Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
В первых приступах еще сохранялась оценка своего состояния и поведения. Гоголь сам знал эти периоды возбуждения, наступавшие на выходе из депрессии на несколько недель, когда он не вполне владел своими чувствами и волей. В частности, о "Переписке с друзьями" он писал о. Матфею и Иванову, что он написал и выпустил эту книгу "слишком скоро после своего болезненного состояния, когда ни нервы, ни голова не пришли еще в нормальный порядок". 1842 г. Новый приступ депрессии, и он пишет: "Мной овладела моя обыкновенная (NB! уже обыкновенная) периодическая болезнь, во время которой я остаюсь в почти неподвижном состоянии в комнате иногда в продолжении 2-3 недель". "Голова моя одервенела. Разорваны последние узы, связывающие меня со светом. Нет выше звания монаха". (Письмо Прокоповичу). Снова 1846 г.: состояние настолько тяжелое, что повеситься или утопиться кажется ему единственным выходом, как бы похожим на лекарство. "Молитесь, друг мой, да не оставит меня Бог в минуты скорби и уныния" (Письмо Языкову). 1848 г. Перед поездкой в Палестину письма еще отражают сопротивление и борьбу с наступающим приступом болезни. Он рассылает близким и друзьям составленную им молитву с просьбой вспоминать его и молиться о нем по этой записочке "сверх того, что находится в общих молебнах". "Душу же его исполни благодатных мыслей во все время дороги его. Удали от него духа колебания, духа помыслов мятежных и волнуемых, духа суеверия, пустых примет и малодушных предчувствий, ничтожного духа робости и боязни". (Письмо Шереметьевой, 22.1 из Неаполя). Приступы учащаются и становятся тяжелее: в 1849 г. —Жуковскому: "Что это со мной? Старость или временное оцепенение сил? Или в самом деле 42 года для меня старость? Отчего, зачем на меня нашло такое оцепенение — этого я не могу понять. Если бы Вы знали, какие со мной странные происходят перевороты, как сильно все растерзано внутри меня. Боже, сколько я пережил (биограф Шернок читает — пережег?), сколько перестрадал". Последний приступ болезни (12.2 1852), в котором Гоголь погиб, протекал злокачественно, на фоне нарастающего аффекта с бредовыми идеями самообвинения и гибели, с кататоническим ступорным состоянием, прогрессирующим истощением и с полным отказом от пищи. Известно, что 2 суток он провел перед иконами на коленях без пищи и пития. Слуга обращается к друзьям, так как опасается за его жизнь. 11-12.2 он сжигает все рукописи 2-го тома "Мертвых душ". С этой ночи он 10 дней лежит в напряженной позе в постели, и ни с кем не говорит до самой смерти (вследствие бурно нарастающего истощения). Итак, даже при отсутствии истории болезни и компетентного врачебного описания из этих потрясающих по наблюдательности и художественной точности самоописания ясно следующее: 1. Гоголь страдал аффективно-бредовым психозом с кататоническими симптомами и приступообразным циркулярным течением. 2. Гоголь знал о своей "обыкновенной" периодической болезни и боролся с ней с помощью друзей и духовника о. Матфея. 3. Описание этой болезни в психиатрической литературе не было известно и появилось через 2 года после смерти Гоголя (в 1854 г.). Поведение врачей и духовника в отношении патологических состояний Гоголя было ошибочным. 4. При таких состояниях — обязанность духовника вовремя распознать аффективные, витальные корни депрессий и маний, вовремя рекомендовать обратиться к врачу за помощью и помочь бороться во время депрессии с унынием, с греховными мыслями о самоубийстве, с безнадежностью, "мирской печалью", с тоской, которая "производит смерть", а во время экзальтации — помочь бороться с горделивыми мыслями, переоценкой своих возможностей, которые непосредственно смыкаются с состоянием прелести. 5. В религиозных переживаниях Гоголя были, особенно в первых приступах и даже до 1848 г., элементы борьбы с болезнью, сопротивления, молитвенного призывания к помощи Божией и просьб к близким и друзьям о помощи в борьбе с мятежными мыслями, суевериями, пустыми приметами и малодушными предчувствиями. В дальнейших приступах, и особенно в последнем, было уже полное господство бреда греховности, самоуничижения, потери веры в возможность прощения, т.е. все то, что западными психологами религии расценивается как "ложная мистика", продиктованная болезнью. 6. Отсутствие истории болезни, описания состояния больного между приступами, и, наконец, недоступность для изучения творчества Гоголя в последние 10 лет его жизни не оставляет места для дискуссий о нозологическом диагнозе (циркулярный психоз атипичный или рецидивирующая циркулярная шизофрения) . В пользу последнего диагноза говорят бредовые и кататонические проявления во время приступов, изменение личности и творчества, утрата творческой свободы, и того легкого жизнерадостного искрящегося веселья и юмора гения, которым Гоголь владел до начала болезни. Все это позволяет говорить о том, что у больного в ходе болезни нарастали шизофренические изменения личности, выходящие за рамки только ослабления и одряхления, которые иногда наблюдаются у больных циркулярным психозом в более пожилом возрасте. Психиатр скажет, что в ремиссии у больного хотя и не было полного восстановления, наблюдались остаточные явления болезни, синдром изменения личности. Примечание: при отказе от пищи и прогрессирующем истощении врачи применяли с лечебной целью пиявки, кровопускания, мушки, рвотные средства вместо укрепляющего лечения, искусственного питания и т.п. Духовник не понимал, что имеет дело далеко не с обычным покаянием, "печалью о грехах" здорового человека, которая в общей диалектике здорового покаяния заканчивается радостью прощения и возвращением в дом Отца. У Гоголя была депрессия витальная, от природных биологических процессов, "по естеству", печаль не та, которая от Бога и "которая производит неизменное покаяние ко спасению", а "печаль мирская, которая производит смерть" (по ап. Павлу). Поэтому вместо ободрения и призыва к самопроверке, вместо разъяснения больному, что он впал в болезнь, которая имеет естественное биологическое происхождение, что эту болезнь надо принять и с терпением нести, как человек переносит тиф и воспаление легких или туберкулез, духовник советовал бросить все и идти в монастырь, а во время последнего приступа привел Гоголя в ужас угрозами загробной кары, так что Гоголь прервал его словами: "Довольно! Оставьте! Не могу больше слушать! Слишком страшно!", а 6.2 просил у него извинения за то, что "оскорбил его" (письмо Плетнева Жуковскому). Болезнь и смерть Гоголя — типичный случай, когда врачи еще не умели распознавать это заболевание, которое еще не было описано в медицинской литературе, а духовник тоже не знал биологических законов этого заболевания, толковал его односторонне, духовно-мистически, а не в аспекте "широкого горизонта" человеческой личности, единства в ней биологического, психологического и духовного, в их сложных взаимоонтошениях, Периоды |
|
|
|
|
