<<<     ΛΛΛ     >>>   

Одной из самых известных книг Дитриха Бонхёффера стал сборник «Сопротивление и покорность» (первое издание: Munchen, 1951), составленный Э. Бетге. Книга включает материал последних двух с лишним лет жизни Бонхёффера. Она открывается заметкой «Спустя десять лет»,

написанной на рубеже 1942—1943 гг., и продолжена письмами из заключения.

Заметка «Спустя десять лет» была задумана как рождественский подарок ближайшим друзьям. «Уже тогда слышались предостережения, исходившие главным образом от Ханса фон Донаньи, что Главное имперское ведомство безопасности настаивает на аресте Бонхёффера и собирает материал для обвинения,—комментирует Бетге.—Это сочинение, спрятанное между черепицей и стропилами, пережило обыски и бомбежки; оно свидетельствует о духе, которым руководствовались тогда эти люди в своих делах, а позже и в своих страданиях»3.

Безусловно, эта заметка Бонхёффера будет интересна сегодня многим, в том числе и читателям, далеким от религиозно-философской проблематики. Ведь речь идет об изменениях сознания, о сдвигах духовных ценностей, о переиначивании смысла межличностных отношений в условиях тоталитаризма. Все эти перемены проанализированы Бонхёффером с беспощадной точностью, самообладанием и духовной проницательностью. Достойный урок всем нам! Его размышления о глупости, продолжающие христианско-гуманистическую традицию Эразма Роттердамского, несомненно, остаются актуальными и для нас, стремящихся осознать подлинную глубину той антропологической катастрофы, что произошла в нашей стране более семидесяти лет назад.

3 ibid., s. 8.

Письма из заключения распадаются на две части. Первая—подборка писем начального периода из военного отделения тюрьмы Берлин-Тегель, где Бонхёффер провел первые полтора года неволи: с 5 апреля 1943 по 8 октября 1944 г. Это прежде всего письма к родителям, с которыми ему удалось связаться после мучений первых дней тюрьмы. Цензура и следователь читали эти письма, что было известно Бонхёфферу и, несомненно, отразилось на их содержании.

Спустя полгода у Бонхёффера появились надежные люди среди охранников и санитаров, и он смог наладить обширную переписку, в том числе и со своим другом, участником семинара проповедников в Финкенвальде, будущим издателем книги «Сопротивление и покорность» Эберхар-дом Бетге. Разумеется, сообщения о лицах, которым угрожала опасность, сведения о сопротивлении либо о ходе расследования были исключены. Обмен письмами продолжался до тех пор, пока 1 сентября 1944 г. (после того как было совершено покушение на Гитлера и в руки гестапо попали документы, дневники, материалы о деятелях сопротивления, группировавшихся вокруг Канариса, Остера, Ханса фон Донаньи и др.) гестапо не перевело Бонхёффера в тюрьму на Принц-Альбрехтштрассе, где он содержался в условиях строжайшего режима. «К сожалению,—признается Бетге,—во время этих событий и при аресте издателя (октябрь 1944 г.) письма, написанные в последние месяцы пребывания в Тегельской

тюрьме, были из предосторожности уничтожены, остальные сохранялись в надежном месте»4.

В письмах, которые Бонхёффер посылал на волю, не только отчеты о здоровье, самочувствии, полученных письмах или прочитанных книгах; в них также фрагменты его сочинений, молитвы, стихотворения, отдельные мысли. События личной жизни сплетаются в них с событиями мировой катастрофы, крушение надежд на успех заговора—с решимостью выстоять до конца...

В тюрьме на Принц-Альбрехтштрассе возможности переписки оказались ограниченными: Бонхёфферу то разрешали, то запрещали передавать весточки о себе или просьбы о самом необходимом. В феврале 1945 г. семье Дитриха стало известно, что в этой тюрьме его уже нет. Гестапо отказалось сообщить, куда его перевели. Только летом 1945 г., много дней спустя после гибели Бонхёффера, его родные и друзья узнали маршрут его голгофского пути; Бухенвальд—Шенберг— Флоссенбюрг.

Книга «Сопротивление и покорность» привлекает к себе читателей нашего времени не только как свидетельство человеческого мужества, высоты духа, чуткого сердца и последовательной, бескомпромиссной, непереиначенной ответственности. Одной из самых острых, дразняще-провокационных, парадоксальных тем этой книги является уже упомянутая нами тема так называемой безрелигиозной интерпретации христианства.

* Ibid, S. 7.

После выхода нашумевшей книги англиканского епископа Джона А. Т. Робинсона «Честен перед Богом» (Honest to God. London, 1963), в которой провозглашение «кризиса доверия» по отношению к традиционной теологии было подкреплено многочисленными ссылками на тюремные письма Бонхёффера, «Сопротивление и покорность» становится чем-то вроде протоевангелия модной в 60-х гг. «теологии смерти Бога». Впрочем, возвещение «смерти Бога» было скорее радикальным лозунгом, нежели теологией. Молодые американские богословы, такие как Габриель Ваханян, Томас Дж. Дж. Альтицер, Уильям Гамильтон, Поль Ван Бюрен или Доротея Зёлле из Германии, пытались осмыслить и перетолковать опыт секуляризации, исходя из кризиса модернистского сознания, не анализируя, однако, ни характера, ни содержания идеологии, ни структуры миропонимания модернизма. Их теология была знамением перемен, знаком кризисного момента в смене культурных парадигм в сторону постмодернизма. Эти одиночки сформулировали наиболее крайние тенденции общего движения, направленного против господствовавшего в послевоенной философии и теологии Запада экзистенциалистски окрашенного антропологизма с его предельным субъективизмом и приватизацией христианской веры. Отсюда поиск опоры то в социологии (Ваханян), то в социальной психологии (Гамильтон), то в Витгенштейне и «лингвистической философии» (Ван Бюрен), то в культурологии (Альтицер), то в Гегеле и марксизме (Зёлле).

Промежуточный характер «теологии смерти Бога», конечно же, не исчерпал всего запаса творческих идей и философских интуиции Бонхёффера. Именно поэтому и остается открытым вопрос о месте Бонхёффера в горизонте современной мысли: является ли его призыв к «безрелигиозной интерпретации христианства» предвосхищением конца эпохи модернизма или началом какой-то новой эпохи?

Разумеется, мысли Бонхёффера о совершеннолетии мира, не нуждающемся ни в Боге как в «аварийном выходе», ни в религии, о полноте смысла по ею сторону жизни имеют свои предпосылки и свою логику. Одни из этих предпосылок, в частности диалектика западноевропейского Просвещения, хорошо известны, другие, обусловленные религиозно-философским истолкованием проблемы секуляризации, нуждаются в специальном прояснении. В предельно краткой, схематичной форме, к которой обязывает предисловие, собственно религиозно-философские предпосылки тезисов Бонхёффера могут быть сведены к двум основным пунктам. Первый—преемственная связь основных его идей с «диалектической теологией»; второй—теология антинацистского сопротивления, логику которого Бонхёффер продумал до конца.

Бонхёффер учился в гимназии, когда в начале 20-х гг. появились манифесты молодых немецких теологов—Карла Барта, Рудольфа Бультманна, Фридриха Гогартена, Эмиля Бруннера, Эдуарда Турнейзена, сгруппировавшихся вокруг журнала «Между временами» (основан в 1922 г.).

Первоначально новое теологическое движение, возвещавшее необходимость возвращения к первоосновам Реформации, называло себя «теологией кризиса», «теологией парадокса», «теологией 'слова Бога» и только позже— «диалектической теологией». Несомненно, первые именования яснее выражали суть новой позиции: речь шла об осознании глубины кризиса, к которому в период Первой мировой войны пришло европейское религиозное и философское сознание, руководствовавшееся идеями идеализма, либерализма, нравственного, научного и социального прогресса. Новое поколение поставило под сомнение идеалы и ценности своих вчерашних учителей — А. Ричля, А. Гарнака, Э. Трёльча — классиков теологии либерального протестантизма. Были решительно отвергнуты всевозможные попытки редуцировать христианскую весть к морали, культу или идеям социальной справедливости, выделить в христианстве некую «сущность», приспособленную к потребностям современной цивилизации.

Подлинными учителями были провозглашены апостол Павел и Лютер, Кьеркегор и Достоевский, методом мышления—парадокс, исходной позицией—осознание непреодолимого разумом разрыва между Богом и человеком, святыней и грехом, словом Бога и словом человека. Библейская диалектика (или, как позже стали ее называть, экзистенциальная диалектика) отчаяния и

надежды, проклятия и милости, неверия и спасения заступила место рационалистической диалектики отвлеченных категорий. А вместе с рационализмом, рационалистической метафизикой и «естественной теологией» была поставлена под сомнение сама идея религии как некоей «изначально присущей», «естественной» связи посюстороннего, вещного мира и запредельного «не-вещного» Бога. Для диалектической теологии откровение Бога в Иисусе из Назарета—«обращенное к человеку слово Бога, ставшее плотью»,— предполагает веру, ответ, решение, выбор, жизненное «да» и «нет», радикальную перемену, no-следование, а не «религиозный», т.е. свойственный языческому сознанию, способ сакрального опредмечивания, культовой объективации Бога и его откровения. Святость Бога, о которой свидетельствует Библия, означает, что он «абсолютно иной»: беспредельно далекий и беспредельно близкий по отношению к стоящему перед ним «человеку с пустыми руками».

Диалектическая теология решительно отвергала попытки философского идеализма обосновать познание Бога исходя либо из мысли о природном «родстве» между Богом и человеком, либо из представления о некоей общей для Бога и человека «основе», состоящей, скажем, из духа, идеи или разума. Бог—«совсем иной» по отношению не только к миру, do и ко всем попыткам «адекватно» или «исчерпывающим образом» рассказать о нем. И, как совсем Другой и всецело свободный по отношению к миру и человеку. Бог не может

быть «уловлен» и «приведен» к человеку ни средствами культа и канонического права, ни через единственно правильное учение, ни через предание, ни какими-либо иными способами.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

К религии вообще
Заключенные
Святостьюсчастье полно трепета