<<<     ΛΛΛ     >>>   

   (23) Ежели царь невредим, живут все в добром согласье,
Но лишь утратят его, договор нарушается 8. ..

   Наш царь - это душа; пока она невредима, все  прочие  исполняют  свои
обязанности и послушно повинуются; но стоит ей  немного  пошатнуться,  и
все приходит в колебанье. А стоит сдаться наслаждениям, тотчас сходят на
нет все ее уменья, вся деятельная сила, и за что она ни берется, все де-
лается вяло и лениво.
(24) Если я уж взялся за это сравненье, то продолжу его. Наша душа  -
то царь, то тиран: царь, когда стремится к честному,  заботится  о  здо-
ровье порученного ей тела, не требует от него  ничего  грязного,  ничего
постыдного; а когда она не властна над собою, жадна,  избалована,  тогда
получает ненавистное и проклятое имя и становится тираном. Тут-то ею ов-
ладевают безудержные страсти, одолевают ее и  сперва  ликуют,  наподобье
черни, которой мало насытиться вредоносной раздачей и которая  старается
перещупать все, чего не может проглотить. (25) Но по мере того  как  бо-
лезнь все больше подтачивает силы, а удовольствия входят  в  плоть  и  в
кровь, одержимый недугом доволен и видом того, на  что  чрезмерная  жад-
ность сделала его негодным, и возмещает собственные наслажденья зрелищем
чужих, став поставщиком и свидетелем похотливых забав, которых сам  себя
лишил невоздержностью. Не так отрадно ему обилие услаждающих вещей,  как
горько то, что не всю эту роскошь он может пропустить через глотку и ут-
робу, что не со всеми распутными бабами и юнцами может переспать; он пе-
чалится, что упускает немалую часть своего счастья оттого, что тело  так
мало вмещает. (26) Разве безумье в том, мой Луцилий, что мы  забываем  о
неизбежности смерти? о собственной слабости? Нет, оно в другом: никто из
нас не подумает, что он только один! Погляди на наши кухни, сколько  там
бегает между очагами поваров: неужто, по-твоему, не покажется, что в та-
кой суматохе пища приготавливается не для одного брюха? Взгляни на  наши
винохранилища, на погреба, где собран урожай за много столетий:  неужто,
по-твоему, не покажется, что не для одного брюха  запечатаны  эти  вина,
выжатые во многих краях при многих консулах? Погляди, в скольких  местах
переворачивают землю, сколько тысяч пахарей пашет и  копает,  -  неужто,
по-твоему, не покажется, что не для одного брюха сеют и в  Африке,  и  в
Сицилии? (27) Мы будем здоровы, будем воздержны в желаньях, если  каждый
поймет, что он - один, если измерит свое тело и  узнает,  как  мало  оно
вместит и как ненадолго! Ничто так не способствует умеренности во  всем,
как частые мысли о краткости нашего века и ненадежности срока. Что бы ты
ни делал, не упускай из виду смерть! Будь здоров.

Письмо CXV

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Мне не хочется, мой Луцилий, чтобы ты слишком  уж  тревожился  по
поводу слов и слога: у меня есть для тебя заботы поважнее.  Ищи,  о  чем
писать, а не как; старайся, что пишешь, то и думать, а что  думаешь,  то
усвоить и как бы запечатлеть собственной печатью. (2) Чья речь покажется
тебе придирчиво вылощенной, у того, так и знай, душа тоже занята  пустя-
ками. Великий муж говорит небрежней и уверенней; что бы он ни сказал, во
всем больше убедительности, чем тщательности. Ты знаешь  многих  молодых
людей с красивой бородой и прической, словно только что вынутых из  сун-
дука: от них не жди ничего мужественного, ничего основательного. Речь  -
убранство души: если она старательно подстрижена и подкрашена, и отдела-
на, то ясно, что и в душе нет ничего  подлинного,  а  есть  некое  прит-
ворство'. Стройность речи - украшенье не для мужчины.
(3) Если бы нам дано было увидеть душу человека добра, -  какой  свя-
тостью, каким кротким величием светилась бы она! Как блистали бы в ней и
справедливость, и отвага, и воздержность, и разумность2, а кроме  них  и
скромность, и сдержанность, и терпимость, и щедрость и общительность,  и
(кто бы этому поверил?) редчайшее в человеке благо - человечность слива-
ли бы свое сиянье. А предусмотрительность, а  тонкость  вкуса,  а  самое
возвышенное из свойств - благородство - сколько бы они прибавили  красо-
ты, сколько степенности и величавости! Всякий сказал бы, что не одну лю-
бовь, но и почтенье внушает эта душа. (4) Если бы кто увидел  ее  лик  -
возвышенней и блистательней всех лиц, какие он привык видеть у людей,  -
разве он не остановился бы, не оцепенел, словно  встретив  божество?  Не
стал бы молча умолять, чтобы взгляд на нее не был сочтен за грех? а  по-
том, ободренный призывной кротостью лика, не приблизился бы, не  молился
бы коленопреклоненно, не созерцал бы долго, глядя снизу вверх - ибо  она
намного выше привычного для наших глаз роста, - в ее  пылающие  кротким,
но ярким огнем очи? не повторил  бы  наконец  изумленно  и  благоговейно
строки нашего Вергилия:

   (5) Как мне тебя называть? Ты лицом непохожа на смертных,
Голос не так звучит, как у нас... Счастлива будь, кто б ты  ни  была!
Облегчи нам заботу! а

   И она снизойдет и облегчит заботу, если мы захотим чтить ее!  А  чтят
ее не жирными тушами зарезанных быков, не повешенным на стену золотом  и
серебром, не вкладом в храмовую казну, но волею к праведности  и  благо-
честью.
(6) Всякий, повторяю, загорелся бы к ней любовью, если  бы  нам  пос-
частливилось ее увидеть; а теперь многое нам препятствует, либо  поражая
наш взгляд чрезмерным блеском, либо удерживая его темнотою. Но мы,  если
бы захотели освободить от всех преград зрение души, так же как мы очища-
ем лекарствами глаза и делаем их взгляд острее, - могли бы  раз  глядеть
добродетель даже в прячущем ее теле, даже сквозь бедность,  даже  сквозь
униженность и поношенье; мы  увидели  бы,  повторяю,  эту  красоту  даже
сквозь скрывающую ее грязь. (7) И наоборот, мы разглядели бы злонравие и
вялость горемычной души, даже если бы нам мешал яркий блеск,  излучаемый
богатствами, и бил в глаза лживый свет почестей и могущества. (8)  Тогда
бы мы и поняли, каким презренным вещам мы дивимся, словно дети, для  ко-
торых любая игрушка драгоценна. Ведь они и родителям, и братьям  предпо-
читают купленные за медные деньги бусы. "Какая разница между ними и  на-
ми, - говорит Аристон4, - помимо той, что мы сходим с ума из-за картин и
статуй и наша глупость обходится дороже?" Им доставляют удовольствие об-
катанные камешки с побережья, если они пестрые,  а  нам  -  разноцветные
пятна на огромных колоннах, привезенных из египетских песков или из  аф-
риканских пустынь и поддерживающих какой-нибудь портик или потолок  сто-
ловой, вмещающей целый город. (9) Мы восхищаемся стенами,  облицованными
тонкими плитами мрамора, и хотя знаем, что под ними скрыто, сами обманы-
ваем свои глаза. А наводя позолоту на кровли, разве не лживой  видимости
мы радуемся? Ведь знаем же мы, что под нею - неприглядное дерево! Но  не
только стены и потолки украшаются тонкою облицовкой; и у всех  тех,  кто
гордо шествует у тебя на виду, счастье облицовано. Вглядись - и узнаешь,
сколько зла скрыто под тонким слоем достоинства.
(10) А та вещь,  которая  дает  работу  стольким  должностным  лицам,
стольким судьям, и стольких  делает  должностными  лицами  и  судьями  -
деньги! С тех пор как они в чести, ничему больше нет заслуженной  чести:
делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем  не  "какова
вещь", а "какова цена"? Смотря по мзде, мы верны долгу, смотря по мзде -
неверны. Мы следуем правилам честности, пока она сулит  нам  что-нибудь,
но тотчас перебежим к ее противникам, если понадеемся больше получить за
злодейства. (11) Родители приучили нас восхищаться золотом  и  серебром,
внушенная в нежном возрасте алчность, засев глубоко, растет вместе с на-
ми. К тому же весь народ, ни в чем не единодушный, сходится в одном:  на
деньги смотрят с почтеньем, близким желают побольше денег, деньги, слов-
но это величайшее достоянье человека, жертвуют богам, когда желают  уго-
дить им. Наши нравы дошли до того, что бедность стала проклятьем и  бес-
честьем, богачи ее презирают, бедняки ненавидят.
(12) А тут еще поэты с их стихами: пуще распаляют они  наши  страсти,
восхваляя богатство как единственное украшенье и прелесть  нашей  жизни.
Им кажется, что даже бессмертные боги ничего лучшего ни дать,  ни  иметь
не могут.

   (13) Солнца высокий дворец поднимался на стройных колоннах,
Золотом ясным сверкал..,

   Взгляни и на колесницу Солнца:

   Ось золотая была, золотое и дышло, и обод
Вкруг колеса золотой на серебряных спицах держался.6

   И даже век, который они хотят представить самым лучшим, именуется  у
них золотым. (14) И у греческих трагиков представлены такие, кто  меняет
на барыш невинность, здоровье, доброе имя.

   Дан слыть мерзавцем - лишь бы богачом прослыть. . .
Не спрашивают, кто да что, а "сколько есть?"..
Кто чем владеет, во столько же и ценится. ..
Такого нет, чем стыдно было б нам владеть...
Богатым - жить хочу, а бедным - лучше смерть. . .
Коль умирать - так тоже лучше с прибылью.. .
Превыше блага для людей, чем деньги, нет:
Ни наслажденье матери, ласкающей
Детей, ни отца опека не сравнится с ним.
И если лик Венеры так же сладостен,
Ее недаром любят боги и смертные.8

   (15) Когда последние слова были произнесены,  все  зрители  как  один
вскочили, чтобы прервать эту трагедию Еврипида и прогнать  актера,  -  и
тогда сам Еврипид вышел на середину и попросил их  подождать  и  посмот-
реть, чем кончит этот поклонник золота. Беллерофонт в этой драме  попла-
тился карой, как любой из нас платится в своей драме. (16)  Жадность  не
бывает без кары, хотя она и сама по себе есть немалая кара.  Во  сколько
она обходится слез, во сколько трудов! Сколько горести доставляет ей же-
лаемое, сколько горести приобретенное!7 Прибавь еще ежедневные  тревоги,
чья мучительность соразмерна богатству. Владеть деньгами - большая  пыт-
ка, чем добывать их. Как стонем мы над убытками, которые и на самом деле
велики, и еще больше кажутся. И потом, пусть фортуна ничего не отнимает,
- для таких людей убыток все, чего они не заимели. - (17) "Но их-то  все
и называют богатыми и счастливыми и мечтают сравняться с ними  достояни-
ем". - Согласен, но что с этого? Кому живется хуже тех, которых  пресле-
дуют и горести, и зависть? Вот если бы мечтающие о богатствах  посовето-
вались с богачами, а искатели почестей - с честолюбцами, достигшими выс-
ших степеней! Тогда они изменили бы желанья, между тем как теперь,  пре-
дав проклятью прежние, тотчас же загораются новыми.  Нет  человека,  до-
вольного своим счастьем, даже если бы оно шло к нему в руки.  Все  недо-
вольны и своими замыслами, и успехами, всем кажется лучшим то,  от  чего
отказались.
(18) Но это как раз и даст тебе философия  (ничего  важнее,  по-моему
нет): ты никогда не будешь раскаиваться. К такому прочному счастью,  ко-
торого никакая буря не поколеблет, не приведут тебя ни  складные  слова,
ни плавно льющаяся речь. Пусть слова текут как хотят, лишь бы строй души
не нарушался, лишь бы она была высока и не заботилась  о  чужом  мнении,
довольная собою как раз за то, за что другие недовольны, лишь бы  жизнью
поверяла свои успехи и о своем знании судила по тому, многого ли она  не

Письмо CXVI

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Часто спрашивают, довольно ли, чтобы страсти были умеренными, или
лучше не иметь никаких страстей.  Наши  изгоняют  страсти,  перипатетики
стараются их укротить. Я не вижу, почему умеренная тяжесть болезни может
быть целебной или полезной. Не бойся! Я не отнимаю у тебя ничего такого,
что ты отдал бы против воли; я буду сговорчив и снисходителен ко  всему,
что ты считаешь или необходимым для жизни, или приятным, или полезным  и
к чему стремишься, а избавлю тебя от порока. Ведь я, запретив тебе  жаж-
дать, разрешу хотеть, чтобы ты то же самое делал без страха по  твердому
решению, чтобы даже наслажденья твои были острей.  Разве  ты  не  будешь
чувствовать их полнее, ставши их повелителем, а не рабом?
(2) Ты скажешь: "Но ведь естественно мучиться, тоскуя о друге: дай же
право плакать, когда столь праведна причина.  Естественно  быть  задетым
людскими мнениями, огорчаться, если они неблагоприятны; почему же ты  не
допускаешь этого благородного страха перед дурным мнением?" - Нет порока
без оправдания, начало всякого из них скромно  и  простительно,  -  зато
после он разливается широко. Позволь ему возникнуть - и ты не  покончишь
с ним никакими стараньями. (3) Всякая страсть вначале немощна,  а  потом
сама себя разжигает и набирается силы, разрастаясь: легче не пустить ее,
чем выгнать. Кто спорит с тем, что всякая страсть берется из некого  ес-
тественного истока? Заботиться о себе велела нам природа; начни потакать
этой заботе - и она превратится в порок. Наслажденье природа подмешала к
вещам необходимым, не затем, чтобы мы его домогались, но чтобы благодаря
этой прибавке стало приятнее для нас то, без чего мы не  можем  жить;  а
появится самозаконное наслаждение - и начинается сластолюбие. Так  будем
же при входе сопротивляться страстям, коль скоро, как я сказал, их легче
не впустить, чем заставить уйти. - "Но позволь хоть в какой-то мере  го-
ревать, хоть в какой-то мере бояться!"  -  (4)  Эта  мера  растягивается
очень широко! Ты уже и как захочешь, не остановишься.  Пусть  мудрец  не
столь бдительно стережет себя - для него это безопасно:  он,  когда  ему
угодно, положит конец и слезам, и наслаждениям; а нам  лучше  и  не  пы-
таться идти вперед, если вернуться так трудно. (5)  Мне  кажется,  очень
тонко ответил Панэтий одному юнцу на вопрос, может ли  мудрец  полюбить:
"Как будет с мудрецом, посмотрим; а вот нам с тобой до мудреца далеко, и
мы не должны допускать, чтобы над нами взяла верх страсть бурная и  нео-
бузданная, сама себя ставящая ни во что и отдающаяся во власть  другому.
Взглянут на нас благосклонно - мы пуще распаляемся от доброты; отвернут-
ся - нас раззадоривает надменность. Вредна и легкая любовь,  и  трудная:
легкостью она берет нас в плен, с трудностями заставляет  бороться.  Так
что лучше нам остаться в  покое,  зная  нашу  слабость.  Нестойкую  душу
нельзя вверять ни вину, ни красоте, ни лести, ни другим соблазни тельным
приманкам". (6) То же самое, что Панэтий говорил о любви,  я  скажу  обо
всех страстях. Насколько в наших силах, отойдем от скользкого места:  мы
и на сухом-то стоим нетвердо. - (7) Ты сейчас выставишь против меня  об-
щий упрек, всегда бросаемый стоикам: "Слишком много вы обещаете, слишком
суровы ваши наставленья! Мы - люди слабые и не можем  себе  отказать  во
всем! Мы будем горевать, но не очень, будем желать, но  умеренно,  будем
сердиться - а потом успокоимся". - Знаешь, почему мы этого не можем?  Не
верим, что можем! (8) А на деле, клянусь, все иначе!  Мы  защищаем  наши
пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять.  На
это природа дала человеку довольно сил, - если мы соберем их и  напряжем
и пустим в ход не против себя, а себе в защиту. "Не хотим" - вот  причи-
на; "не можем" - только предлог. Будь здоров.

   Письмо CXVII

   Сенека приветствует Луцилия!

   (1) Ты доставишь мне много хлопот и, сам того не зная, вынудишь  ввя-
заться в долгую и докучную тяжбу, если будешь задавать мне хитрые вопро-
сы, в которых я не могу ни разойтись с нашими, не поссорясь с  ними,  ни
согласиться, не поссорясь с совестью. Ты спрашиваешь, верно ли такое ут-
вержденье стоиков: мудрость есть благо, быть мудрым - не благо. Сперва я
изложу мнение стоиков, потом решусь высказать и свое сужденье.
(2) Наши считают, что благо  телесно,  ибо  благо  действует,  а  что
действует, то телесно. Благо приносит пользу, а, не действуя,  приносить
пользу невозможно; если же благо действует, значит, оно телесно.  По  их
словам, мудрость есть благо; следовательно, они не могут не признать  ее
телесной.
(3) А быть мудрым - это, по их мнению, дело другое: оно лишь прилага-
ется к мудрости и бестелесно, а значит, и не  действует  и  не  приносит
пользы. - "Но как же мы говорим, что быть мудрым -  благо?"  -  Говорим,
имея в виду самое мудрость, от которой и зависит, мудр ли человек.
(4) Теперь послушай, что отвечают на это некоторые, а потом и я начну
от них откалываться и перейду на другую сторону. - "Если так, то и  жить
блаженно - не благо". - Хочешь не хочешь,  а  приходится  отвечать,  что
блаженная жизнь - благо, а жить блаженно - не благо.  (5)  И  еще  нашим
возражают так: "Вы хотите быть мудрыми: значит, это принадлежит к  числу
вещей, которых надо добиться непременно. А все непременное - благо". - И
наши вынуждены калечить слова, добавлять к "непременному" два слога, че-
го не допускает наш язык. Но я, с твоего позволения, прибавлю их.  "Неп-
ременное есть то, к чему следует стремиться непременно, то есть благо; а
то, что достается нам по достижении блага, есть  непреминуемое:  его  не
добиваются как блага, но к достигнутому благу оно  прилагается  неминуе-
мо". - (6) Я думаю иначе и полагаю, что наши опускаются  до  этого,  так
как их связывает цепью прежнее утвержденье, а изменить его им нельзя. Мы
обычно придаем немалый вес всеобщим установившимся сужденьям, и если так
кажется всем, - это для нас доказательство истины.  Например,  существо-
ванье богов выводится, среди прочего, и из того, что мнение это  вложено
во всех людей и нет племени, до того чуждого  всех  законов  и  обычаев,
чтобы не верить в каких-нибудь богов. Когда мы рассуждаем  о  бессмертии
души, немалое подспорье для нас -  единодушие  людей,  либо  страшащихся
обитателей преисподней, либо их почитающих. И  я  воспользуюсь  всеобщим
убеждением: ты не найдешь никого, кто не считал бы,  что  и  мудрость  -
благо, и быть мудрым - благо. (7) Однако я не буду, по обычаю  побежден-
ных, взывать к толпе: начну сражаться собственным оружием.
Если что-то прилагается к чему-то, оно находится либо вне, либо внут-
ри того, к чему приложено. Если оно внутри, - значит, оно столь  же  те-
лесно, как и то, к чему приложено. Ничто не может быть приложено - и  не
прикасаться, а что прикасается, то телесно. Если оно  вне,  то  может  и
расстаться с тем, к чему приложено; но что расстается, то обладает  дви-
жением, а что обладает движением, то телесно. (8) Ты  надеешься,  что  я
скажу: бег и бежать - одно и то же, так же как тепло и быть теплым, свет
и светить. Нет, я согласен, что это - вещи разные, но при этом -  одного
рода. Если здоровье принадлежит к вещам безразличным, то и быть здоровым
- также. Если к ним же принадлежит красота, то и быть красивым -  также.
Если справедливость - благо, то и быть справедливым - благо. Если  бесс-
тыдство - зло, то и быть бесстыдным - зло; тут, клянусь тебе, все  точно
так же, как с близорукостью: если она - зло, то и быть близоруким - зло.
Одно - так и знай! - не может быть без другого. Кто мудр,  тот  обладает
мудростью; кто обладает мудростью, тот мудр. И не . может быть сомнений,
что каково одно, таково и другое, - настолько, что многие считают и то и
другое одним. (9) Но лучше разберем вот что: поскольку всё есть или бла-
го, или зло, или вещи безразличные, то что же такое "быть  мудрым"?  Что
это благо - отрицают; что это зло - нельзя и подумать; значит,  остается
безразличное. Но мы называем "безразличным" или "промежуточным" то,  что
может достаться и хорошему, и дурному человеку: например, деньги, красо-
ту, знатность. А быть мудрым может только человек  добра:  значит,  быть
мудрым к разряду вещей безразличных не принадлежит. Но и злом  не  может
быть то, что никогда не достается на долю злым; значит,  быть  мудрым  -
благо. Чего нет ни у кого, кроме людей добра, то благо;  мудрыми  бывают
только люди добра, и, значит, это благо. - (10) "Но это лишь прилагается
к мудрости". - То, что ты называешь "быть мудрым", порождается  ли  муд-
ростью или порождает ее? Порождает ли, порождается ли, - все  равно  оно
телесно: ведь тело и то, что  производит  что-нибудь  само,  и  то,  что
чем-нибудь производится. А если так, то быть мудрым - благо, потому  что
для этого ему не хватало только одного:  телесности.  (11)  Перипатетики
считают так: быть мудрым - это то же самое, что мудрость, ибо  одно  без
другого не бывает. Неужели, по-твоему, есть мудрые кроме тех, кто  обла-
дает мудростью? И не всякий ли,  кто  мудр,  обладает,  по-твоему,  муд-
ростью? (12) Старые диалектики разделяли эти вещи, и от них такое разде-
ление пришло к стоикам. Я скажу, как у них получалось. Поле - это  одно,
а владеть полем - другое; и разве не так, если второе касается не  поля,
а его владельца? Точно так же мудрость это одно, а быть мудрым - другое.
Я думаю, ты согласишься: тот, кто владеет, и то,  чем  владеют,  -  вещи
разные; так и тут: владеют мудростью, а владеет  мудрый.  Мудрость  есть
наука жить и, стало быть, совершенство мысли, достигшей наивысшего и на-
илучшего. Что такое "быть мудрым"? Я не могу сказать: "Совершенство мыс-
ли", - нет, это то, что дается на  долю  обладателю  совершенной  мысли.
Итак, благомыслие - это одно, а быть благомыслящим - другое.
- (13) "Есть тела разной природы: например, вот это - человек, это  -
конь; за ними следуют движения души, содержащие сведения о телах. В  та-
ких движениях есть нечто самостоятельное, отдельное от тел. Например:  я
вижу гуляющего Катона; чувства показывают мне это, душа им верит. То, на
что обращены и глаза, и душа, - тело. Но потом я говорю: "Катон гуляет",
- и то, что я говорю, бестелесно. Это - некое сведенье о  теле,  которое
одни называют "высказыванием", другие - "известьем", третьи  -  "речью".
Так же, говоря "мудрость", мы имеем в виду нечто телесное; а говоря  "он
мудр", мы высказываем нечто о теле. Но ведь далеко не одно  и  то  же  -
сказать "он" и сказать о нем". - (14) Допустим покамест, что не  одно  и
то же (я ведь еще не высказываю своего мнения). Разве это мешает и  дру-
гому быть другим, но благом? Немного раньше говорилось, что поле - одно,
а владеть полем - другое. Правильно: владеющий принадлежит к одной  при-
роде, владенье - к другой, владеет человек, владение его - земля.  Но  у
нас речь о другом: тут и владеющий мудростью, и она сама - одной  приро-
ды. (15) Там владенье - одно, владетель - другое, а здесь и владетель  и
владенье нераздельны. Полем владеют по праву, мудростью  -  от  природы,
поле может быть отчуждено и передано другому, мудрость неразлучна с вла-
деющим. Нельзя сравнивать вещи столь несхожие. Я  начал  было  говорить,
что предметы могут быть разными, но оба тем не менее - блага.  Например,
мудрость и мудрец - не одно и то же, но ты согласишься, что и то, и дру-
гое - блага. И как ничто не мешает мудрости быть  благом,  а  обладателю
мудрости - благим, так же ничто не помешает быть благом  и  мудрости,  и
обладанию мудростью; а обладать мудростью - это и есть быть мудрым. (16)
Я для того и хочу достичь мудрости, чтобы быть мудрым. Так что же, разве
не благо то, без чего нет и другого блага? Ведь вы  наверняка  говорите,
что мудрость, которая дается не для применения к жизни, не нужна. А  что
такое применять мудрость? Быть мудрым! Это в ней самое драгоценное,  без
этого она становится лишней. Если пытка - зло, то и быть  под  пыткой  -
зло; это настолько неоспоримо, что если отвергнуть второе, то  и  первое
не будет злом. Мудрость есть совершенство мысли, быть  мудрым  -  значит
применять к жизни совершенство мысли. Но может ли не быть благом  приме-
ненье того, что без применения само перестает быть благом? (17) Я спрошу
тебя, надо ли стремиться к мудрости. Ты скажешь, что непременно. Я спро-
шу, надо ли стремиться применить мудрость к жизни. Ты согласишься и ска-
жешь, что если тебе запретят это, мудрость тебе не нужна. А то,  к  чему
должно непременно стремиться, есть благо. Быть мудрым - значит применять
мудрость к жизни; так, говорить речь значит  пользоваться  красноречием,
видеть значит пользоваться глазами; выходит,  и  быть  мудрым  -  значит
пользоваться мудростью. К этому должно  непременно  стремиться;  значит,
следует непременно быть мудрым, а что следует непременно, то благо.
(18) Я давно уже ругаю себя за то, что подражаю людям, которых  обви-
няю, и трачу слова, доказывая очевидное. Кто может сомневаться, что если
жара - зло, то и томиться от жары - зло, если мороз - зло, то и мерзнуть
- зло, если жизнь - благо, то и жить - благо? Все это  говорится  вокруг
да около мудрости и к ней непричастно, нам же  должно  оставаться  в  ее
пределах. (19) Даже если захочется отлучиться, в ней хватит  простора  и
для дальних странствий. Будем исследовать природу богов, и первичные ве-
щества светил2, и разнообразные пути звезд; будем доискиваться,  направ-
ляются ли все наши движенья их движеньями, оттуда ли приходит  побуждаю-
щая сила ко всем телам и душам, связано ли непреложным законом даже име-
нуемое случайным, поистине ли в обращениях мира ничего неожиданного, ни-
чего нарушающего порядок не происходит. Пусть это  далеко  от  улучшения
нравов, но возвышает душу и приближает ее к величию изучаемых предметов.
А то, о чем я рассуждал прежде, умаляет и унижает душу, при этом, вопре-
ки твоему мнению, не изощряя, а ослабляя ее. (20) Опомнитесь! Зачем рас-
точать старанья, столь .необходимые для другого, более важного  и  прек-
расного, на вещи, может быть, и не ложные, но наверняка бесполезные? Ка-
кая мне польза знать, вправду ли мудрость - одно, а быть мудрым  -  дру-
гое? Какая мне польза знать, что одно из них - благо? Что  же,  наберусь
дерзости, брошу жребий, загадав желанье, - и  пусть  тебе  выпадет  муд-
рость, а мне - быть мудрым! Ни ты, ни я не в проигрыше.
(21) Лучше покажи мне дорогу, по которой приходят к мудрости.  Скажи,
чего я должен избегать, чего искать; какие занятия укрепят мне нестойкую
душу; как мне справиться с обилием зол; как отразить те беды, что врыва-
ются ко мне, и те, на которые я сам нарвался. Научи меня, как переносить
тяготы, самому не застонав, и счастье, никого не заставив  стонать,  как
не ждать последнего и неизбежного предела жизни,  а  бежать  из  нее  по
собственному решению. (22) По-моему, самое постыдное - это звать к  себе
смерть. Если ты хочешь жить, зачем звать ее? а  если  не  хочешь,  зачем
просить у богов того, что дано тебе от рождения? Ведь  установлено,  что
когда-нибудь ты умрешь и против воли; добровольная смерть - в твоих  ру-
ках. Одно для тебя неизбежно, другое дозволено. (23) На этих днях я про-
читал у одного, впрочем, красноречивого человека такое, право же, позор-
ное вступление: "О если бы мне умереть скорее!" Безум  ный!  Ты  просишь
того, что всегда при тебе. "О если бы мне  умереть  скорее!"  Ты,  может
быть, до старости дожил, восклицая так, - а что стояло у тебя  на  пути?
что тебя держало? Уходи, когда  заблагорассудится!  Выбери  любую  часть
природы и прикажи ей открыть перед тобою выход. Есть три стихии, которы-
ми управляется этот мир: вода, земля, воздух, - все они и источники жиз-
ни, и пути к смерти! (24) "О, если бы мне умереть скорее!" Что ты  назы-
ваешь "скорее"? На какой день назначаешь срок? Он может  прийти  раньше,
чем ты желаешь! Слова эти - человека, слабого душой, проклятьем своим он
ищет жалости. Кто желает себе смерти, тот умирать не хочет. У богов про-
си жизни и здоровья; а решишь умереть, - так в том и будет тебе прок  от
смерти, что перестанешь себе ее желать.
(25) Вот чем следует заниматься, мой Луцилий,  вот  чем  образовывать
душу! Это и есть мудрость, это и значит быть мудрым, - а  не  пустыми  и
мелочными рассуждениями упражнять ненужное хитроумие!  Столько  вопросов
задала тебе фортуна, а ты, не решив их, занялся умствованьем! Глупо, ус-
лышав сигнал к бою, размахивать мечом в воздухе. Брось потешное оружье -
пора взяться за то, которым решается бой. Скажи, как добиться, чтобы ду-
шу не смущали ни печаль, ни ужас, чтобы сбросить бремя  тайных  вожделе-
ний. Будем делать дело! - (26) "Мудрость - благо, быть мудрым - не  бла-
го". Так мы и добьемся, что нам откажут в мудрости, что все наши занятия
будут высмеяны, ибо предмет их никому не нужен.
А что бы ты сказал, узнав, что есть и такой вопрос: "Благо ли будущая
мудрость?" - Да разве можно хотя бы подумать, будто закрома предчувству-
ют будущий урожай, а детство постигает силу и крепость  будущей  юности?
Покуда мы больны, нам бесполезно будущее здоровье, и не восстановит  сил
после бега и борьбы отдых, который начнется через  много  месяцев.  (27)
Кто не знает, что предстоящее в будущем потому и не благо, что оно  лишь
будет? Ведь благо непременно должно приносить пользу, а  полезным  может
быть лишь насущное. Если что бесполезно, то оно и не благо; если  полез-
но, оно в настоящем. Я - будущий мудрец; вот когда я им стану, это и бу-
дет благом, но не раньше. Сперва должно быть нечто, а уж оно будет таким
или иным. (28) Как может быть, скажи, благом то, чего еще нет? А если  я
скажу тебе "это будет", - нужно ли тебе  дальше  доказывать,  что  этого
нет? Что приходит, то еще неизвестно, придет ли. Наступит весна, - но  я
знаю, что сейчас зима; наступит лето, - но я знаю,  что  лета  еще  нет.
"Это будет" - вот лучшее свидетельство тому, что этого нет. (29) Я наде-
юсь стать мудрым; но пока что я не мудр; обладай я этим благом, я  изба-
вился бы от этого зла. В будущем я стану мудрым; из этого тебе можно по-
нять, что я еще не мудр. Я не могу быть сразу и при будущем благе, и при
нынешнем зле. Они вместе не сходятся, и не бывает у  одного  человека  и
блага, и зла.
(30) Оставим затейливые пустяки и поспешим к тому, что подаст нам по-
мощь. Никто, торопясь позвать повитуху к рожающей дочери, не станет  чи-
тать распоряженье об играх и их распорядок; никто, когда бежит на  пожар
собственного дома, не станет смотреть на игральную доску, чтобы  узнать,
как освободится взятый в плен камешек3. (31) А тебе,  клянусь,  со  всех
сторон приходят вести и о горящем доме, и о детях в опасности, и о роди-
не в осаде, и о расхищаемом добре; прибавь еще землетрясения,  кораблек-
рушенья и все, что только может нас пугать. И посреди всего этого у тебя
хватает времени заниматься вещами, годными только для удовольствия души?
Ты исследуешь, что такое мудрость и что такое быть мудрым? Тяжелая скала
висит у тебя над головой, а ты вяжешь и распутываешь узлы? (32)  Не  так
щедро и милостиво отпустила нам время природа, чтобы  мы  могли  тратить
его впустую! Взгляни, как много теряют даже самые  усердные:  часть  его
отнимает собственное нездоровье и нездоровье близких, часть - неизбежные
дела и дела государственные; часть жизни уделяем мы сну. Что пользы тра-
тить понапрасну большую долю этого времени, такого короткого, и  быстро-
течного, и уносящего нас? (33) Не забудь еще, что душа  легче  привыкает
забавлять себя, нежели лечить, и превращает в забаву  философию  -  свое
лекарство. Я не знаю, в чем разница между мудростью и "быть  мудрым",  -
знаю, что для меня неважно, знаю я это или нет. Скажи мне, разве я стану
мудрым от того, что усвою эту разницу? Почему ты стараешься занять  меня
словами о мудрости и не допускаешь до мудрых дел? Сделай  меня  храбрее,
сделай увереннее, сделай равным фортуне, сделай выше нее! В  моих  силах
стать выше, если к этому будет устремлено все, чему я учусь.  Будь  здо-
ров.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

  его  употребил человек
Оно телесно
Говорят
Сенека Л. Нравственные письма к Луцилию философии античности 6 существо