<<<     ΛΛΛ     >>>   

Св. Григорий Назианзин (Orat. ad Civ.): Quid vero vos Principes et praefecti, quid igitur dicitis? Nam vos queque potestati meae lex Christi subjecit. Imperium et nos gerimus; adde etiam praestantius. Таково учение католической Церкви.

В благоприятные для Церкви времена весьма редко применялись канонические меры, кото­рые отторгали от Церкви виновных, чтобы не повергнуть последних в отчаянье. На соборе, со­званном св. Киприаном в Карфагене, после гонений Деция в 251 году был рас­смотрен вопрос о тех, кто во время гонения отступился от веры, и после долгих прений было решено «не лишать их совершенно надежды на общение, чтобы от отчаянья не стали бы они хуже, и видя церковные двери запертыми, не возвратились бы к миру и к языческой жизни». Вот насколько считались с человеческими слабостями.

* [Густав Эрикссон из рода Ваза в 1521 году был назначен государственным админи­страто­ром, а двумя годами позже был избран королем Швеции под именем Густава I – Ga­lantino 1997, p. 211].

* [При его царствовании (1523-1533) в Дании стал распространяться протестантизм, – Galantino 1997, p. 211].

Здесь указывается на предложение, которое один священник сделал французскому духовен­ству, отвергнуть получаемое от правительства жалованье и, таким образом, восста­новить собст­венную свободу. Предложение хоть и не целесообразное, но великодушное и достойное первых веков церковной истории. Оно напоминает свободу, о которой весьма ревновал апостол Павел, для сохранении ее не пожелавший пребывать на содержании у ве­рующих, хотя и имел на то право как и любой из апостолов. Он предпочел прибавить к тру­дам апостольства еще и собственноручный труд, чтобы так добывать каждодневно то ма­лое, в чем он нуждался для поддержания самого себя: «все мне позволительно, – говорил он, – но ничто не должно обладать мною» (1 Кор VI, 12) * [Здесь Розмини, возможно, наме­кает на четыре статьи отца Лакордэра, опубликованные осенью 1830 года. Вполне разумно также допустить, что имеется в виду конфликт французского аббата Ламеннэ с церковными властями, достигший наибольшей остроты именно в годы написания «Пяти язв» – Galantino 1997, p. 211].
Но кто же произнес это божественно слово, кто почувствовал так сильно цену церковной сво­боды, и почему же распространил эту свободу и на нечестивых? почему не увидел, что свобода есть исключительное право истины? Почему сообщил лжи права неизменной сво­боды? Возвысил человеческую природу без божества на ту высоту, которой достойно лишь обоженное Христом человечество? Не удовлетворился поклонением в Церкви, то есть по­среди общества сынов Божьих, на столпе и утверждении истины * [ср. 1 Тм 3,15], и во­зомнил найти ее в обществе по­томков Адама, сынов человеческих? Действительно, система последовательна: если грешному че­ловечеству принадлежит истина, то ему же принадле­жит и свобода. Но я не считаю возможным, чтобы истина и справедливость имели одно с человеком происхождение. Я думаю, что истина есть принадлежность общества праведных, и что правом быть свободными не обладает заблуждение, а потому, человек не рождается а соделывается справедливым с помощью Христа, от Которого по­лучает свет истины и укра­шение справедливости. Только тем, кто осознает, что не обладает исти­ной, но вечно ищет ее, которые не могут даже ложью убедить себя в том, что имеют нечто боль­шее чем тщет­ную и никогда не сбывающуюся надежду, Только им, говорю, принадлежит эта док­трина отчаянья, согласно которой «все мысли, исходящие из человеческого сердца, имеют равное право быть распространенными для того, чтобы внедриться в немощные и уступчивые убе­ждения народов». Нет, эта доктрина не принадлежит католику, ибо католик верит, что об­ладает истиной и чувствует ее достоинство, ее безграничную ценность. Он видит, что не пристало ему изменять ее права. По этой причине Глава Католической Церкви возвысил голос против доктрины, которая представлялась под именем католической. Он не признал ее таковой. Пусть Бог просветит челове­ческий разум, о котором мы не можем говорить без порыва уважения и любви. Пусть Он даст че­ловеку достаточно самообладания и духовной силы, чтобы победить себялюбие и лесть со сто­роны друзей и врагов, чтобы целиком вер­нуться на путь истины, которой он так ревностно слу­жит, выказывая столько любви и пре­данности, что уже не может быть согласным с самим собой иначе как откровенно признавая собственные ошибки и целиком подчиняясь вечной кафедре, ко­торой доверено учение об истине.

74. Всякое свободное общество имеет существенное право избирать своих ответственных лиц. Это право так же для него природно и неотъемлемо, как право существовать. Общество, которое уступило в чужие руки избрание собственных служителей, сделалось чужим для самого себя: собственное существование больше не принадлежит ему, ибо тот, от кого зависит избрание его служителей, может оставить существовать или прекратить его в любое время. И даже существуя, такое общество не существует более для себя, но для него и по его благосклонному согласию, что составляет неустойчивое и видимое существование, в отличие от существования истинного и долговечного.
75. И если имеется на земле общество, имеющее право существовать, — а это то же самое, что право быть свободным, — для всех католиков таковой является, несомненно, Церковь Иисуса Христа, ибо это право она получила по бессмертному слову своего Божественного Создателя. Этим словом, которое переживет небо и землю, он уверил ее, говоря: «Я с вами во все дни до скончания века». Следовательно, Церковь Иисуса Христа не может передать свое управление в чужие руки, не может продать или каким либо иным способом уступить во владение кому бы то ни было избрание своих пастырей, ибо не может разрушить самое себя. Всякое предоставление в этом смысле само по себе является недействительным, и подобный договор заведомо порочен, незаконен, так же как и незаконно всякое нечестивое обязательство.
76. Христос в начале избрал апостолов, те избрали своих преемников, апостольским преемникам же всегда принадлежало и неизменно принадлежит право избирать последующих, чтобы передать им наследие, которое должно передаваться на земле неповрежденным до самого конца, и отчет о котором лишь у них спросит Господь, доверивший его в их руки. И поэтому вина на плохой выбор прелатов Церкви падет на голову предшествующих прелатов, которые первыми выпустили из рук избрание своих преемников, или не употребили все средства, бывшие в их распоряжении, для того, чтобы спасти из других рук так же и верующих, которым нужно передать святое наследие слова и учреждений Иисуса Христа.
77. Верно, что коль скоро правление, учрежденное Иисусом Христом в Его Церкви, не является земной властью, но есть служение на благо людей и для спасения душ, то оно не может производиться произволом сурового авторитета, или впасть в жестокий юридицизм. Напротив, оно смиряется, и, основанное на кротости и на разуме, получает закон, так сказать, из рук тех самых субъектов, на благо которых было учреждено, а его чудесное учреждение состоит в том, чтобы мочь все для блага, и ничего для зла. В этом единственная его верховность, и единственное право, которым оно пользуется, есть право быть полезным. Отсюда происходит и тот сладостный принцип церковного правления, который в совершенстве проявлялся на протяжении первых веков истории Церкви, в особенности, при избрании первых пастырей. Этот принцип: «духовенство — судья, народ — советник». Действительно, там, где речь шла о твердом и точном праве, то христианский народ не мог участвовать в избрании епископов, но поскольку исполнением закона, полученного правителями Церкви от Самого Христа, руководили мудрость и любовь, умеряя и смягчая его строгость, то те мудрые прелаты ничего не решали произвольно, или в тайне, или одним собственным разумом, но наученные Самим Христом хотели свидетельства и совета со стороны других, рассуждая, что лучший и наименее подверженный обману совет происходит от полного собрания верных. Таким образом, Церковь верующих действовала, как один человек; и хотя в этом человеке глава отличалась от остальных членов, она все же не отказывалась от служения другим членам, и не отсекалась сама собой из желания пребывать в одиночестве и независимости. Следовательно, пожелания народов определяли епископов и пресвитеров; и было весьма разумно, что те, кто приготовлялся предать собственные души (и когда говорю «души», имею в виду все то, что могу сказать о народе, в котором жива вера) в руки другого человека, должны были знать, что он за личность, доверяли бы ему, его святости и благоразумию. Но там, где епископ и священник обладают лишь именем пастырей, где они больше не являются верными друзьями и отцами верующих, которые с полным доверием предают в их руки не то, что они имеют самого дорогого, а самих себя; там, где духовенство ограничивается формальностями или вещественными и определенными обрядами культа, уподобившись почти что древним языческим жрецам; там, где начала религии, научающей поклоняться Богу в духе и истине, дошли до такого предела; легко представимо, что народ равнодушно смирился бы со всяким пастырем, какого ему не навязали бы, даже не зная его, или зная, но не имея к нему ни уважения, ни доверия, а напротив, питая совершенно противоположные чувства. Разве должно произносить обвинительные речи против народного равнодушия по поводу религии в то время, когда от народа требуется и он даже воспитывается в соответствующем духе, чтобы был расположен принять своим епископом всякого чужого и незнакомого человека, с которым у него нет ни общности чувств, ни обязательств от полученных благодеяний, святые дела которого он никогда не видел, не слышал о них, или вовсе видел или слышал о делах мало поучительных? Дай Бог, чтобы у него были лишь святые дела! Но требовать, чтобы народ был равнодушным к своим пастырям, и соответственно воспитывать его, разве не то же самое, что требовать от него равнодушия к любому учению, которое ему преподается, или к пути, по которому его ведут? Разве требовать того, чтобы человек не имел больше нужды в доверии к служителям религии, не значит заставить его отказаться от нужд и угрызений души, внушить ему, что можно жить и вообще без религии или удовлетворяться лишь ее внешней материальной стороной? И как можно это определить, если не попытка обязать народ к слепому и неразумному подчинению, которая лучший синоним религиозному равнодушию? Истинно, что когда удалось достичь такого состояния христианского народа, удалось и развратить его, разрушить в его душе христианство, оставив ему его в одних лишь привычках и обычаях. И о таком несчастном народе, который посредством тайного, медленного и постоянного развращения незаметно потерял религиозное начало, о народе, который, говорю, усыпленный в своих религиозных интересах и фактически независимый от своих епископов, равнодушный ко всякому духовному лицу, совершающему непонятные священнодействия, о таком народе можно сказать то, что говорил один отец третьего века, а именно: «по заслугам народа Бог избирает и пастырей Церкви».
78. Но кто хочет исследовать происхождение такого великого несчастья, должен обратиться к эпохе, с одной стороны настолько величественной и в то же самое время настолько роковой, когда для Церкви начался период, который я назвал временем обращения общества, эпохой, которая объясняет всю историю Церкви после шести первых веков, ибо она содержит в себе семена ее процветания и всех ее злоключений — одним словом, эпохой, когда духовенство возымело огромный вес на весах земной власти, став влиятельным и соответственно богатым.
Совершенно очевидно, что коль скоро духовенство было сильным и богатым в мирском смысле, политика правителей оказалась заинтересованной подчинить его себе и для этого принять участие в избрании прелатов. Следовательно, первыми кафедрами, на которых светская власть присвоила себе право избирать, были Антиохия и Константинополь, где находились императоры, и где патриархи обладали наиболее широкой властью.
79. Борьба со светской властью, которая хотела присвоить себе право на избрание епископов, длилась многие века: Церковь защищалась при помощи законов, но они выполнялись лишь в соответствии с религиозностью правителей и религиозным мнением народов, поэтому степень, в какой уменьшалась свобода в избрании духовенства, может служить надежной мерой, чтобы определить падение веры, нравов и благочестия в правительствах и в народах. Вот и краткая история.
Уже в VI веке на весы выборов вместо заслуг избираемого стала сильно давить благосклонность государя: и тогда церковные соборы с принимаемыми на них правилами поспешно пришли на помощь в опасности, отстаивая свободу выборов.
Папа Симмах  на Римском соборе 500 года, в присутствии 218 епископов, обнародовал декрет в подтверждение канонических выборов духовенства против светской власти, которая постоянно стремилась наложить на них свою руку. Декрет начинается словами: «не угодно нам, чтобы имели какую-нибудь власть поставлять кого бы то ни было в Церкви те, которым подобает следовать позади, а не повелевать». После такого начала декрет утверждает древний способ избрания епископов посредством голосования духовенства и народа.
Собор в Клермоне в 535 году повелевает, чтобы епископ был поставлен в результате выборов представителями духовенства и гражданами, с согласия митрополита, так чтобы исключить покровительство со стороны власть имущих, употребление посторонних средств, принуждение кого-либо при помощи страха или даров к написанию постановления выборов. В противном случае притязающего на избрание должно было лишить общения с Церковью, которой он хотел управлять.
Та же самая забота поддержать свободу выборов от влияния земной власти видна на Втором Орлеанской соборе 533 года, и на Третьем 538 года, равно как и на Арвернском соборе 535 года и на других. Это доказывает ощущаемую Церковью в те времена необходимость каким-нибудь образом защититься от светской власти, которая, к сожалению, постоянно вклинивалась в нее и овладевала господством над ее правами.
Чуть позже во Франции удалось силой церковного законодательства санкционировать необходимость королевского согласия, которое фактически уже было необходимо во время епископских выборов. Это случилось на знаменитом Пятом Орлеанском соборе в 549 году, на котором, однако, были спасены права духовенства и народа. Требование королевского согласия не лишено смысла, более того, это согласно с духом единства и мира, который желает, чтобы служители алтаря были угодны всем, и более всего главам народов. Но это согласие связано также с огромной опасностью превратиться в команду, или в высшую милость, ибо в этом случае Церковь становится свободной из милости, и служанкой по правосудию. Милость же по своей природе произвольна, так что вопрос об имении или неимении Церковью достойных пастырей оказывался зависимым от воли и каприза светского лица, по причине его принадлежности к власти, а вместе с ним и тех, кто более оказывает на него влияние.
Так и случилось; и не только согласие стало милостью, но милость превратилась в повеление, а наконец, стала проданной милостью, и даже пожелала быть проданной весьма дорого. Церковное же имущество, унижение и сама душа стали монетой, предназначенной, чтобы купить ее.
Эта опасность обусловила созыв Третьего Парижского собора в 553 году, то есть спустя четыре года после Орлеанского, чтобы вернуть древнюю свободу выборов, не упоминая более о королевском согласии.
«Ни один епископ, — гласит 8-е правило этого собора, — да не поставляется против воли граждан, но пусть избираются только те, которых полным волеизъявлением требуют на выборах народ и духовенство. Да никто не будет поставлен по приказу начальника, или по какому угодно условию, против воли митрополита и епископов той же области. И если из-за избытка дерзости таковой станет притязать на высоту этого достоинства по приказу короля, пусть сочтется недостойным принятия областными епископами, которые да сочтут его недостойно поставленным».
К концу того же VI века великий папа св. Григорий чувствовал всю важность свободы Церкви, и, с другой стороны, хорошо понимал, что епископы, получившие свое возвышение от светской власти, являются ее слугами. По поводу смерти Натала, епископа Салонского из Далматской митрополии, так писал папа иподиакону Антонину, ректору той области, в 593 году: «Немедленно предупредите духовенство и народ города, чтобы они в согласии друг с другом избрали епископа, и пришлите к нам декрет выборов, чтобы епископ был поставлен с нашего согласия, как в старые времена. Особенно позаботьтесь, чтобы в это дело не вмешивались ни подарки, ни покровительство влиятельных особ, ибо тот, кто поставлен таким путем, принужден подчиняться своим покровителям, в убыток церковным благам и дисциплине».
В 615 году Пятый Парижский собор также провозгласил свободу епископских выборов. Вот только Хлотарь II изменил постановление собора посредством эдикта, в котором он объявил о своем желании пересматривать правила, касающиеся епископских выборов, кроме тех случаев, когда поставляемые в епископы лица были бы ему угодны, или были бы избраны им самим из дворцовых священников. Этот эдикт был действителен также при Дагоберте, его преемнике.
Кабилонский собор 650 года, созванный при Хлодвиге II, снова провозгласил недействительными все выборы, производимые с нарушением святоотеческих норм.
В то время во Франции происходила непрерывная, хоть и секретная и полная предосторожностей и оговорок, борьба между королем и духовенством, в которой одна сторона пытался узурпировать власть над епископскими выборами, а другая — сохранить независимость этих выборов. В этой борьбе происходили различные события, но Церковь всегда была если не совершенно подавлена, то, по крайней мере, невыносимо ослаблена чуждой силой.
Папы, конечно же, не оставляли без внимания с каждым днем растущую опасность, что светская власть захватит выборы епископов, после чего вся Церковь падет в ее руки. В начале VIII века мы видим, как папа Григорий II  пишет на восток императору, чтобы предупредить его и убедить не полагать рук на священное право Церкви независимо поставлять своих прелатов. И что же? Притязания непрерывно возобновлялись, и Церковь не могла противостоять им иначе, как новыми законами и правилами — ничего более.
Седьмой Вселенский собор, созванный в Никее в 787 году, не преминул защитить Церковь правилом против притязаний мира сего, который убежден, что ему позволено все, что он в состоянии сделать. Соборное правило гласит: «Всякое избрание во епископа, или пресвитера, или диакона, делаемое мирскими начальниками, да будет не действительно по правилу, которое глаголет: аще который епископ, мирских начальников употребив, чрез них получит епископскую в Церкви власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним. Ибо имеющий произвестись во епископа должен избираем быть от епископов, якоже святых отец в Никее определено в правиле».
Собор, созванный в 844 году на вилле Феодона, отослал торжественное увещевание царствующим братьям Лотарию, Людовику и Карлу, чтобы церкви больше не оставались вдовствующими, как это случалось по причине зависимости епископских выборов от светских начальников, которые из-за постоянных разногласий не находили ни времени ни расположения для церковных интересов, а Церковь от такого унижения переносила на себе все злоключения светской власти: «как Божьи посланники, — свободно и с достоинством говорят отцы, — мы увещеваем вас, что кафедры, оставшиеся вдовствующими по причине ваших разногласий, безотлагательно и свободно от любого следа симонии — этой еретической чумы — должны получить епископов, которых согласно с авторитетом правил желает назначить Бог, законно утвержденных вами и освященных благодатью Духа Святого».
Около того же времени великий понтифик Николай I, сильный защитник законов, многократно возвышал голос и против этого злоупотребления со стороны светской власти желанием вмешиваться в дела епископских выборов. Среди других документов это видно в письме к епископам королевства Лотария, где папа под страхом отлучения повелевает епископам предупредить короля, чтобы тот изгнал Ильдуина, поставленного им в церкви Камбрэ, по причине незаконности и недостойности, и позволил бы «духовенству и народу этой церкви самим избрать епископа, как то предписано священными правилами».
При Адриане II, который был преемником папы Николая Великого, в 869 году был созван восьмой Вселенский собор в Константинополе. В то время свобода церкви была непомерно уязвлена. Следовательно, Церковь изо всех сил заявляет тот же самый протест в защиту свободы, повторяет те же самые установления древности по поводу епископских выборов. Снова под страхом отлучения она выдвигает запрет на назначение епископов по приказу государя, и даже запрещает вмешиваться в епископские выборы облеченным властью мирянам, если только они не приглашены Церковью.
И что же? каким же медленным и поздним представляется влияние, оказываемое на людей разумом и справедливостью, если сравнить его с действием страстей! И насколько сильны последние, если за ними стоит внешняя сила! Христианские государи, далекие от того, чтобы слушать голос их матери Церкви, ее повеления и угрозы, поддерживаемые юридическими тонкостями и насилием, лишь новыми захватами сокращали ее свободу. Говорю обобщенно, ибо не было недостатка и в покорных и почтительных монархах, которые подчинялись. Скажу больше: почти все государи чувствовали какое-то влияние со стороны постоянно выносимых дисциплинарных решений и церковных законов, которые настоятельно издавались понтификами и Соборами, вершиной которых всегда почитались правила выборов. По этой причине государи несколько смиряли свою власть в присвоении права на назначение епископов, и дерзали обходить каноническое право лишь посредством наиболее изобретательных находок. Наконец, они снабжали свои вторжения заявлениями и почтительными клаузулами, которые составляли противоречие и осуждение самой узурпации власти. Но все это не уменьшило необходимость бдительности и крепости для Церкви и для тех непоколебимых созерцателей народа Божьего, кои во имя Господа принимали бой, и коих мир не обделял клеветой, приписывая своей гордыне и своим амбициям их благородные усилия, когда те трудились, принужденные справедливостью, на сохранение доверенного им сокровища и выполнение заповедей Христа, Который в некий день спросит у них суровый отчет об этом сокровище.
80. Один из этих великодушных прелатов Церкви, который в конце девятого века с епископским благородством и прямотой защитил во Франции свободу епископских выборов, был знаменитый архиепископ Реймса Инкмар. Достаточно вспомнить события, связанные с королем Людовиком III.
В 881 году был собор в Физме, на котором председательствовал епископ Инкмар. И поскольку после смерти епископа Одона освободилась кафедра в Бовэ, некий клирик именем Одоакр предстал перед собором с декретом выборов, проведенных духовенством и народом Бовэ в угоду королевскому двору. Собор имел право исследовать этого клирика, прежде чем утвердить его, и исследовав, нашел его недостойным. Тогда было составлено послание королю, в котором отцы объясняли причины, почему не могли канонически совершить рукоположение Одоакра, и отослали это послание с депутацией епископов. При дворе немедленно поднялся большой шум: там говорили, что «когда король разрешал выборы, должен был избираться тот, кто был угоден ему, ибо церковное имущество находится в руке короля, и он отдает его тому, кому сам пожелает». Король написал Инкмару ответ своим обычным неопределенным и противоречивым стилем. Король заявлял, что «хочет следовать его [епископа] советам как в государственных, так и в церковных делах, и умоляет его так же заботиться о нем, как и о королях, его предшественниках». Затем в доказательство действительности желания следовать советам епископа добавлял: «я прошу вас, чтобы вашим согласием и при помощи вашего служения я мог бы дать епископство в Бовэ Одоакру, вашему возлюбленному сыну и моему доверенному слуге. Если соблаговолите сделать мне эту услугу, я во всем окажу почтение тем, кого вы считаете наиболее для себя дорогими».
Но разве с целью услужить человеку можно поставлять пастыря стаду Христову? Разве возможно доверять восстановленные кровью Богочеловека души не тому, кто имеет святость и благоразумие, но тому, кого любит властитель, кого желает король? Для того чтобы он обогатился благами епископства? Как объяснить этот переворот в мыслях?
Инкмар не забыл свой долг: он ответил, что «в послании собора не содержалось ничего ни против почтения, которое должно оказывать королю, ни против государственного блага, и оно стремилось лишь сохранить за митрополитом и областными епископами право исследовать и утверждать выборы согласно с каноническим правом». «То, что вы-де являетесь хозяином выборов и церковного имущества, — добавляет епископ, — есть речь, исходящая из ада и из уст змия. Вспомните обещание, сделанное вами во время вашего венчания на царство, скрепленное вашей подписью и представленное Богу в алтаре перед лицом епископов; прикажите заново прочитать его в присутствии вашего совета; не притязайте на введение в Церковь того, на что в свое время не притязали великие императоры, ваши предшественники. Надеюсь навечно сохранить должную вам верность и преданность; я не мало внимания уделил вашему избранию: так не пожелайте воздать мне злом за добро, пытаясь убедить меня в старости моей удалиться от святых правил, которым я, благодаря Господу, доселе следовал на протяжении тридцати шести лет епископского служения. Что же касается обещаний, которые вы мне даете, я не дерзаю просить вас ни о чем, а только лишь о благосклонности к бедным ради вашего же спасения. Но прошу вас учесть, что рукоположения против церковных правил являются симонией, а все, кто способствовал им, участвуют в этой вине. Я в этом письме не говорил с вами от своего лица, не излагал перед вами собственных мыслей, но доложил вам слова Иисуса Христа, Его апостолов, его святых, которые царствуют с Ним на небе. Бойтесь ослушаться их! Епископы же соединятся в соборе, чтобы с вашего согласия провести канонические выборы вместе с духовенством и народом Бовэ».
Епископы, которые не из-за презрения говорили такую правду королям, верили, что таким образом дают им наиболее твердое доказательство своей верной и нерушимой привязанности. Как мало нам известно подобных примеров! И от кого еще монархам надеяться услышать правдивое и божественное слово, если епископы скрывают его? Так пусть же умеют они различать слова той апостольской свободы, которая есть нечто совершенно иное, чем недостаток уважения и преданности! Пусть царствующие католики умеют ценить их, пусть знают, что это дар Божий — иметь при себе мужей, говорящих по велению совести, и ради этого идущих навстречу бесчестию со стороны как самих правителей, так и со стороны королевских льстецов и раболепных прислужников, что еще более унизительно. Эти мужи не предадут их ни под каким условием, не обольстят их угодливой ложью, которые будто бы увеличивают земную власть королей, но на деле постепенно подтачивают ее основы и готовят ее разрушение. Церковь, «столп и утверждение истины», всегда была того мнения, что не должны быть обманутыми и те государи, которые желают быть таковыми, и которые жестоко наказывают тех, кто их не обманывают: и эта всегдашняя дружественная верность Церкви предназначена на утверждение тронов, подкрепляя их справедливостью и благочестием. И этот до этой степени верный голос столько раз был неверно истолкован! так дурно понят! так оклеветан смертными врагами власти, которые были замаскированы под его ревностных сторонников! Они весьма хорошо понимают, что если государь внимает суровым словам Церкви, то Церковь и государство процветают во взаимном согласии, а поэтому ничто не заботит их так сильно, как уверить государя, что Церковь всегда стремится лишить его прав, и всегда воспринимают апостольскую свободу пап и епископов как нечто вроде амбиции и дерзкого покушения на королевское достоинство.
Под таким видом был описан Людовику III его министрами достойный и преданный ответ Инкмара: и в то время как он должен был увеличить в юном государе почтение и благодарность к древнему прелату, этот ответ лишь оскорбил его и побудил до смерти опечалить великодушного старца следующими словами: «если вы не согласитесь с избранием Одоакра, я совершенно буду уверен, что вы не желаете ни оказать мне должное почтение, ни соблюдать мои права, но напротив, желаете во всем противиться моей воле. Против равного мне я бы употребил всю мою власть, чтобы сохранить мое достоинство, но против моего подданного, который стремиться умалить его, я воспользуюсь презрением. Более не продолжится это дело, пока я не оповещу моего царствующего брата и царствующих кузенов, чтобы они созвали собор всех епископов наших королевств, которые решат в соответствии с нашим достоинством. Наконец, если будет на то необходимость, мы сделаем все, что потребует целесообразность».
Если бы Инкмар действовал, руководствуясь гордыней или выгодой, такой ответ, который угрожал ему потерей высшей милости, несомненно заставил бы его уступить. Но человек, действующий по велению совести, никогда не склоняется: государь не способен заставить его изменить верности, ибо его верность государю основана на его верности Богу: это не преданность выгоде, но долгу. Действительно, Инкмар ответил свободно, и по поводу упрека в недостатке почтения и покорности удовлетворился, продиктовав торжественное опровержение королевскому секретарю. По поводу остального же добавил: «что же касается того, что вы говорите, и что вы сделаете, если того потребует необходимость и целесообразность, то я прекрасно вижу: это говориться, чтобы напугать меня. Но вы не владеете иной властью, кроме той, которая происходит свыше, и пусть Богу будет угодно с вашей помощью, или посредством того, кому это угодно, освободить меня из этого плена, от этого старого и немощного тела, чтобы воззвать к Тому, видеть Которого я желаю всем сердцем, не потому что заслуживаю этого, а в силу Его безвозмездной милости. По поводу того, что я согрешил, согласившись на ваше избрание против воли и угроз многих людей, молю Господа, чтобы вы дали мне наказание в этой жизни, чтобы я не подвергся ему в другой. И поскольку вам весьма по сердцу избрание Одоакра, пошлите ко мне известие о том, в какое время смогут собраться епископы Реймской области вместе с теми, которые были в депутации Физмского собора. Я поеду на собор, если еще буду жив. Пошлите также и Одоакра вместе с теми, кто его избрал, будут они из дворца, или из церкви Бовэ, приезжайте и вы сами, если вам угодно, и будет видно, если Одоакр сможет войти в овчарню через дверь. Но пусть он знает, что если не приедет, то мы пошлем его искать по всей Реймской области, и будет он нами осужден как узурпатор Церкви, так что не сможет более исполнять какой-либо церковный долг ни в каком месте этой области; и все, кто будет иметь часть в его вине, будут отлучены, пока не удовлетворят требованиям Церкви».
Эти блестящие слова, достойные епископов первых веков, не смогли остановить гордыни: придворные, которые соревнуются в произнесении речей наиболее льстивых слуху их хозяев, и в выказывании себя наиболее верными, склонили Людовика III к применению силы: назначение Одоакра совершилось силой оружия. Несчастная церковь Бовэ вытерпела этого наемника, но не внесла его в список своих пастырей: через год он был отлучен за это и другие преступления, и был низложен, когда Людовик III уже сошел в могилу, чтобы дать отчет божественному Судье за свое поведение.
81. Основанием, весьма облегчившим земной власти государей, постоянно стремящихся к этому, овладеть епископскими выборами, было разъединение народа от духовенства, происшедшее по причинам, которые я уже изложил. Народ, все более отделенный от своих пастырей, и все более развращенный, все менее был заинтересован наличием достойных. С другой стороны, поскольку епископские кафедры превратились в места земных наслаждений, во вместилище непомерного богатства и чести, к которому стремились наиболее жадные, а достигали наиболее преступные, было довольно нетрудно покупать и продавать развращенный народ, разделять его на партии, вовлекать в смуты, делать из него убежденных сторонников недостойных людей, которые льстили ему, и в которых он любил и искал собственные пороки, а не епископские добродетели. Эти беспорядки составили печальную причину, его полного исключения из выборов. Это сперва было сделано на Востоке, где светская власть овладела выборами еще раньше; а потом и на Западе. Это отняло у законов и правил их силу, которая, главным образом, заключалась в участии народа. Да и духовенство тоже не было довольно тем, что выборы оставались лишь на его ответственности без участия и совета всего множества верующих. В самом духовенстве вскоре выделилось и обрело первенство над большинством малое количество церковников, которое обратило в собственную привилегию право избирать епископа. Эти последние, которые были канониками кафедральных соборов, достигли того, что согласовали затребованное для себя право с церковными правилами. Исключена была, таким образом, из епископских выборов огромная масса народа и духовенства, что уменьшило корпус избирателей настолько, что он не имел более никакой силы защитить право избрания против тех, кто на него притязал.
82. При таком положении вещей во времена французских пап, находящихся в Авиньоне, были распространены понтификальные ризервы, очередные милости и доходы с первого года (annate). Первыми на все это благосклонно воззрели, а иногда и требовали их государи, ибо вследствие этого ослаблялась действенность права, которым обладает Церковь в избирании пастырей. И поскольку правоохранительные санкции должны быть настолько сильными, насколько широко само право, то отдельная личность, пусть даже облеченная каким бы то ни было достоинством, не имеет соответственной силы, для распространения права избрания епископов на весь мир. Поэтому, посредством всеобщих ризерв, Церковь взяла на себя непосильную ответственность: было предпринято осуществление непомерно широкого права, на защиту которого невозможно было выделить надлежащую мощь. В этих случаях, как известно, оставшееся без защиты соответствующими санкциями законное право неустойчиво и потеряно. Отсюда происходят жалобы народов, отсюда — унижение конкордатов, посредством которых мать верующих принуждена недовольными сынами снизойти до договора с ними; отсюда, наконец, та ужасная язва на теле Церкви, по причине которой, после того, как упразднена выборность духовенства, отнята сила у их законного права, отняты у пап их ризервы, назначение епископов во всех католических народах пало в руки одной лишь светской власти, сохраняя право на их утверждение (что само по себе вещь ничтожная) за главой Церкви. Этим самым было совершено действие внешне привлекательно облаченной силой, то есть «порабощение Церкви под всеми формами свободы». Но прежде чем показать нестерпимую тяжесть этой язвы, прежде чем говорить об этой притворной свободе, об этом истинном рабстве, я должен остановится на перечислении других причин, в силу которых епископские выборы пришли к этому несчастному состоянию, и рассказать о долгой борьбе святых понтификов и пастырей, столько сделавших и так пострадавших, чтобы препятствовать этому и сохранить Церковь в истинной свободе, как она и была утверждена навечно ее божественным Основателем.
83. Когда северные завоеватели двинули варваров на завоевание юга, то после победы они назвали себя королями Франции, Италии, Англии, то есть королями земель, а не французов, итальянцев, англичан, — то есть личностей. Но поскольку одному завоевателю, каким бы сильным он ни был, невозможно сохранить владение над такой пространной территорией, ибо согласно вышеуказанному закону, «санкции, предназначенные для защиты некоторого права, должны соответствовать распространению самого права», то эти правители, короли нового рода, изобрели или переняли феоды в качестве способа сохранять за собой владение латифундиями, уступая пользование ими другим людям, которые превращались в верных хранителей тех земель. Иначе королевские земли подвергались бы опасности захватчиков, и в первую очередь со стороны самих соратников, которые никогда бы не смирились с собственным неучастием в общем завоевании. Эти облагодетельствованные королем, частично призванные собственной выгодой, были теми самыми верными (fedeli), от названия которых произошел потом термин феод, и которые клялись королю в верности, обещая быть его вассалами в определенной службе, главным образом, участвуя в предпринимаемых королем войнах. Это было удачнейшей находкой в тех обстоятельствах. Таким способом завоеватели сохранили за собой владение землями, одновременно подчиняя себе людей приманкой пользования частью владений, которая после смерти феодала снова поступала в руки короля, который передавал ее другому из своих верных слуг, по своему желанию.
Довольно скоро политика новых хозяев Европы заметила, что более выгодно, чем светским воинам, было передавать земли на сохранение епископам и церквам: что положило начало церковным феодам и синьориям уже со времени Хлодовея. Карл Великий более других ощутил важность этой находки. «Великий Карл, — говорит Вильгельм Мальмесбургский, — для подавления свирепости германских племен дал почти все земли в церковное владение, дальновидно замыслив, что лица духовного звания не пожелали бы с подобной мирянам легкостью сбросить с плеч верное служение царствующему правителю. Кроме этого, церковники могли бы останавливать мятежи мирян под страхом отлучения силой своей власти».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Как говорит великий карфагенский епископ
Розмини А. О пяти язвах Святой Церкви католицизма 5 колонат
По действию которого слова апостолов становились более чем просто словами
Говоря с начала моего епи­скопства решил я ни­чего