Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
- Матерь Божья! - воскликнула рядом со мной какая-то женщина и захлопала в ладоши, - какой мерзавец!
Это напоминает мне комедию. Этот человек с увлечением и совершенно искренне играет свою роль перед импровизированной аудиторией. Судя по акценту, он южанин, судя по жестам - прирожденный актер! Что нисколько не умаляет ни его правдивости, ни значения сообщаемых им фактов.
- Значит, - продолжает он, - тридцать пять лет я не хотел знать ни Бога, ни Мадонны, ни святых. Словом, адская жизнь! Однажды мне встретилась духовная дочь падре Пио. Она мне сказала: "Поезжайте в Сан-Джованни-Ротондо и увидите!" Мне стало смешно. "Если вы думаете, что я буду таким кусочком, который легко будет проглотить вашему падре - так я вам скажу, вы ошибаетесь!" Однако хоть я и не подал виду, в глубине души меня что-то грызло. Как дрель -сверлит тебя и сверлит (он сделал соответствующий жест). Под конец я не вытерпел, говорю себе: "В конце концов, почему и не поехать? Избавлюсь от этого наваждения! Приехал я вчера вечером. Все забито. А я люблю комфорт! Ем плохо, сплю плохо... А ночью думаю о своих грехах. Никогда не видел я их так близко! Целое войско грехов! Я аж вспотел. А тут еще эта жара... В два со всех сторон зазвонили будильники... дррррр! тррррр! Делать нечего, встал вместе со всеми. И ругался на чем свет стоит. Говорил богохульства, слышите? Но в церковь пошел. Что-то меня туда толкало. Подождал вместе со всеми. Вошел вместе со всеми. И побывал на мессе падре Пио. Какая месса! Уж я крепился, противился, как только мог - ничего не помогает, не знаю как быть! Голова просто раскалывалась!
Он сделал эффектную паузу. Некоторые женщины рядом со мной уже плакали от волнения. Он продолжал:
- После мессы я непроизвольно пошел вместе со всеми в ризницу. Хотел посмотреть на падре вблизи. На него самого, на его раны. А он идет ко мне: "Ты разве не чувствуешь десницу Божью на своей голове?" Я бормочу: "Исповедуйте меня, падре!" Он говорит:"Иди!" Как стал я на колени, вдруг почувствовал, что голова у меня пустая-пустая, как горшок какой-то. Ни одного греха вспомнить не могу! Вижу их все разом, как какую-то кучу вязкой грязи, а не так как ночью, один за другим. С чего начать, не знаю. Падре ждал, ждал, а потом так тихо говорит: "Дитя мое! Разве ты не сказал мне все во время мессы? Ну-ка..." И он перечислил мне все мои грехи. Слышите? Все! И те, о которых никто не знал. И те, о которых я давно забыл. Мне оставалось только говорить: да! А потом он дал мне отпущение. Теперь я чувствую себя как дитя: легко, легко! Душа моя поет! "Благодари Мадонну!" - сказал мне падре Пио... Люди добрые, я рассказываю все это вам, чтобы вы возблагодарили ее вместе со мной, бедным грешником...
Он наверняка продолжал бы в том же духе, если бы внимание его аудитории вдруг не переключилось на еще более захватывающее событие. По каким-то признакам, непонятным для непосвященных вроде меня, все женщины узнали, что падре собирается выходить из исповедальни, и бросились к церкви. Подхваченная водоворотом, я оказалась совсем рядом с балюстрадой. Патер был уже на ногах, он собирался выйти из церкви. На его прекрасном лице римлянина была написана досада, более того, гнев. Глаза его метали молний. Плотная толпа коленопреклоненных женщин преграждала ему путь. Они пытались прикоснуться к его одежде, к его рукам. Тщетно потрясал он, с угрожающим видом, своим большим клетчатым платком. Они упорствовали в своем исступлении - опьянев от восторга и благодарности. Мне показалось, что одна из них отрезает ножницами кусок от его одеяния. Громким и звонким голосом падре вскричал:
- В конце концов, дадите вы мне пройти?
Тут к нему устремились из ризницы два брата, по-видимому, специально отряженные ему в телохранители; бесцеремонно растолкав толпу, они стали по бокам падре, чтобы составить ему эскорт. Эти двое говорили с богомольцами отнюдь не с изысканной вежливостью, но я с изумлением заметила, что на последних это не производит ни малейшего впечатления. Вплоть до самых дверей ризницы это была все та же неистовая толпа. Я невольно представила себе вепря в окружении своры собак: он изворачивается, стряхивает с себя борзых, показывает клыки, прокладывает себе путь - тяжело дыша, истерзанный и жалкий. Так отступал неверными шагами падре Пио: "Патер, благословите эти четки! Патер, притроньтесь к этой фотографии! Падре, сделайте милость! о Падре, спасибо!"
Наконец, он скрылся за дверью, с грохотом захлопнувшейся за ним. Толпа тут же рассеивается, успокаивается. Из бесформенной однородной массы проступают лица. Некоторые женщины благочестиво простираются перед алтарем и молятся от всей души. Другие устремляются к исповедальне и прикасаются к ней своими четками, медальонами, образками, ладонями. Наконец, брат-ризничий, ругаясь, прогоняет их. Не спешите возмущаться! Мы в Апулии, и благодать не отменяет человеческой натуры, столь легко воспламеняющейся под палящим солнцем. Может быть, эти южане слишком легко возбуждаются и доходят до фанатизма, зато никто не скажет, что сердца их очерствели, как у тех язычников, о которых говорит нам ап. Павел, или у некоторых наших праведников, неспособных ни к каким крайностям - ни во зле, ни в добре...
В тот же день один священник, с которым я поделилась своими сомнениями, рассказал мне об этом премилую историю:
Получил новый отпуск на полгода |
|
|
|
|
