<<<     ΛΛΛ     >>>   

87

Даммит вполне готов признать, что наше понимание любого отдельного предложения «обычно зависит не только от понимания входящих в это предложение слов и других предложений, которые могут быть составлены из этих слов, но и от понимания определенного раздела языка, порой очень значительного». Вместе с тем, он отвергает ту точку зрения, что мы должны понимать весь язык в целом, чтобы в полной мере понять какое-либо отдельное предложение. По его мнению, систематическая теория языка должна быть не холистской, а в известных пределах либо атомарной (тогда она связана с пониманием отдельных слов), либо молекулярной, связанной с пониманием предложений, в чем и состоит ее цель. (Характерно, что он так и не пришел к окончательному решению, какой же она должна быть.)

Что касается «богатства» теории, то богатая теория будет приписывать любому говорящему, знакомому со значением какого-то имени собственного, некоторое знание условий, которым должен удовлетворять любой объект, носящий это имя, или, по крайней мере, будет приписывать ему способность признать носителя имени в случае встречи с ним. Так, чтобы понимать слово «Лондон», мы должны уметь или описать этот город, или признать, что это он, когда мы в нем находимся. Это сильно отличается от простой (аскетичной) теории (как, например, у Крипке), требующей лишь, чтобы наше употребление имени не расходилось с его прежними употреблениями.

Установив все это к своему удовлетворению, Даммит во второй из своих статей обращается к подробному рассмотрению отношения между значением и истиной. Чтобы понять ход его расуждений по этому вопросу, нам следует вспомнить, что в течение многих лет, прежде чем сменить Айера на посту профессора логики, он был ридером * по философии математики в Оксфорде и в этом качестве читал много лекций по интуционистским теориям математики. Первая написанная им книга, хотя и не опубликованная, была посвящена принципу исключенного третьего; в конечном счете он опубликовал работу «Элементы интуционизма» (1977), которая представляет собой введение в математический интуционизм и основана на его оксфордских лекциях. Что особенно интересовало его в интуционизме, так это, во-первых, отказ от принципа двузначности, согласно которому каждое математическое высказывание должно быть либо истинным, либо ложным, даже если мы не знаем — не в состоянии знать, — истинно оно или ложно, и, во-вторых, готовность интуционистов пойти на значительные изменения как в классической математике, так и в классической логике в интересах сохранения математики как согласованного систематического исследования.

Интуционисты, как правило, не склонны распространять свои выводы на естественные языки. Даммит же осуществляет это, хотя и в модифицированном варианте. Однако делает это очень постепенно. Он начинает с рас-

* Второй по старшинству преподаватель после профессора в английских университетах, соответствует доценту в наших университетах. — Прим. пер.

88

смотрения общепризнанного допущения о том, что понимать предложение — значит быть способным точно определить условия его истинности. Против этого он высказывает два возражения. Во-первых, для понимания предложения нам нужно знать, как его значение выводится из значения составляющих его слов. Простая способность определить условия его истинности не сообщает нам этого знания. Во-вторых, мы часто понимаем предложение, не будучи способными определить условия его истинности. По сути, так и должно быть. Ибо, указывает Даммит, определить условия истинности — это и значит высказать предложение. Если мы уже не понимаем некоторые предложения, процесс определения условий их истинности никогда не сможет даже начаться.

Не следует ли в таком случае признать, что мы либо должны быть способными определять условия истинности, либо должны иметь «неявное знание» о них? Даммит готов допустить следующее: только при условии, что можно каким-то образом распознать, что человек считает предложение истинным — в этом вопросе Даммит не испытывает особых сомнений, — мы можем иногда определить, благодаря этому распознанию, что у этого человека есть неявное знание условий истинности указанного предложения. Но только при особых обстоятельствах. Рассматриваемые условия истинности должны быть таковы, чтобы человек был способен их признать, когда они действительно имеют место, и он должен в том случае, если они имеют место, признать предложение истинным. (Так, мы можем признать, что кто-то имеет неявное знание об условиях истинности предложения «Это красное», если он считает что-то красным тогда и только тогда, когда предмет, на который он указывает, действительно красный.) Конечно, в некоторых случаях человеку, возможно, потребуется что-то предпринять, чтобы установить, имеют ли место условия истинности, например когда кто-то утверждает, что «цветет сирень», ему, возможно, придется пойти в сад и проверить это. Эти и более сложные случаи не представляют проблемы для такого рода анализа. Если человек действительно располагает способом поместить себя в ситуацию, когда он может установить, имеют ли место определенные условия, и если он может продемонстрировать это, то тем самым доказывается, считает Даммит, наличие у него неявного знания.

Проблема остается в связи с тем, что, как утверждали интуционисты в отношении математики, имеется огромное множество предложений, для которых мы не располагаем эффективной процедурой установления их истинности, — например предложения, в которых мы утверждаем, что всё относящееся к определенному виду, говорим ли мы о будущем, настоящем или прошлом, должно обладать каким-то конкретным свойством, или предложения, которые мы используем для выражения контрфактических условных высказываний, или предложения, в которых мы утверждаем нечто о пространственно-временной области, в принципе недоступной для нас. Согласно Даммиту,

89

эти случаи значительно более многочисленны, чем обычно считается. Двум примерам он придает большое значение: «В этом месте никогда не будет построен город» и «X является способным к изучению языков», когда это говорится о человеке, который в действительности никогда не имел дела с иностранными языками. (Ср. с «немым неизвестным Милтоном» Грея.) Правда, в особых случаях есть возможность напрямую установить наличие условий истинности для некоторого предложения из этого класса, например, человек доживает до того момента, когда то, что он считал контрфактическим условным высказыванием (скажем, «если бы нога человека ступила на Луну ...»), превращается в фактическое условное высказывание. Вместе с тем, Даммит настаивает на том, что в общем случае не могут выполняться условия, при которых человек обнаруживает неявное знание в отношении этих классов предложений.

Развивая свою мысль, Даммит формулирует «принцип С», который гласит, что если предложение истинно, «должно быть что-то такое, благодаря чему оно истинно». «Предложения наблюдения» могут быть «напрямую истинными», истинными благодаря тому, что мы непосредственно воспринимаем как имеющее место. Однако перечисленные выше классы предложений не являются предложениями наблюдения. Иногда предпринимаются попытки превратить их в якобы предложения наблюдения, представив себе существо, для которого прошлое и будущее столь же наблюдаемы, как и настоящее. Даже если можно усмотреть какой-то смысл в таком существе, утверждает Даммит, мы определенно не можем усмотреть смысла в понятии существа, «непосредственно созерцающего контрфактическую реальность».

Единственный выход, заключает Даммит, это отказаться от той точки зрения, что предложение должно быть или истинным или ложным совершенно независимо от имеющегося у нас знания и при отсутствии у нас какой-либо возможности установить его истинность, — точно так же в математическом интуционизме было отброшено допущение о том, что математическое высказывание должно быть или истинным или ложным, даже если у нас нет возможности доказать ни его истинность, ни ложность его отрицания. В интуционизме правильно утверждать математическое высказывание — значит с полным основанием заявлять о существовании его доказательства или о возможности его построения, а понимание такого высказывания состоит в «способности признать его доказательство, когда оно представлено». Если человек обладает способностью сделать все это, он может быть готовым продемонстрировать свою способность.

Распространение этой теории за пределы математики (таким образом, как это пытается делать Даммит) предполагает замену более узкого понятия доказательства более широким понятием верификации. «Мы вправе утверждать, — пишет он в «Истине» (1959), — что предложение P должно быть либо истинным, либо ложным, что должно быть нечто такое, благо-

90

даря чему оно является либо истинным, либо ложным, только в том случае, когда P представляет собой предложение такого вида, что мы могли бы в течение конечного времени поставить себя в ситуацию, в которой нам было бы оправданно утверждать или отрицать Р, т.е. когда P является эффективно разрешимым предложением». Когда имеет место это «нечто», мы «правильно утверждаем» предложение — понятие «правильного утверждения» начинает играть более важную роль, нежели «истинность» предложений, поскольку Даммит считает правильность «первичным понятием». Мы неправильно утверждаем предложение, когда это «нечто» не имеет места. И мы знаем значение предложения только тогда, когда мы знаем, что имеется это «нечто», что считалось бы окончательным установлением правильности нашего утверждения. Неизбежно это учение наводит на мысль о логическом позитивизме в его первоначальном виде, а Даммита иногда сбрасывают со счетов как того, кто воскрешает старое. Однако, следуя Куайну — в этом еще раз проявляется его влияние, — Даммит, в отличие от позитивистов, отвергает ту точку зрения, что верификация, как правило, принимает форму указания на «простую последовательность чувственных впечатлений». Она может включать в себя все от чувственного опыта до математического доказательства благодаря многообразным отношениям следования.

Даммит, однако, пока не удовлетворен решением. Последующие размышления заставляют его поставить вопрос о том, не является ли фальсифицируе-мость более первичным понятием, нежели верифицируемость. Здесь опять же решающим оказывается вопрос: как может человек показать свое неявное знание? Мы можем с большей легкостью установить, утверждает он, что говорящий исключает накое-то конкретное состояние дел, чем определить, что что-то было показано как «истинное» или «ложное». Рассмотрим пример: «Если президент Австралии не придет, Мэри будет разочарована». Мы знаем, говорит он, что человек, произносящий эти слова, исключает возможность того, что президента Австралии не существует. Но мы не знаем, будет ли он считать—если ему вдруг случится узнать, что президента Австралии действительно не существует, — что этим показана ложность его первоначального высказывания, а не, скажем, его бессмысленность. Та же самая неопределенность имеет место и в более общем случае — в ситуации, когда человек считает себя вправе назвать условное высказывание «ложным»; он может иметь иное мнение по этому поводу, нежели имеем мы. Так Даммит подходит к теории, напоминающей теоретико-игровую семантику Яакко Хинтикки: «Утверждение — это своего рода азартная игра на то, что ошибка говорящего не будет доказана» п. Характерно, что окончательный вывод, к которому он в итоге приходит, — это то, что фальси-фикационистская теория всего лишь «лучшая», по сравнению с альтернативами, «ставка в игре». Ибо, признает он, мы все же не можем с помощью такой теории показать, как «можно задать каждый аспект употребления некоторого предложения путем применения к нему этого центрального понятия». И пока

91

это так, «мы не располагаем твердым основанием для претензии на знание того, что есть, в сущности, значение».

Наконец, обратимся к антиреализму Даммита12. Понятие «антиреализм» никоим образом не является ясным; иногда антиреализм отождествляют с феноменализмом, иногда с инструментализмом, иногда с номинализмом. Однако в своей работе «Реализм» (1963) Даммит ясно отвергает ту точку зрения, что феноменализм является антиреалистическим, а в работе «Наука и здравый смысл» (1979) главным образом критикует инструментализм, заявляя, что наука есть продолжение наших повседневных убеждений и мнений, за исключением, пожалуй, ее высших уровней. По сути, многие реалисты прочли бы это с одобрением. Тогда в каком же смысле он является антиреалистом?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Пассмор Д. Современные философы модернизма 11 философы
Пассмор Д. Современные философы модернизма 8 современные
Современные философыgeach p харрисон первого