Пиши и продавай! |
...У меня такое предчувствие, что мы оба— т. е. ты и я—возвратимся домой вместе. Мне было сказано, что пока я не должен настраиваться на изменение моего нынешнего статуса, и все это после того, как каждые две недели меня кормили все новыми и новыми обещаниями. Я не могу считать это ни правильным, ни умным и составил на этот счет собственное мнение, о чем мне так бы хотелось побеседовать с тобой, но я вынужден считаться с действительностью и настроить себя на то, что я со своими взглядами успеха иметь не смогу. Вообще говоря, я надеюсь на Троицу! Вчера я слышал, как кто-то сказал, что последние годы для него потеряны напрасно. Я очень рад, что у меня еще никогда не было такого ощущения; я еще ни разу не жалел о своем решении 22.4.44 ...Хотя ты пишешь, что этот период многое значил для моей основной работы и что ты с нетерпением ждешь того часа, когда я смогу все рассказать тебе, ты не должен строить никаких иллюзий относительно меня. Я, конечно, обогатил свои знания, но не могу сказать, что сильно изменился. Есть люди, которые меняются, и такие, которые едва ли могут перемениться. Думаю, что я никогда сильно не менялся, разве только после первых поездок за границу и от первого сознательного впечатления, произведенного на меня личностью папы. Тогда произошел поворот от В последнее время меня много занимал вопрос, чем объясняется то, что обычно называют притуплением чувств после длительных тяжелых переживаний. Когда я вспоминаю о том, что было год назад, это бросается мне в глаза. Те же самые вещи я вижу в ином свете. Меня не вполне устраивает ответ, что это моя врожденная защитная реакция; более того, я полагаю, что здесь речь идет о более ясном, более трезвом осознании ограниченности собственных задач и возможностей, в результате чего становится реальной подлинная любовь к ближнему. Пока фантазия подстегивается и пребывает в состоянии возбуждения, любовь к ближнему остается чем-то смутным и отвлеченным. Сегодня я в состоянии спокойнее смотреть на людей с их заботами и потребностью в помощи и тем самым могу лучше служить им. Вместо притупления чувств я скорее говорил бы о прояснении; но, конечно, всегда стоит задача—превратить одно в другое. Однако я думаю, что в таких ситуациях не следует корить себя за то, что с течением времени ощущения уже не такие горячие и напряженные. Тем не менее никогда нельзя забывать об опасности упустить из виду целое, и даже в случае прояснения сильные ощущения должны сохраняться. Может ли этот опыт помочь и тебе в чем-либо? В чем же причина того, что некоторые дни без всякой видимой причины переносятся с гораздо большим трудом, чем другие? Может, это боль роста? Или искушения? Когда же это проходит, то мир внезапно предстает в ином свете. Недавно я слушал по радио сцену с ангелами из «Палестрины» и вспомнил Мюнхен. Эта сцена была единственной, которая мне особенно понравилась. Здесь есть ярый поклонник «Палестрины», который не может понять, что произведение мне ничего не говорит, и был в полном восторге, узнав, что сцену с ангелами я все-таки оценил. После долгого бесплодного периода я чувствую, что с. приближающейся весной у меня родилась потребность в творчестве. В следующий раз расскажу тебе об этом. А пока будь здоров и бодр. Несмотря ни на что, я все-таки надеюсь на скорую радостную встречу. 30.4.44 Вот прошел и еще один месяц—у тебя тоже время летит так бешено, как у меня? Я часто сам поражаюсь этому—но скоро ли настанет тот месяц, когда мы сможем увидеться? Столь сильно во мне ощущение того, что каждый день приносит в мир великие события и может изменить всю нашу частную жизнь, что я охотно писал бы тебе гораздо чаще, хотя бы потому, что не знаешь, как долго продлится такая возможность, а прежде всего потому, что хочется делиться друг с другом как можно чаще и как можно дольше. Я, между прочим, глубоко убежден в том, что еще до того, как ты получишь это письмо, на всех фронтах произойдут лающие события. В эти недели надо будет сохранять в душе особую твердость, и я желаю тебе этого. Нужно мысленно подготовиться ко всему, чтобы уже ничто не смогло нас устрашить. Глядя вперед, я бы хотел процитировать библейское 5еТ, и я ощущаю нечто вроде упоминаемого в 1 Петр 1, 12 ангельского «любопытства», как Бог станет теперь распутывать то, что кажется абсолютно неразрешимым. Думаю, что теперь настало время, когда Бог возьмется за дело, а мы, несмотря на всю нашу внешнюю и внутреннюю причастность, сможем воспринять это лишь с величайшей потрясенностью и благоговением. Каким-то образом станет явной—для того, кто вообще способен видеть,—правдивость слов Пс 57,126 и 9, 20 ел.; а слова Иеремии (45, 5) нам придется повторять изо дня в день. Пережить это время в разлуке для тебя еще трудней, чем для меня; поэтому я буду усиленно думать о тебе и делаю это уже сейчас. Мне казалось, что было бы хорошо для нас обоих, если бы мы смогли быть в этот период вместе, поддерживая друг друга. Но, пожалуй, даже «лучше», что это не так, что каждый должен пробиваться в одиночку. Мне очень тяжело, что я сейчас ни в чем не могу тебе помочь, за исключением того, что я действительно каждое утро и каждый вечер при чтении Библии, да часто еще и на дню думаю о тебе. Обо мне ты можешь не беспокоиться; у меня на удивление все в порядке, ты был бы поражен, если бы навестил меня. Здешние обитатели говорят мне то и дело—а это мне, как видишь, очень льстит,— что я «излучаю такое спокойствие» и что я «всегда такой веселый»; так что мой собственные, временами противоположные этому наблюдения над собой, по-видимому, беспочвенны (во что я, надо сказать, совершенно не верю!). Тебя удивили или, возможно, обеспокоили бы разве что мои теологические идеи и выводы из них, и вот здесь мне тебя по-настоящему недостает; ведь я просто не представляю, с кем бы я еще мог поговорить об этом, чтобы кое-что прояснить. Что меня постоянно занимает, так это вопрос, чем для нас сегодня является христианство и кем—Христос? Время, когда людям все можно было высказать словами (будь то теологические рассуждения или благочестивые речи), давно миновало; то же относится ко временам интереса ко внутреннему миру человека и к совести, а это значит, и ко времени религии вообще. На сегодня я должен заканчивать, т. к. письмо сейчас уйдет. Через два дня я напишу тебе по этому поводу больше. Надеюсь, ты примерно понимаешь, что я имею в виду; думаю, тебе не скучно. Прощай пока! Нелегко писать все время, не слыша отклика; ты должен простить меня, если письма получаются чересчур монологичными! Я могу еще кое-что приписать. Проблема, с которой имел дело Павел,— является ли лергтоцт) условием для оправдания,— сегодня, на мой взгляд, соответствует проблеме—является ли религия условием спасения. И свобода от подразумевает также свободу от религии. Я часто спрашиваю себя, почему «христианский инстинкт» часто влечет меня больше к нерелигиозным людям, чем к религиозным, и не потому, что я преследую миссионерские цели, а просто «как брата». Если я в кругу религиозных людей часто стесняюсь произносить имя Бога— ибо оно, как мне кажется, звучит здесь несколько фальшиво, и я сам кажусь себе не вполне честным (хуже всего, если кто-нибудь начинает употреблять религиозную терминологию, тут уж я совсем немею, и мне становится как-то неуютно Кстати, прочитай при случае Притч 22, 11.12. Вот крепкий засов против любой попытки благочестиво замаскированного бегства. 5.5.44 Хотя я и надеюсь, что мое письмо было тебе уже переслано в место прохождения отпуска (который, в конце концов, должен же начаться)... и в результате устарело, но сейчас все так ненадежно, и длительный опыт показывает, что скорее всего так будет продолжаться и далее, без каких-либо изменений в ближайшее время; так что мне все-таки хочется написать... У меня как с субъективной, так и с объективной точек зрения все, надо сказать, благополучно, но вопрос о времени продолжает оставаться открытым. Однако все хорошие вещи происходят внезапно, и вот этого я жду и сильно надеюсь... Еще несколько слов по поводу «безрелигиозности». Ты, видимо, помнишь статью Бультманна о «демифологизации» Нового Завета? Сегодня я бы сказал об этом, что он зашел не «слишком далеко», как считает большинство, но недостаточно далеко. Проблематичны не только «мифологические» понятия вроде «чуда», «вознесения» и т. д. (которые, однако, принципиально неотделимы от понятий «Бог», «вера» и пр.!), но вообще все «религиозные» понятия. Нельзя разделять «Бога» и «чудо» (на чем настаивает Бультманн), но нужно суметь возвещать и интерпретировать и то и другое «не-религиозно». Бультманновский подход в конечном счете либерален (т. е. он сужает Евангелие), тогда как я стремлюсь мыслить теологически. Но что же понимать под «религиозной интерпретацией»? Это означает, на мой взгляд, рассуждать, с одной стороны, метафизически, а с другой— индивидуалистически. Ни то, ни другое не затрагивает ни библейской вести, ни современного человека. Разве все мы практически не утратили индивидуалистического интереса к личному спасению души? Разве не создается у нас впечатление, что есть вещи более важные, чем этот вопрос (наверное, не «чем это дело», а все-таки «чем этот вопрос»!?)? Я знаю, что это звучит довольно страшно. Но разве в принципе это не соответствует Библии? Ставится ли в Ветхом Завете вообще вопрос о спасении души? Не образуют ли средоточие всего праведность Божия и Царство Божие на земле? И разве суть Рим 3, 24 ел. заключается в индивидуалистическом учении о спасении, а не в том, что один Бог праведен? Ведь речь-то идет не о потустороннем, а об этом мире, в том виде, как он создается, сохраняется, объемлется законами, примиряется и обновляется. То, что сверх этого мира, стремится в Евангелии стать чем-то для этого мира; и я понимаю это не в антропоцентрическом смысле либеральной, мистической, пиетистской, этической теологии, но в библейском смысле, явленном в миротворении и боговоплощении, в крестной смерти и воскресении Иисуса Христа. Барт был первым теологом, начавшим критику религии (и в этом его великая заслуга), но на место религии он поставил позитивизм откровения, допускающий две возможности: «клюй, птичка, или подыхай»; будь то рождение от Девы, Троица или что-либо еще, все является равнозначиной и равнонеобходимой частью целого, которое должно заглатываться целиком или вообще отвергаться. Это не в духе Библии. Существуют ступени познания и ступени значимости; то есть необходимо восстановить институт посвященных, с помощью которого тайны христианской веры защищаются от профанации. Позитивистское учение об откровении чересчур упрощает дело, устанавливая в конечном итоге закон веры и расчленяя то, что для нас есть единый дар (через вочеловечение Христа!). На месте религии оказывается теперь церковь—это само по себе отвечает духу Библии, но мир в известной степени оказывается самодостаточным и предоставленным самому себе, и в этом ошибка. В последнее время я размышляю о том, как следует «мирским образом» (в ветхозаветном смысле и в смысле Ин 1, 14) переинтерпретировать понятия «покаяние», «вера», «оправдание», «второе рождение», «освящение». Я потом напишу тебе об этом. Забрав партию заключенных |
|
|
|