<<<     ΛΛΛ     >>>   

253
худшей предпосылкой. Полагая, что религия образует ядро определяющей общество системы ценностей, Белла предположил существование в основе культивируемых в японском обществе буддизма, синтоизма, конфуцианской этики глубинной религиозной структуры - "японской религии". Ориентированное на "мирские дела" (в японской культуре успех определяется трудолюбием и усердием) аскетическое движение, охватывавшее преимущественно самураев, в то же время содержало и трансцендентную ориентацию. Эта "японская религия" культивировала строгую групповую лояльность и могла сформировать то ядро, которое выступило инициатором индустриального развития страны. К тому же политическая элита под влиянием контактов с западными странами во второй половине XIX в. пришла к выводу, что Япония может противостоять Западу, только восприняв современные формы производства, государственности и управления. По мнению Белла, пример Японии показывает, что религия способна оказывать влияние на экономическое мышление разными путями, весьма отличными от способа влияния на развитие капитализма протестантской этики.
Как показали исследования в ряде европейских стран и США (в частности, исследования, которые в 1950-х гг. провел в Детройте Г. Ленски), и в уже развитом индустриальном обществе религия может обусловливать различия в хозяйственном мышлении населения. Ленски обнаружил, например, что протестанты в большей мере, чем католики, обладают хозяйственным менталитетом того типа, который у Вебера характеризует "дух капитализма".
В России начала XX в. проблема развития капитализма вызывала бурные дискуссии. В работах С.Н. Булгакова эта проблема рассматривается в ее связи с религиозной жизнью, главным образом - православием. Высоко оценивая книгу Вебера "Протестантская этика", он прежде всего указывает на то, что благодаря этой работе религия как фактор экономического развития, поскольку она есть фактор образования личности, вводится в круг изучения экономической жизни [5]. Булгаков с сожалением констатирует, что влияние религиозного фактора на экономическую жизнь изучено недостаточно и что подобного рода исследования почти совершенно отсутствуют применительно к русской хозяйственной жизни, включая историю развития промышленности в России.
По мнению Булгакова, новое "европейское отношение к хозяйственному труду" вносится христианством. Оно не начинается с Реформации, но Реформация и протестантизм внесли решающий

254
перелом в это развитие. Стержень этого вопроса - свойственная христианству мотивация труда: труд - не только необходимость, он может и должен рассматриваться как исполнение религиозных или этических обязанностей, как "особое религиозное делание".
Религиозно-нравственное отношение к труду особенно свойственно эпохам с преобладанием религиозного мировоззрения, когда труд входит в систему общей аскетики, означающей не умерщвление плоти, но положительную работу на пользу целого, на этическое и эстетическое просветление мира. Булгаков отмечает экономическое значение монастырского хозяйства в определенные периоды истории Западной Европы, роль православных монастырей в освоении огромных пространств российского Севера и Востока.
Однако самый важный вопрос для Булгакова - это развитие капитализма в России и потенции русского православия. Булгаков соглашается с Вебером, что капитализм требует особой психологии - не просто отношения к труду как религиозному и нравственному деянию, но и отношения к богатству как самоцели. Это идея буржуазной этики о профессиональном долге умножать накопленные средства, пускать капитал в оборот. Булгаков пишет:
"Мирской протестантский аскетизм, действуя со всей силой против беспечного пользования имуществом и связывая потребление, особенно же предметов роскоши, освобождает накопление от препятствий со стороны традиционной этики: он разрывает аскетические путы к накоплению во имя же аскетизма, не только легализируя стремление к обогащению, но и рассматривая его прямо как дело богоугодное" [ 11, с. 359]. Таким образом, получается, что можно наживать деньги со спокойной совестью. Но помимо буржуазного предпринимателя аскетический протестантизм воспитал еще и совестливых, необыкновенно работоспособных и привязанных к труду как богоугодной цели жизни, чувствующих свою ответственность рабочих.
Отмечая связь русского капитализма со старообрядчеством, Булгаков обращает внимание на то, что гонения вырабатывают стойкость и силу характера, тогда как привилегированное положение огосударствленной церкви ослабляет степень влияния религиозного фактора (независимо даже от особенностей вероучения). Православие в своем отношении к миру коренным образом отличается от протестантизма, но, как утверждает Булгаков, в дисциплине аскетического послушания оно, как и догматически не отличающееся от него старообрядчество, имеет могучие средства для воспитания личности и выработки чувства личной ответственности и долга, столь существенных для экономической деятельности.

255
Правда, с сожалением констатирует Булгаков, влияние православия на экономическое творчество русского народа становится все менее ощутимым и чаще оказывается слабее, чем влияние сект, по причине "прискорбного упадка православия в данный исторический момент".
Вывод, к которому приходит Булгаков, звучит и сегодня актуально: народное хозяйство требует духовного здоровья народа, повышения личной ответственности и самодисциплины, которая предполагает признание нравственных обязанностей в сфере профессионального труда. И дело не только в том, что "из-за низкого качества человеческой личности также происходит экономическое завоевание России иностранцами", но главным образом в том, что "для русского возрождения необходимо и национальное самовоспитание, включающее и более здоровое, трезвое и более честное отношение к вопросу о развитии производительных сил".
Более детально анализирует роль старообрядчества в развитии торгового и промышленного капитала в России историк Н.М. Никольский в работе "История русской церкви" [12]. Механизмы воздействия старообрядчества на экономическое развитие существенно отличны от тех, которые раскрывает Вебер, говоря о воздействии аскетического протестантизма на создание психологических предпосылок капитализма в Западной Европе. Главное отличие заключается в том, что религиозное развитие "посадской оппозиции" в форме "старой православной" веры предусматривало не столько выработку новой религиозной идеологии, сколько колонизацию по Волге и к Уралу, а также в зарубежье.
В руках старообрядцев оказались главнейшие торговые пункты по Волге, начиная от Шуи, судостроение, торговля хлебом. На Урале большие успехи были достигнуты в промышленном развитии. К середине XVIII в. старообрядческая буржуазия уже обладала "великими промыслами и торгами", а в начале XIX в. на первое место выдвинулась московская (рогожская) группа старообрядцев-купцов, ворочавших миллионными капиталами.
Никольский объясняет торговые и промышленные успехи старообрядцев рядом причин, и в первую очередь - необыкновенной солидарностью и взаимоподдержкой. Солидарность связывала не только членов одной общины, но все общины были связаны солидарностью интересов и оказывали друг другу поддержку. "Дух торгового капитала" был духом общинной солидарности на религиозной почве, усиливаемый гонениями. В этой взаимосвязи - сила старообрядческих объединений, своего рода инфраструктуры торговой деятельности в масштабах страны: "Церковная организация

256
поповщины была лишь псевдонимом широкой организации торгового капитала, главными владельцами которого были тогда "благословенные "адепты старой веры. Главное место в торговом обороте этой эпохи занимала торговля хлебом. Рогожская и Таганка задолго до организации специальной торговой агентуры уже имели таковую в лице старообрядческих общин хлебородных губерний..." [12, с. 245]. В первые десятилетия XIX в. торгово-промышленный Рогожский союз основал первые крупные мануфактуры в самой Москве и ее окрестностях, что явилось началом свободной капиталистической промышленности.
Крестьяне, массами поступавшие на мануфактуры, принимали старообрядчество, что давало им перспективу выхода из крепостного состояния и избавления от рекрутчины, т.е. эта перспектива была построена скорее на практических, нежели на этических интересах. За переход в старообрядчество крестьянам выдавались на льготных условиях ссуды для выкупа на волю и покупались для них рекрутские квитанции. Таким образом, здесь также промышленность обеспечивалась "работоспособными" и "чувствующими свою ответственность перед хозяином" рабочими: фабрикант был братом по вере и благодетелем.
Предпринимательство в развитии российского торгово-промышленного капитала имело иные мотивации, чем аскетический протестантизм с присущим ему индивидуализмом и чувством личной ответственности перед Богом. Гонения на раскольников усиливали дух солидарности, взаимоподдержки; выброшенные из официальных социальных структур, поставленные фактически "вне закона", они могли противопоставить силе государства - силу больших денег. Капитал - оружие в борьбе за веру с ее гонителями, долг движет наживающим миллионы, а не просто страсть к наживе; он делает "богоугодное дело" еще и потому, что кормит, дает работу, устраивает судьбу многих, которые иначе пропали бы. Таким образом, и здесь оказывается, что можно наживать деньги со спокойной совестью, и чем больше - тем лучше. Но увеличение богатства, в отличие от этики аскетического протестантизма, не рассматривается само по себе как высшее благо, как самоцель. Остается, по идее, отношение к хозяйственной деятельности как "общественному служению". Религиозная этика неизбежно вступает в противоречие с "рациональностью дела".
И не потому ли в России отношение к предпринимателю такое, говоря словами Булгакова, которое "загоняет морально в угол представителей промышленности, их деморализует, деградируя их в общественном мнении", "подвергает их общественно-моральному бойкоту?"

257
Быстрый рост промышленного и банковского капитала во второй половине XIX в. оказал воздействие на экономическую базу государственной православной церкви. Церковь, отмечает Никольский, тянется вслед за веком к капиталистическому накоплению, но совершает это чрезвычайно неуклюже и "работает" не столько на себя, сколько на государство.
Поданным на 1910 г., лишь немногие церковные учреждения имели крупные земельные угодья, большую часть церковных земель составляли мелкие наделы сельских церковных приходов. Эксплуатировались с целью извлечения прибыли 800 тыс. десятин земли, принадлежавших архиерейским домам и монастырям, но эти земли составляли лишь 0,1% землевладения России в это время. Немногочисленны были и коммерческие предприятия церкви. Только несколько крупнейших монастырей вроде Троице-Сергиевой и Киево-Печерской лавры имели свои лабазы, лавки и доходные дома. Главным источником существования всех церковных учреждений и духовенства были казенные кредиты и доходы от чисто церковных операций. Лишенные земель, далеко не обеспеченные штатным казенным содержанием (из 934 монастырей в 1916г. его получали только 275 всего в сумме 423 528 руб., т.е. около 150 руб. на монастырь), монастыри жили главным образом на свои средства, источником которых была своеобразная торговля: торговали местами на монастырских кладбищах, крестиками, иконами, освященным маслом, молитвами - 100%-й наживой. Церковный православный историк Е.Е. Голубинский говорил о том, что русские православные монастыри были самыми бессовестными торговцами в мире. Время от времени, когда поднималась волна нареканий, Синод пытался для поднятия авторитета монастырей побудить их расширить благотворительную и учебную деятельность, но, как правило, монастыри отказывались, ссылаясь на свою "бедность". В 1913 г. при монастырях было только 192 больницы с 2368 койками и 113 богаделен с 1517 призреваемыми навею Россию. Число тем более ничтожное, если сравнить его с числом монастырей и численностью монахов.
Все церковные денежные капиталы должны были в обязательном порядке помещаться в государственные процентные бумаги и храниться в Государственном банке. Когда в 70-х гг. XIX в. появились городские и частные банки, платившие больший процент, чем Госбанк, и церковные учреждения стали помещать в них свои средства, правительство оценило это как преступление, и в 1882 г. Синод отдал строжайший приказ передать все церковные вклады из частных банков в Госбанк и впредь не иметь никакого дела с частным денежным рынком. Церковь должна была служить государству не только духовными, но и материальными средствами. Никольский отмечает "паразитические черты церковной экономики" и приходит к заключению, что критическое положение

258
православной церкви послереформенного времени обнаруживается прежде всего в ее экономической слабости. Говорить о каком-либо реальном вкладе православия в экономическое развитие России не приходится.
И.С. Аксаков, призывавший к церковной реформе ради спасения православия, уподоблял церковное тело трупу, в котором составные части - миряне и клир - соединены лишь насильственно и механически, охвачены деморализацией и грозят окончательно разъединиться.
Итак, определенные религиозные ценности и установки могут способствовать развитию или упадку экономической системы. Если религиозная этика ориентирует на трудолюбие, прилежание, самоограничение и скромный образ жизни, служение "делу", а не самоублажение, то она может способствовать умножению богатств. Однако такого рода мотивация сама по себе не является ни достаточной, ни необходимой и должна подкрепляться действием других факторов.
В современном мире значение религиозной системы в экономике развитого типа мало заметно. Это обстоятельство объясняется тем, что в процессе модернизации создается неотъемлемо присущий всякому индустриальному обществу современного типа высокий уровень рационализации. Современное общество требует многочисленного научно-технического персонала, обучение и текущая социальная организация которого предполагают высокий уровень рационализации на уровне не только инфраструктуры, но и сознания. Сегодня в России "экономическая элита - самая нерелигиозная из элит" [14,с.88].

Религия - социальная стратификация - социальная мобильность
В любом обществе существует социальное неравенство, которое заключается в том, что люди занимают в обществе неодинаковое "положение", разные позиции в системе социальных отношений. Они различаются по своему социальному статусу.
Вебер связывал статус с устройством общества. Он полагал, что классовые расслоения определяются экономическими отношениями, тогда как статус - через позитивное или негативное социальное оценивание. Принадлежность индивида (или группы индивидов) к тому или иному слою (страте, которой может быть класс, каста, сословие) определяет их позицию в системе социальных отношений. Статусные позиции имеют больший или меньший пре-

259
стиж. Но статус человека (группы) определяется не только занимаемым им положением, но и общественным мнением, т.е. оценкой того, в какой мере он отвечает требованиям, предъявляемым ему в связи с занимаемой им социальной позицией. Речь идет, таким образом, об уважении (или неуважении), оказываемом индивиду (группе). Социальный статус определяет место индивида в обществе на ступеньках социальной системы, его принадлежность к статусной группе. Статусные группы - это общности, члены которых ведут похожий образ жизни и придерживаются схожих норм, создают и охраняют традиционные нравы. С понятиями социальной позиции и статуса связано понимание социальной стратификации, мобильности и власти.
Вебер рассматривал общество как многоуровневую систему, в которой наряду с классовой принадлежностью, определяемой отношением к собственности, важное место принадлежит статусу, выполняемой индивидом социальной роли, степени обладания им властью. На основе различий по этим показателям складывается социальная иерархия. По утверждению Т. Парсонса, инструментальная роль социальной стратификации заключается в том, чтобы обеспечивать адекватное восприятие и выполнение социальных ролей посредством санкционируемой системы поощрений, призванных быть стимулом различных типов деятельности.
Принято различать четыре основных типа стратифицированного общества: рабство, каста, сословие и класс. Религия - одно из измерений стратификации в ряду таких, как ранжирование по родственным и этническим группам, профессиям, обладающим разным престижем, по степени власти и могущества, доходам или богатству, образованию или обладанию знанием.
Религия и кастовая система. Разделение на касты в Индии - единственный пример системы социальной стратификации по религиозному основанию: касты занимают различное положение в обществе по степени "ритуальной чистоты", определяющей разрешенный только их членам образ жизни и род занятий. Именно принадлежность к касте фиксирует, что каждый должен и может делать; возникает конфликт, если кто-то делает то, что положено делать другой касте (при этом считается, что лучше посредственно делать то, что положено, чем отлично выполнять обязанности другой касты). Эта система включает четыре кастовые группы (варны) и одну внекастовую - "неприкасаемых", которые считаются ритуально нечистыми, выполняют самую грязную работу и практически исключены из общественной жизни.

260
Две высшие касты - брахманов и кшатриев - включают духовных и светских правителей, воинов и землевладельцев, вайшьи - каста предпринимательских средних классов, шудры - работники, слуги, рабы. Варны включают многочисленные подкасты - "джати", каждая из которых имеет собственный социальный ранг и свод правил, призванных обеспечить поддержание ритуальной чистоты группы посредством ограничения или запрещения браков, а также физических и социальных контактов за пределами границ касты. Джати играют главную роль в определении повседневных занятий своих членов, ритуально регулируют трудовую занятость и методы ее выполнения.
Соблюдение правил поддерживается светскими и духовными санкциями, исходящими от обладающих карательными полномочиями властей касты. Оно поддерживается также общественным мнением, а в религиозном плане - индуистским учением, верой в перевоплощение (сансара): божественное присутствует в любом существе, и его душа (атман) неуничтожима; люди умирают, чтобы снова появиться в другой жизни; возрождение имеет моральную составляющую - в зависимости от того, как человек выполняет свое предназначение в обществе, он возрождается в более высоком или более низком положении, а наименее достойные могут возродиться в животном, более или менее нечистом. Принадлежность к касте - ничем не исправимый результат деяний в предыдущей жизни: следует смириться со своим положением в обществе и утешаться надеждой на переход в более высокую касту в будущей жизни. Единственная надежда на достижение более высокого ранга в следующем рождении - точное исполнение кастовых обязанностей. Высшая задача индуиста - избежать цикла перерождения и заслужить освобождение. Для этого используются деяние (или карма) - в основном соблюдение ритуалов своей касты, знание (джняна) - прежде всего знание священных книг и служение (бхакти) - культ в честь одного из богов индуистского пантеона. Такова в индуистском обществе структура духовного и социального управления; ее поддерживают два символа: дхарма - высший и вечный порядок вещей, определяемый абсолютным божественным началом, и карма - учение о перевоплощении. Каждый знает, что должен ждать смерти, чтобы улучшить свое положение. Кастовые запреты носят характер табу и отменяются крайне редко. За нарушение кастовых норм полагаются строгие наказания и мучительные обряды "очищения".
Очевидно, что кастовая система обусловливает стабильность общества. "Решающей для влияния кастовой системы... была ее связь с верой в перевоплощение душ, согласно которой улучшение шансов

261
при новом рождении зависит только от выполнения предписанной кастой профессиональной деятельности. Любая попытка выйти из касты, особенно попытка проникнуть в сферу деятельности других, высших каст, навлекает злые чары и ухудшает шансы при перевоплощении, Это объясняет, почему именно низшие касты - которые, конечно, больше всего заинтересованы в улучшении своих шансов при перерождении - наиболее тверды в выполнении кастовых обязательств и (в целом) никогда не пытались низвергнуть кастовую систему посредством "социальных революций " или "реформ ". Библейское, подчеркиваемое и Лютером предписание - "Каждый оставайся в том звании, в котором призван "- поднято здесь до уровня главного религиозного долга и санкционировано религией под угрозой страшной кары" [1, с. 109-110]. Вебер связывал с индуизмом традиционализм индийского общества, полагая, что кастовая система препятствовала развитию капитализма в Индии:
"Специфическое воздействие религиозного освящения касты на "дух "ведения хозяйства прямо противоположно рационализму. Кастовая система превращает отдельные, возникшие в результате разделения труда, виды деятельности, в той мере, в какой они служат признаком кастового различия, в санкционированную религией и потому "священную" профессию. Каждая индийская каста, даже самая презренная, рассматривает свою деятельность (не исключая занятие воровством) как установленное специфическими богами или во всяком случае специфической божественной волей жизненное предназначение и утверждается в чувстве собственного достоинства посредством технически совершенного выполнения своей профессиональной "задачи ". Однако эта профессиональная этика, во всяком случае для ремесленной деятельности, в определенном смысле "традиционно ", а нерациональна. Свое назначение и оправдание она находит в области ремесленного производства, в абсолютном качественном совершенстве продукта.
Она далека от мысли о рационализации способа производства, которая лежит в основе всей современной рациональной техники, или систематизации функционирования предприятия, превращая его в рациональное, направленное на получение прибыли хозяйство, - от той мысли, которая лежит в основе современного капитализма" [ 1, с.109].
Краеугольный камень кастовой системы - разграничение "чистого" и "нечистого" в религиозном смысле. Каждая группа располагается в иерархическом порядке каст соответственно степени своей "чистоты". На каждом уровне имеются свои показатели "чи-

262
стоты" и "нечистоты". Таким образом, для кастового строя решающим является то, что все другие существующие в обществе различия могут быть вписаны в систему координат "чистое - нечистое". В первую очередь принадлежность к той или иной касте определяет профессиональную дифференциацию и структуру власти в обществе. Реальная власть в Индии принадлежала "раджам", князьям из касты кшатриев. Но в религиозно определяемой иерархии они стояли ниже брахманов. Это очевидное расхождение сознательно поддерживалось в качестве идеологического принципа, тогда как в западных обществах доминировала тенденция к сакрализации правителя и приписыванию ему жреческого статуса.
Происхождение кастовой системы в Индии остается нерешенным вопросом. Однако ясно, что одним из важных обстоятельств была монополизация ритуала брахманами, которые впервые провели резкую дифференциацию в культовой сфере общества на "чистое" и "нечистое". Эта религиозно обусловленная система социальной стратификации оказалась исключительно долговечной не в последнюю очередь и потому, что была достаточно гибкой.
Так, целые племенные образования оказались интегрированными в индийское общество посредством их определения в качестве той или иной касты; допускалась - и это было чрезвычайно важно - сама возможность посредством соблюдения предписаний кастовой чистоты перехода в более высокую касту; с помощью аскезы внемирской ориентации отдельные личности, "религиозные виртуозы" могли как бы отрешиться от кастовой системы, не навлекая при этом на себя осуждения. Всегда существовали религиозно мотивированные группы (большое число "сект"), приверженцы которых жили вне кастового строя.
Понятие касты связано со спецификой индийского общества и индуизма как его религии, это понятие невозможно переносить на другие общества иначе как в условном смысле.
До сих пор попытки преодолеть кастовую систему в Индии не привели к полному успеху даже несмотря на то, что жизнь в больших городах делает неосуществимым запрет на соприкосновение между кастами.
Но и в обществах более эгалитарного характера, с менее явно выраженным неравенством, даже сегодня, когда, казалось бы, только успех и власть решают вопрос о престиже и принадлежности к тому или иному слою, дихотомия "чистого" и "нечистого" все же продолжает сказываться (имеют значение и происхождение "из хорошей семьи", "порода" или "чистота крови", и "чистая совесть" и т.д.).
Не экстраполируя кастовую систему на другие общества, тем не менее можно признать, что религиозная (или ритуальная) чистота остается одним из измерений социального статуса и объясня-

263
ет главный механизм влияния религии на структуру социальной стратификации в обществе. В религиозно-гомогенных обществах и в обществах, где существует религиозный плюрализм, этот механизм действует по-разному. Но достаточно типичной является ситуация, когда в обществе, в котором существуют разные религии и одна из них в силу каких-то обстоятельств является господствующей (государственной, религией этнического большинства и др.), принадлежность индивида к этой господствующей религии способствует повышению его социального статуса.
В Российской империи, где православная церковь была государственной, последователи других вероисповеданий существовали на правах терпимых "иноверцев". В статье о протестантских сектах в США Вебер констатировал, что в этой стране в начале XX в. принадлежность к определенным религиозным общинам являлась показателем респектабельности, значимым для делового успеха, завоевания достойного положения в обществе.
Вебер: сословия, классы и религия. Очевидна связь между спецификой религиозных систем и их "социальной принадлежностью". Вебер настойчиво и убедительно раскрывает многоплановую социальную обусловленность религии. Он увидел в религии, в отличие от Маркса и Дюркгейма, не продукт экономических отношений или социальной связи, а образование, возникающее и существующее каждый раз в исторически конкретном социокультурном контексте. Новое в социологии Вебера - понимание того, что религиозные символы и институты определяются культурным контекстом, специфическим для того или иного социума, социальной среды, социального слоя.
Религия - это вера, которой придерживается та или иная социальная группа. В качестве социального феномена, как предмет социологического анализа "религия вообще" не существует. Христианство, например, представлено в каждом конкретном случае в специфических символах, верованиях, ритуалах, особенности и социальный смысл которых могут варьировать в широких пределах в зависимости от социальной реальности, особенностей и интересов группы, которой они присущи.
Общим является то, что религии в собственном смысле - "религии спасения", этические религии - делают человеческую жизнь осмысленной, обеспечивают ее "моральной архитектурой". Но какова эта "архитектура", можно понять, только исследовав эту религию в ее историческом существовании, определив ее социокультурные параметры. В таком случае религиозный плюрализм означает наличие в одном и том же обществе нескольких способов

264
осмысления жизни, ее конечных целей и безусловных ценностей - способов, которые могут быть представлены как в разных религиях, так и в одной и той же религии.
С этой точки зрения христианство остается абстрактным понятием, "идеальным типом", пока не наполнено конкретным содержанием, пока рассматриваемый феномен не определен во времени и пространстве, т.е. пока он не соотнесен с питающей его социальной и культурной средой , которая дает возможность понять именно это интересующее нас явление, понять, с каким христианством мы имеем дело. Вебер показывает, что христианство как. религия крестьян отличается от христианства как религии средневекового рыцарства или городской религии ремесленников, каковой было первоначальное христианство. В этой связи понятно, что социологическое исследование религии является одним из аспектов исследования социальной стратификации и социальной мобильности. Религия является одним из измерений социального статуса группы или индивида, она выражается в существовании специфических социальных ролей и взаимодействий.
Сословия и религия. "Не существовало хозяйственной этики, которая была бы только религиозно детерминирована. Совершенно очевидно, что она в значительной мере обладает чисто автономной закономерностью, основанной на определенных географических и исторических особенностях, которые отличают ее от обусловленного религиозными или иными моментами отношения человека к миру. Однако несомненно, что одним из детерминантов хозяйственной этики - именно только одним - является религиозная обусловленность жизненного поведения. Она, в свою очередь, также, конечно, испытывает в данных географических, политических, социальных, национальных условиях большое влияние экономических и политических моментов. ...В данной работе речь может идти лишь о попытке вычленить направляющие элементы жизненного поведения тех социальных слоев, которые оказали наиболее сильное влияние на практическую этику соответствующей религии и придали ей черты, отличающие ее от других религий" [5, с. 44].
"Для каждой данной религии можно большей частью выделить слои, жизненное поведение которых было во всяком случае по преимуществу определяющим. Так, конфуцианство было сословной этикой литературно образованной светской рационалистической бюрократии. Религиозная (или, если угодно, иррелигиозная) этика этого слоя во многом вообще определила жизненное поведение китайцев.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Основанные на кровнородственных связях религии теряют общезначимый характер
Гараджа В. Социология религии религиоведения 10 религии
Религиоз 321 ные организации рассматривались большевистским режимом как легальное убежище для
Для обозначения религиозных проявлений жизни клана
Снимает вопроса о роли религии в обществе в качестве политического фактора