превечный свет Отца проявляется в прославленном теле Сына, чтобы сообщить воскресшим людям нетленность вечной жизни, соучастие в жизни божественной. В александрийском богословии появляется новая тема - тема мистического созерцания. Но она еще слишком связана с интеллектуалистическим идеалом созерцания платоников.

Неверно говорить о платонизме отцов каждый раз, когда речь заходит о созерцании, и ограничивать подлинно христианское Богови'дение одним его эсхатологическим проявлением, как делает это Нигрен Проблема Богообщения в Богосозерцании так или иначе должна была встать перед духовным опытом христиан. Созерцание - достояние не одних только платоников, а если бы оно и было таковым, то платонизм, в широком смысле слова, просто означал бы всякую духовную устремленность к приобщению вечным реальностям, в котором ступени созерцания соответствовали бы постепенному обожению существ человеческих, пребывающих в состоянии условном. В этом весьма обобщенном смысле почти что все религиозное мышление можно было бы принимать за неосознанный платонизм, и уж во всяком случае все религиозное мышление средиземноморского мира первых веков нашей эры было бы в этом смысле "платоническим".

Христианское учение не могло не ответить на это общее чаяние: оно открыло путь христианского созерцания, в котором осуществляется общение с Богом Живым, с личностным Богом Откровения. Первая попытка такого ответа была сделана такими апологетами, как Климент и Ориген, величайшая забота которых состояла в следующем: показать язычникам, что все сокровища эллинской мудрости содержатся в истинной философии, в философии Церкви, и что этой философией они превзойдены. Поэтому они невольно создали некий синтез, придав тем самым христианскому созерцанию чуждый духу Евангелия оттенок платоновского интеллектуализма или спиритуализма.

Ви'дение сущности Бога, познание Бога по Его сущности у Оригена обнаруживает интеллектуалистическую основу его мышления: это созерцание Бога, как умопостижимой, в высшей степени простой природы; это понятие о человеке, как о существе преимущественно духовном и родственном Богу - Сущности, Источнику умопостижимых существ, ибо природа душевная и телесная есть аномалия, нечто такое, что в конце концов должно исчезнуть, раствориться в субстанции духовной, в уме (nouV), живущем созерцанием Бога. Все богатство тварного мира - результат искажения, деградации природ духовных. Неясно и само понятие тварного бытия. Представляется, что для Оригена демаркационная линия проходит между родственной Богу областью духовной и миром психоматериальным, а не между Существом по своей природе Божественным и существом из "не сущего" сотворенным. Его Бог - это прежде всего Бог "духов", а не Бог "всякой плоти". Он - Бог существ, одаренных интеллектом, скажем, Бог существ интеллектуальных в сильном смысле слова. Когда Ориген говорит нам об интеллектуальном труде тех, кто исследует причины вещей, о том труде, который будет продолжен святыми после их смерти в земном раю, который он называет "местом учености" (locus eruditionis) "аудиторией или школой для душ" (auditorium vel schola animarum), то этот рай школяра и преподавателя невольно вызывает улыбку. Закончив образование в этой школе, проходишь курс усовершенствования в различных отделениях - mansiones, которые греки называют сферами, а Священное Писание - небесами. Здесь, будучи в состоянии совершенной чистоты, мы исследуем "лицом к лицу" причины существ тварных, еще до того, как сможем увидеть Бога, т.е."познавать Его разумом, в чистоте сердца" (videre Deum, id est inteligere per puritatem cordis) 93. "Чистые сердцем", исследующие божественную природу, после познания ими умопостижимых причин существ тварных, походят скорее на прилежных ученых, нежели на церковных святых.

Но не будем несправедливыми. Личность Оригена была слишком глубокой, чтобы ее выражало одно только интеллектуалистическое учение о Богови'дении. Рядом с интеллектуалистическим Оригеном "Начал" и апологии "Против Цельса" стоит другой Ориген, толкователь "Песни Песней", Евангелия от Иоанна, автор Омилий. Это - Ориген, ревностный и горячий, не доктринер, а человек, склоненный над кладезем тех виде'ний, которые внезапно раскрываются в душе от изучения Священного Писания - хотелось бы сказать - Ориген-мистик, если бы только это слово, желая выразить слишком многое, в большинстве случаев не имело бы уже вообще никакого смысла. Он был грек, стремившийся к интеллектуальному созерцанию, и в то же время ревностный христианин, проповедующий мученичество за Христа, ищущий конкретного осуществления соединения с Богом в жизни аскетической и молитвенной. Иной раз интеллектуальный грек стушевывается перед учеником Христовым, тогда, например, когда Ориген говорит нам, что в молитве делание и созерцание, практика и гносис сливаются в едином действии - действии молитвенном. Это уже разрешение проблемы, уже выход из сферы платонического созерцания.

Но как бы то ни было, надо нам согласиться с о. Фестюжьером, что вместе с Климентом и Оригеном в Церковь проникает мир эллинский, внося в нее тем самым элементы, чуждые христианскому преданию, элементы религиозного умозрения и интеллектуальной духовности, свойственные миру совершенно иному, миру не евангельскому. Мир совершенно иной - а для александрийских язычников и христиан - тот же. Можем ли мы раз и навсегда определить степень принадлежности христианина Церкви, и меру его участия своим мышлением, своими чувствами, своими реакциями в жизни мира, в которую он погружен? Не следует воображать, будто между христианами и язычниками существовали непроницаемые стены, а особенно в Александрии, где как одни, так и другие были носителями одной и той же культуры, участниками одной и той же интеллектуальной жизни. Ориген и Плотин вместе учились у Аммония Саккаса, основателя неоплатонической школы. Эти два человека друг друга знали и уважали. Порфирий в своей "Жизни Плотина" рассказывает, как однажды Ориген пришел на лекцию Плотина. "Он покраснел и хотел встать; Ориген попросил его продолжать, но тот ответил, что говорить больше не хочется, когда ты уверен в том, что обращаешься к людям, знающим то именно, что и собираешься сказать. Он еще немного продолжил свое рассуждение, а затем встал и вышел" 94. Эти два человека, языческий философ и христианский богослов, в различных религиозных обрамлениях параллельно развивали одни и те же темы, характерные для духовного аспекта эллинизма: побег, исчезновение из мира чувственного. Это небесное путешествие совершается не ногами, говорит Плотин, а созерцанием, уподобляющим душу Богу, восстанавливающим в ней подобие Ему тем, что возвращает ее в ее отечество, где ждет ее Отец. Порфирий говорит, что возводящим чрез разум озарением Плотин видел того Бога, у Которого нет ни формы, ни сущности, ибо Он пребывает по ту сторону ума и умопостижимого... Для него концом и целью было приближение и соединение с тем Богом, Который над всем. Пока я был с ним, он четыре раза достигал этой цели, благодаря какому-то неизреченному действию, а не по своей собственной си 95. Здесь тот же интеллектуальный мир, почти что тождественный духовный строй как у Плотина, так и у Оригена, как у александрийских созерцателей язычников, так и у созерцателей христиан. Здесь не "заимствования" и "влияния", ибо две системы духовности вырабатываются одновременно. Это скорее естественная родственность. Одна и та же культурная традиция, выражающая себя не только на общем языке, не только в общей "технической терминологии", но в одной и той же глубинной позиции по отношению к конечной цели человека. Вместо того чтобы христианизировать духовный опыт эллинов, Климент и Ориген чуть ли не "оспиритуализировали" христианское учение. Но благодаря им эта эллинистическая "духовность", эта интеллектуалистическая или сверхинтеллектуалистическая мистика, раз уже введенная в круг Церкви, будет Ею поглощена, полностью преобразована и превзойдена. Понадобятся целые века борьбы, сверхчеловеческих усилий, чтобы освобождая его от природных пут, от этнических и культурных ограничений, эллинизм этот превзойти, дабы стал он в конце концов вселенской формой христианской Истины, самим языком Церкви. Если эта борьба развернулась главным образом вокруг памяти Оригена, надо сказать, что началась она уже в само'й беспокойной и сложной душе великого александрийского учителя. Как на его учение нападавшие, так и учению этому следовавшие, и те и другие в одинаковой мере пытались преобразовывать его интеллектуализм, прежде всего в плане догматическом, где платоновские концепции кристаллизовались у Оригена в спиритуалистическое учение о предсуществовавших душах, которые деградировали в существование психоматериальное, но могут снова достичь своего первичного состояния путем созерцания. В своей реакции против оригенизма христианские богословы сохраняют терминологию, свойственную александрийскому мышлению, но все дальше и дальше отходят от его исходной точки, общей как для Оригена, так и для Плотина. Спасение, как побег из мира, как "мысленное бегство", будет восприниматься как ограниченность, как спиритуалистическое искажение. Ведь действительно речь идет не о том спасении, которое бы из мира вырывало, а о том, которое бы в Слове, ставшем плотью, открывалось бы для тварного мира. Гносис, интеллектуальное или сверхинтеллектуальное созерцание все больше и больше воспринимается как один из необходимых моментов общения людей с Богом, однако от этого он не становится "путем преимущественным", ведущим к обоживающему общению.

* * *
В той же Александрии св. Афанасий Великий (293-373) больше говорит о обо'жении (qewsiV), к которому призваны тварные существа, нежели о Богови'дении. В своем раннем труде "Слово против язычников" 96, в котором еще звучат некоторые оригеновские отголоски, он говорит об Адаме как об экстатике, который, "поднявшись над вещами чувственными и всяческими препятствиями к божественному гносису, по чистоте своей непрестанно созерцает Образ Отчий, Бога Логоса, по образу Которого он создан". Однако то Богови'дение, которое было свойственно Адаму в земном раю, обретает в образе мыслей св. Афанасия совершенно иной, не оригеновский оттенок. В трактате "О Воплощении" 97 Богови'дение представляется ему необходимым условием для всецелого обожения Адама: если бы, созерцая Бога, он смог бы сохранить в себе свое Ему уподобление, он уничтожил бы всякую возможность греха в своей тварной природе и стал бы навсегда непогрешимым. Как и у св. Иринея, ви'дение означает здесь известное участие в состоянии безгрешности, известную непоколебимость человека, причастного свойственной Логосу творческой силе: "Ни солнце, - говорит далее св. Афанасий, - ни луна, ни небо, ни вода, ни воздух не отошли от порядка; но благодаря познанию Логоса, их Творца и Царя, они пребывают такими же, какими были Им сотворены" 98. В самом акте творения св. Афанасий различает два момента: создание тварного бытия и вхождение Бога в мир, то присутствие Логоса в тварном, которое накладывает на каждое тварное существо Его отпечаток, как некий знак божественного приятия. Это есть тот принцип, по которому Бог дает познание о Себе в Своем творении, и одновременно вложенная в тварное бытие возможность нашей причастности Логосу. Делом Своего Воплощения Логос становится началом новой жизни. Он снова становится "Началом путей Божиих в Его творении". Это - как бы новое творение, в котором воскресшее тело Христа становится корнем нетленности тварных существ. "Слово стало плотоносным (sarkoforoV), чтобы люди могли стать духоносными (pneumatoforoi)" 99. Если Святой Дух сообщает нам небесную жизнь, подавая способность познания, гносис об Отце и Его Логосе 100, то такое познание уже не источник, а плод нашего уподобления Слову. Не интеллектуальное познание климентовских "гностиков" или оригеновских "духовных" сообщает нам непогрешимость. Христианский идеал св. Афанасия - совсем не эллинистическая утопия, и у него нет ничего общего с "бегством" платоников. Св. Афанасий находит этот идеал в самой жизни Церкви, в этом самом Египте. Написанное им "Житие преп. Антония" (мы не видим никаких серьезных причин для сомнения в подлинности его авторства) дает нам конкретный пример в отшельнике Фиваиды, осуществляющем приобщение Богу в своей борьбе с грехами. Богосозерцание в платоновском смысле слова, и даже Богови'дение, как самоцель отшельнической жизни, совершенно чуждо духовной жизни пустынножителя. Это совершенно иная духовная среда, не имеющая ничего общего с интеллектуальным миром Александрии, миром Оригена и Плотина. Для св. Афанасия именно эта среда и является осуществлением христианского идеала: приобщение Богу в воплотившемся Слове, Христе, победившем грех и смерть, и сообщившем тварной природе начало нетленности в залог будущего обожения.

Глава 4
КАППАДДОКИЙЦЫ

В IV веке, в эпоху борьбы с аркинами, реакция против оригенизма в области догматической вступает в новую фазу. Эту антиоригеновскую реакцию, проступающую сквозь все перипетии борьбы против арианства, не так-то легко определить, тем более, что среди защитников единосущности были такие, например, богословы, как св. Александр Александрийский или Дидим Слепец, в той или иной степени придерживавшиеся образа мыслей Оригена. Было бы неправильным видеть в оригеновском субординационизме самый источник арианской ереси; однако не подлежит никакому сомнению, что радикальный ответ на вопрос, поставленный учением Ария, должен был раз и навсегда субординационизм пресечь. Если Логос - единосущен Отцу, нельзя больше говорить об Отце, как о простой субстанции, как о Боге "преимущественном". Теперь, когда говорят о сущности или природе Бога, это уже не "бездна" (baqoV) Отца, которую мы постигали бы через Сына и которую, будучи в Сыне соединенными, вместе с Ним бы созерцали. Теперь, когда говорят о Боге, ему представляется единая сущность в трех Ипостасях - нераздельная Троица.

Даже в богомыслии Дидима Слепца (313-393), считавшего себя последователем Оригена, непознаваемость Бога относится уже не к Личности Отца, а к Божественной сущности как таковой, к усии Пресвятой Троицы. Чтобы определить эту непознаваемость усии, Дидим пользуется терминами более категоричными и четкими, чем Климент и Ориген. "Невидимая, неумопостижная даже для очей серафимов, она не может содержаться ни в какой мысли, ни в каком месте, неразделяемая в силах, неосязаемая, не имеющая ни величины, ни глубины [против Климента и Оригена, для которых Логос - "величие", а Отец - "бездна"], ни ширины, ни формы... многопревосходящая в своем сиянии всякий свет небесный, и, можем мы сказать, бесконечно превышающая все наивысочайшее, и также превосходящая всякий ум, в силу Своей духовной природы" 101.

Если что остается у Дидима от Оригена, то это его тенденция интеллектуализировать духовные чувства. Если Бог есть свет, то не очи, а мысль (nohsiV) видит Его сиянье 102. Говоря о Боге, необходимо отойти от всей выразительности библейского антропоморфизма. Так "Лицо" - это предсуществовавшее до сотворения мира Божество (qeiothV). "Спина" - это сотворение мира и промыслительные действия, в которых Бог Себя являет. Однако, если у Дидима ви'дение Бога характерно интеллектуальное, если его познание - познание умственное, то сущность или природа

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Природе бога
Видение

Введение