<<<     ΛΛΛ     >>>   

Может показаться, что непрестанный протест против тех, кто притесняет «бедных», почти не относится к нашему обществу. Вероятно, так кажется лишь на первый взгляд; вероятно, разница только в том, кого понимать под «бедными». Иногда с нас требуют намного больше налогов, чем надо бы. Если это случится с деловым человеком, умеющим постоять за себя, особой беды не будет — он объяснится, потратит время, и все. Но если неправедный мытарь пытается обмануть вдову, которая и так еле сводит концы с концами на свои «нетрудовые доходы», заработанные тяжким трудом и почти съеденные инфляцией, дело хуже. Ее никто не защитит, она ничего не понимает, она боится, она заплатит и станет совсем уж голодать и холодать. Мытарь же именно «обижает бедных» — правда, не ради своей наживы, а ради карьеры, чтобы угодить хозяевам. Какая то разница тут есть. Насколько важна она для Того, Кто защищает беззащитных, я не знаю, а чиновник узнает в час своей смерти. (Что, если я не прав? Что, если наши чиновники, как истинные спортсмены, соблюдают правила игры и не бьют лежачих? Тогда прошу у них прощения, обвинить их я не вправе; а все же — могу предупредить. Зло быстро входит в привычку.)

Вероятно, вы заметили, что я как то приспосабливаю к нам ветхозаветную концепцию, воображая себя не истцом, а ответчиком. Псалмопевцы так не делали. Они хотели суда, потому что считали себя, именно себя, несправедливо обиженными. Правда, и в псалмах есть строки, где автор приближается к христианскому смирению и мудро отказывается от самооправдания. В 49 псалме (вообще одном из лучших) обвинитель — Бог (7 23), а в 142:2 мы читаем такие знакомые слова: «….не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается пред Тобой ни один из живущих». Но это — исключения. Почти всегда псалмопевец — негодующий истец.

По видимому, он уверен, что его то руки чисты. Он никогда не причинял другим тех страшных обид, которые причиняют ему. «Господи, Боже мой! если я что сделал, если есть неправда в руках моих, если я платил злом тому, кто был со мной в мире, — я, который спасал даже того, кто без причины стал моим врагом: то пусть враг преследует душу мою и настигнет, пусть втопчет в землю жизнь мою и славу мою повергнет в прах» (7:4 6). Но я ведь ничего такого не делал! Враги не мстят мне за зло, они «воздают мне злом за добро», а я поступаю с ними, как требует милосердие (34:12 14).

Конечно, здесь таится опасность. Именно здесь проходит путь к тому ветхозаветному самодовольству, которое так яростно обличал Спаситель. Скоро мы об этом поговорим, но сперва я замечу: считать себя правым — одно, считать себя праведным — другое. Никто из нас не праведен, и потому второе мнение всегда ошибочно. Однако многие из нас, а может быть, и все, бывают в чем нибудь правы. Более того, плохой человек может быть прав, хороший — не прав. Вопрос о том, Чарли или Томми принадлежит карандаш, никак не связан с вопросом о том, кто из мальчиков лучше, и не дай Бог родителям впасть в эту ошибку. (Еще хуже, если они скажут Томми, чтобы он был добрым мальчиком и отдал Чарли карандаш, хотя Чарли и не прав. Может быть, оно и вправду лучше, но правда эта — не ко времени. Вынужденная милость хуже суровой справедливости. Томми запомнит на всю жизнь, что милость и доброта — ханжеская уловка, выгодная ворам и любимчикам.) Мы нив коей мере не должны думать, что псалмопевцы заблуждаются или просто лгут. В определенное время, в определенном деле они действительно правы. Быть может, нам неприятен их голос, он недостаточно мягок — но несправедливо обиженные люди редко бывают мягкими.

И все же прискорбное смешение «правых» и «праведных» не миновало их. В псалме 7 мы видим самый переход. Вначале псалмопевец прав, а в стихе 9 он уже праведен: «Суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности моей во мне». Бывает смешение и похуже: жажда суда нерасторжимо переплетается с жаждой мести. Об этом мы поговорим отдельно. Псалмы, где речь идет о собственной праведности, мы разберем через несколько глав; псалмы, где речь идет о мщении, — сейчас, в следующей главе. Именно из за них священники боятся приучать людей к Псалтири. Но должна же и от них быть польза христианам, если мы верим (а я верю), что Писание боговдохновенно! (Я скажу позже, почти в конце, как я это понимаю.)

III. ПРОКЛЯТИЯ

Когда мы читаем некоторые псалмы, ненависть пышет в лицо, словно жар из печи. Иногда эта ненависть не пугает, но лишь потому, что смешна современному разуму.

Примеры ненависти пугающей можно найти во многих местах, но самый ужасный, наверное, в псалме 108. Автор просит Бога, чтобы тот поставил нечестивого над его врагом, а «диавол да станет одесную его» (6). По видимому, смысл здесь не совсем такой, какой привидится читателю христианину. «Диавол» — это обвинитель, быть может — доносчик. «Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет в грех» (7). Тут, мне кажется, речь идет не о молитве к Богу, а о мольбе, обращенной к человеку, к судье. «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой. Дети его да будут сиротами, и жена его — вдовою. Да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих… Да не будет сострадающего ему; да не будет милующего сирот его» (108:8 10,12). Еще ужасней один стих из прекрасного псалма — о вавилонских младенцах (136:9). И поистине бесовская, утонченная злоба в 68:23: «Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею».

Примеры, вызывающие улыбку, если не смех, особенно режут слух в любимых псалмах. Так, в псалме 142 после одиннадцати стихов, над которыми чуть не плачешь, вдруг приписка (ах ты, чуть не забыл!): «И по милости Твоей истреби врагов моих». Еще простодушней совсем уж детский возглас: «О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого!» (138:19) — словно автор удивляется, как это Всемогущему не пришло в голову такое простое средство против зла. Самый чудовищный пример — в одном из лучших псалмов, 22; после злачных пажитей, тихих вод, твердой помощи «посреди сени смертныя» мы натыкаемся на такие слова: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих», то есть — я пирую, а они смотрят! Поэт не может, по видимому, радоваться Божьим дарам, если эти гнусные враги не увидят их и не изойдут завистью и злобой. Вероятно, здесь меньше бесовского, чем в том стихе, который я цитировал раньше, но мелочность и пошлость такого чувства вынести невозможно.

Конечно, мы можем просто не обратить внимания, отбросить эти стихи. Но, как ни жаль, они не вычленяются, они переплетены с поистине дивными строками. Если же мы все еще верим, что Писание — священно или хотя бы что христиане, читая веками псалмы, не действовали прямо против Божьей воли; если мы помним, что Сам Господь непрестанно черпал из псалмов и образы и слова, — мы попытаемся извлечь пользу из этих стихов. Какую же?

Сейчас я буду говорить не о всей пользе, а о части ее — другую часть вы найдете в главах об иносказаниях. Кроме того, в этой главе речь пойдет лишь о пользе, до которой постепенно, очень медленно додумался я сам.

Поначалу я твердо верил (верю и теперь), что нельзя думать так: если такие фразы есть в Библии, значит, мстительность и злоба каким то образом и благочестивы, и хороши. Однако нельзя и сделать вид, что ненависти тут нет вообще. Она есть — неприкрытая, гложущая, злорадная; но мы согрешим, если станем оправдывать эту страсть в ком бы то ни было, а хуже всего — в себе. Все дальнейшие рассуждения возможны только в том случае, если вы примете эти предпосылки.

Как всегда, мне прежде всего помог как бы и внерелигиозный опыт. Я вдруг узнал эти чувства. Все мы их знаем. Это — досада, выраженная так свободно, бесстыдно, непристойно, как в наши дни ее выражают только дети. Конечно, я не подумал, что древние израильтяне жили без ограничений и условностей. Восточные и древние культуры во многом условней, ритуальней, вежливее нашей. Но подавляли они не то, что подавляем мы. Они не скрывали злобы ради приличия и не боялись, что их назовут неврастениками. Поэтому мы и видим здесь злобу, как она есть.

Казалось бы, после этого я должен был обратить взор в собственное сердце. Действительно, весьма душеполезно делать такой вывод из «злобных псалмов». Правда, мы и в самой страшной обиде не мечтаем о таких отмщениях. Жизнь наша спокойней (вернее, в некоторых странах она пока еще спокойней). Псалмопевцы жили среди ужаснейших казней, насилия, кровавых закланий, иногда — человеческих жертв. Кроме того, повторю, мы лучше скрываем наши чувства даже от самих себя. «Что же, — говорим мы, — он еще пожалеет…», и нам кажется, что мы просто предсказываем, ничуть при этом не злорадствуя. Однако, читая о том, как псалмопевец лелеет свою обиду, узнать себя мы можем. Что ни говори, этот озлобленный, дикий, жалеющий себя человек очень близок нам.

Да, душеполезно об этом подумать. Но я подумал о другом. Я увидел, что бывает, когда обидишь человека. Вот он, естественный результат жестокости. Слово «естественный» я пишу с умыслом: благодать может смыть его, разум — подавить, самообольщение — скрыть от нас (это хуже всего). Но суть не в том. Если бросить спичку в опилки, они вспыхнут, хотя огонь можно сразу залить водой или затоптать. Так и здесь — если вы грубы с человеком, или высокомерны, или пренебрежительны, он обидится. Вы введете его в искушение — он станет из за вас таким, каким был автор псалмов, когда писал те стихи. Может он и подавить искушение, но ведь может и не подавить. Если не подавит, если погибнет от ненависти ко мне, как же спасусь я сам? Я не только обидел его, я ввел в его сердце новый грех. Если этот грех его разрушит, это я соблазнил его, я — искуситель.

Незачем толковать о том, что прощать легко. Все мы помним старую шутку: «Бросил курить? Это что! Я сто раз бросал». Прощать трудно. Мы сотни раз вынуждены прощать одно и то же. Мы прощаем, умерщвляем досаду — а она оживает как ни в чем не бывало. До седмижды семидесяти надо прощать не 490 обид, но одну единственную. А я ввел в чье то сердце лишнюю обиду! У меня прекрасные к тому возможности, мне очень легко унизить человека. Если вы не преподаватель, не старшая медсестра, не судья, благодарите за это Бога.

Встречая в псалмах проклятия, нельзя просто ужасаться. Да, проклятия ужасны. Но подумаем не о том, как злобен псалмопевец, а о том, что его до этого довело. Именно такую злобу, согласно естественному закону, рождают жестокость и несправедливость. Отнимите у человека имущество, честь или свободу, и вы отнимете у него чистоту, а может — из за вас он перестанет быть человеком. Не все жертвы кончают с собой; многие живут, и живут они злобой.

Тут мне пришла в голову другая мысль и повела меня совсем не туда, куда я думал. Псалмопевец реагирует на оскорбление естественно, но неверно. Казалось бы, можно сказать, что он — не христианин и лучшего не знает. Однако объяснение это поверхностно, и по двум причинам.

Первая причина. Судя по Писанию, иудеи «лучшее» знали. «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем… Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби ближнего твоего, как самого себя», — говорит им Господь в Книге Левит (19:17 18).А в Исходе: «Если найдешь вола врага твоего или осла его, заблудившегося, — приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (23:4 5). «Не радуйся, когда упадет враг твой, — читали они в Книге Притчей Соломоновых, — и да не веселится сердце твое, когда он споткнется» (24:17). Никогда не забуду, как я был поражен, когда открыл, что слова апостола Павла — прямая цитата из той же книги: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою. Ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его» (25:21). Это — одна из наград тем, кто часто читает Ветхий Завет. Все больше и больше видишь, как много цитат из него — в Завете Новом, как непрестанно наш Господь повторяет, продолжает, усиливает иудейскую этику, как редко Он вводит новое. Пока Библию читали многие, это прекрасно знали миллионы неученых христиан. Теперь об этом забыли, и людям кажется, что они чем то умалят Христа, если докажут, что в дохристианском тексте есть что нибудь «предвосхищающее» Его слова. Неужели они думают, что Он фокусник, вроде Ницше, выдумавший «новую этику»? Любой хороший учитель — и в иудаизме, и в язычестве — предвосхищал Его. Все, что было лучшего в религиозной истории мира, предвосхищало Его. Иначе и не может быть. Свет, просвещавший людей от начала, может разгореться, но не измениться.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Вероятно
То же самое можно сказать
Могло быть любви к природе чувства горожанина