<<<     ΛΛΛ     >>>   

Как правило, у мужчины в течение жизни бывает несколько любовных
порывов. В связи с этим возникает немало теоретических вопросов, витающих
над практическими, которые влюбленному приходится так или иначе решать. Вот,
например, некоторые из них. Насколько органична для природы мужчины
сменяемость любовных увлечений и не является ли она изъяном, дефектом,
унаследованным с незапамятных времен, от эпохи варварства? Не счесть ли
вечную любовь единственно безупречной и достойной подражания? Отличается ли
в этом отношении нормальный мужчина от нормальной женщины?
Воздержимся от любых попыток ответить на столь щекотливые вопросы. Не
углубляясь в них, отметим все же тот бесспорный факт, что крайне редко
мужчина бывает однолюбом. Поскольку мы условились рассматривать исследуемое
чувство в его полноте, оставим в стороне случаи одновременности влечений и
обратимся исключительно к случаям их сменяемости.
Не противоречат ли подобные факты выдвинутому нами тезису, что любовный
выбор выявляет истинную сущность человека? Не исключено, однако напомним
читателю ту простую истину, что бывает два типа множественности любовных
увлечений. С одной стороны, случается, что мужчины любят на протяжении жизни
нескольких женщин, в которых настойчиво повторяется один и тот же женский
тип. При этом подчас просматривается даже общий абрис физического облика.
Эти случаи тайной верности, при которых во многих женщинах мужчина любит, в
сущности, одну-единственную, наделенную определенными качествами, весьма
распространены и наилучшим образом подтверждают выдвинутые мной тезисы.
Однако нередко следующие один за другим мужчины, которым женщины отдают
предпочтение, или сменяющие друг друга избранницы мужчины существенно
отличаются друг от друга. Исходя из вышеизложенных соображений, мы должны
были бы предположить, что истинная сущность человека постоянно претерпевала
изменения. Возможны ли подобные перемены в самой сокровенной нашей сути? Эта
проблема имеет огромное, может быть, решающее значение для теории характера.
Во второй половине минувшего столетия было принято считать, что характер
человека формируется извне. Жизненный опыт, складывающиеся привычки,
воздействие среды, превратности судьбы, состояние здоровья оставляют после
себя осадок, именуемый характером. Стало быть, тут не может быть и речи ни о
коренной сути человека, ни о некой душевной организации, предшествующей
перипетиям нашей жизни и от них не зависящей. Мы уподобляемся снежку,
который замешан на дорожной пыли, поднимаемой нашими ногами. Естественно,
что для этой системы взглядов, не признающих коренных основ человеческой
личности, не существует также проблемы коренных изменений. То, что здесь
называется характером, меняется непрерывно: коль скоро нечто в нем
формируется, с таким же успехом оно может и исчезнуть.
Однако весьма веские аргументы - не буду их здесь излагать - склоняют
меня, скорее, к противоположному убеждению, которое полагает более
правдоподобным обратное движение - изнутри наружу. Задолго до контакта с
внешними обстоятельствами наша личность в основе своей бывает уже
сформирована, и, хотя бытие оказывает на нее определенное воздействие,
встречное влияние бывает куда более значительным. Как правило, мы
поразительно невосприимчивы ко всему происходящему, если оно чуждо этой
изначальной "личности", которой мы, в сущности говоря, и являемся. Мне могут
сказать, что и в этом случае вопрос о коренных изменениях оказывается
праздным. Какими мы рождаемся, такими и умираем.
Нет и еще раз нет. Эта достаточно гибкая концепция позволяет учитывать
всю прихотливость явлений. Это дает нам возможность увидеть разницу между
едва заметными изменениями, которые события внешнего характера накладывают
на нашу индивидуальность, и теми глубинными сдвигами, которые не подвластны
посторонним мотивам, а коренятся в самой природе нашего характера. Я сказал
бы, что характер меняется, если под изменениями понимать развитие. И это
развитие, как и в любом организме, определяется и обусловливается
внутренними причинами, присущими самой природе человека, столь же
изначальными, как и его характер. Читатель без труда заметит, что подчас
перемены в его ближних были прихотливы, неоправданны, чуть ли не постыдны,
однако нередко эта трансформация сохраняла глубокий смысл и достоинство
эволюции, заставляя вспомнить росток, из которого вырастет дерево, голые
ветки, которые покроются листвой, цветы, которые предшествуют плодам.
Отвечу на это вполне возможное возражение. Определенный тип людей,
характеры абсолютно закоснелые (в основном обделенные жизненной силой, как,
например, "мещанин"), не эволюционируют. Они будут неукоснительно
придерживаться раз и навсегда заданной схемы любовного выбора. Однако есть
характеры беспокойные и щедрые, характеры неисчерпаемых возможностей и
блестящих предназначений. Думается, что именно этот тип личности является
нормальным. В течение жизни он претерпевает две-три трансформации, суть
различные фазы единой душевной траектории. Не теряя связи и даже единства с
нашим вчерашним образом мыслей и чувств, в один прекрасный день мы вдруг
осознаем, что наш характер вступил в новый этап, новый период развития. Я
считаю это радикальным изменением. Не больше, но и не меньше[*Любопытнейшее
и крайнее выражение этого явления - "обращение": внезапная перемена,
катастрофический перелом, который иногда переживает человек. Да будет мне
позволено на этот раз не углубляться в столь непростую тему]. Наша истинная
сущность в каждом из этих двух или трех этапов как бы поворачивается на
несколько градусов вокруг собственной оси, перемещается в совершенно иную
точку Вселенной и ориентируется отныне по иным созвездиям.
Случайным ли является то обстоятельство, что глубокое чувство любви
охватывает любого нормального мужчину два-три раза в жизни? А тот факт, что
каждый раз возникновение этого чувства совпадает по времени с одним из
вышеупомянутых этапов в развитии характера? Мне представляется вполне
естественным видеть в множественности любовных влечений самое неоспоримое
подтверждение изложенной здесь концепции. Новому ощущению жизни
соответствует новый тип женщины, которому отдаются отныне симпатии. Наша
система ценностей в той или иной степени изменилась, сохранив тайную
верность предшествующей, - и на первый план выходят достоинства, которым
ранее мы не придавали значения, возможно, даже не замечали их, новая схема
сердечных предпочтений выстраивается между мужчиной и встречающимися на его
пути женщинами.
Только роман обладает инструментарием, необходимым для того, чтобы
подтвердить эти соображения. Мне довелось прочесть фрагменты одного - вряд
ли когда-либо он будет опубликован, - проблематика которого именно эта:
подспудная эволюция мужского характера, увиденная сквозь призму его любовных
историй. Автор - и это небезынтересно - с одинаковым рвением доказывает как
неизменность характера при всех его трансформациях, так и вскрывает
неизбежность и логику происходящих перемен. А женский образ на каждом этапе
собирает и концентрирует лучи этой эволюционирующей жизненной силы, подобно
фантомам, возникающим в плотных слоях атмосферы под воздействием прожекторов
и отражателей.

РЕПЛИКА В СТОРОНУ

Мои этюды, которые по необходимости публикуются фрагментарно, подобно
сегментам кольчатых червей, в газете "Эль Соль", дают мне приятную
возможность познакомиться с мирочувствованием испанцев и испанок, лично мне
неизвестных. Дело в том, что ко мне идет обнадеживающий поток
поддерживающих, опровергающих или полемизирующих писем. Моя занятость не
позволяет мне поступить так, как я считаю должным, одновременно доставив
себе удовольствие, и ответить на все эти эпистолярные знаки внимания, столь
полезные и плодотворные для писателя. В дальнейшем я намерен снимать хотя бы
изредка сливки этой корреспонденции, анализировать самые дельные письма,
представляющие общий интерес.
Для начала приведу одно анонимное письмо, полученное из Кордовы. Его
автор показался мне человеком в высшей степени здравомыслящим, если не
считать анонимности:
"Я прочел ваши очерки "Выбор в любви" в газете "Эль Соль", как читаю
все ваши работы, попадающие в руки, чтобы насладиться вашими тонкими и
оригинальными наблюдениями. Эта благорасположенность моей души к вашему
творчеству придает мне смелости и позволяет указать вам на ошибочное, с моей
точки зрения, положение в вашей статье.
Я согласен с тем, что жест или мимика позволяют нам проникнуть, как
Педро в свой дом, в дремлющий (равно как и в бодрствующий) внутренний мир
соседа. Я настолько схожусь с вами в этом пункте, что даже написал и
опубликовал кое-что на эту тему.
А вот что, на мой взгляд, не может быть принято, так это утверждение,
будто "в выборе любимой обнаруживает самую суть своей личности мужчина, в
выборе любимого - женщина" и что предпочтенный нами человеческий тип
очерчивает контуры нашего собственного сердца.
Более того, я возьму на себя смелость утверждать, что непроизвольный
протест, который вызвал этот тезис среди ваших слушателей, вызван не столько
тем, что и впрямь малоприятно ощутить, как пристальный взгляд наблюдателя
сорвал с тебя вдруг все покровы, сколько, скорее всего, неосознанным
сопротивлением идее, которую мы не можем принять, не понимая даже почему.
Любовь (страстный порыв, с лирическими арабесками или без оных) -
существительное, восходящее к сугубо переходному глаголу, - является в
известном смысле самым "непереходным", самым герметичным из всех, поскольку
оно ограничено субъектом, поскольку в нем оно находит свою питательную среду
и нет для него иной жизни, кроме той, которую субъект же ему и дарует.
Бесспорно, что любящий, испытывая половое влечение, выбирает себе
представительницу противоположного пола и что каждый хотел бы найти в своей
избраннице физическую гармонию; при этом нет ничего странного в том, что
женщина высоких душевных качеств одарит своей благосклонностью заурядного
мужчину и наоборот.
Любящего можно познать по его любви, а вовсе не по предмету любви.
Каждый человек любит всей полнотой душевных сил, достаточных для того, чтобы
наделить облик любимого той утонченностью и изысканностью, в которой
нуждается душа любящего (другими словами, его собственная душа), подобно
тому как волшебный фонарь или кинопроектор направляет на экран линию и цвет,
как Дон Кихот в Альдонсу Лоренсо, а Нельсон в леди Гамильтон (косуля в
пейзажах начала XIX столетия) вдохнули все необходимое, чтобы их души
преклонились перед этими женщинами.
Здесь я ставлю точку, ибо мои замечания в самых общих чертах уже
высказаны и я не хочу беспокоить вас понапрасну".
Я искренне благодарен за замечания, хотя и хотел бы, чтобы они были
более конструктивными. Уже попытка свести любовь к сексуальному чувству
запутывает проблему a limine[37]. В серии статей "Любовь у Стендаля",
опубликованных в газете "Эль Соль" этой осенью, я, как мне представляется,
смог показать, почему сводить одно к другому ошибочно. Достаточно вспомнить
столь очевидный факт, что мужчина испытывает более или менее сильное половое
влечение к бесчисленным женщинам, в то время как своей любовью, сколько бы
ростков она ни пускала, он одарит лишь нескольких, и, следовательно,
уподобление обоих порывов неправомочно. Кроме того, мой любезный
корреспондент утверждает, что "каждый человек любит всей полнотой своих
душевных сил". Но тогда любовь - это нечто большее, чем "сексуальная
потребность". И если есть это большее, если душа наделяет половой инстинкт
всем многообразием свойственных ей порывов, то, значит, перед нами -
психическое явление, чрезвычайно отличное от элементарной половой
потребности, то самое, которое мы называем любовью.
И вряд ли целесообразно называть столь существенный элемент
"лирическими арабесками". Было бы достаточно в минуту покоя, вблизи водоема,
среди гераней и под плывущими над кордовским патио облаками задуматься над
различным содержанием, которое мы вкладываем в слова "любить" и "желать".
Здравомыслящий кордовец тотчас увидел бы, что между любовью и желанием, или
влечением, нет ничего общего, хотя они и взаимопорождаемы: то, чего желают,
иногда начинают любить; то, что мы любим, благодаря тому, что любим, мы
также и желаем.
Было время - например, "сердитого" Реми де Гурмона, - когда считалось
несерьезным поддаваться разглагольствованиям о любви, которая понималась
лишь как проявление чувственности (Phisique de 1'amour[38]). Тем самым роль
полового инстинкта в жизни человека явно преувеличивалась. У истоков этой
уничижительной и извращенной психологической доктрины - в конце XVIII
столетия - еще Бомарше изрек, что "пить, не испытывая жажды, и любить
беспрестанно - только это и отличает человека от животного". Допустим,
однако чего же тогда не хватает животному, "любящему" один раз в году, чтобы
оно превратилось в существо, "любящее" на протяжении всех четырех времен
года? Если с недоверием отнестись ко всему, что не имеет отношения к
элементарным проявлениям полового инстинкта, как объяснить, что животное,
столь апатичное в любви, превратилось в человека, проявляющего в данной
сфере неуемное рвение. Итак, нетрудно догадаться, что у человека, в
сущности, отсутствует половой инстинкт в чистом виде и что он неизменно
замешан как минимум на воображении.
Если бы человек был лишен живой и могучей фантазии, в нем не вспыхивала
бы на каждом шагу сексуальная "любовь". Большая часть проявлений,
приписываемых инстинкту, не имеет к нему отношения. В противном случае они
были бы также присущи и животным. Девять десятых того, что мы привыкли
называть сексуальным чувством, в действительности восходит к нашему дивному
дару воображения, который отнюдь не инстинкт, а нечто прямо противоположное
- созидание. В этой же связи выскажу предположение, что общеизвестное
различие между сексуальностью мужчин и женщин, обусловливающее, как правило,
большую, не осознаваемую ею самой сдержанность женщины в "любви", находит
соответствие в меньшей по сравнению с мужчиной силе ее воображения. Природа,
предусмотрительная и благоразумная, позаботилась об этом, ибо, обладай
женщина той же фантазией, что и мужчина, сладострастие захлестнуло бы мир и
человеческий род, безотчетно отдавшийся наслаждениям, исчез бы с лица
земли[*Сластолюбие, равно как и литература, не инстинкт, а истинное творение
человека. И в том и в другом случаях самое главное - воображение. Почему бы
психиатрам не изучать сластолюбие с этой точки зрения, подобно тому как
изучается литературный жанр, имеющий свои истоки, свои законы, свою эволюцию
и свои границы?].
Коль скоро представление о том, что любовь - это, в сущности, лишь
половой инстинкт[*Если бы исходили из того, что помимо инстинктов тела
существуют также инстинкты души, в чем я убежден, дискуссия могла бы идти
совершенно в ином русле], весьма прочно внедрилось в массовое сознание, я
счел целесообразным обнародовать кордовское письмо, чтобы иметь возможность
еще раз попытаться опровергнуть это заблуждение.
В заключение аноним утверждает, что "любящего можно познать по его
любви, а вовсе не по предмету любви". Вот что вкратце можно сказать в
опровержение:
1. Можно ли получить непосредственное представление о любви любящего,
если это чувство, как и любое иное, - сокровенная тайна? Выбор объекта - вот
то заметное глазу движение, которое его выдает.
2. Если любящий вкладывает в любовь всю душу, почему рассудительнейший
читатель воздерживается от другой ошибочной идеи, которая наряду с
концепцией гипертрофированной сексуальности нанесла наибольший урон
психологии любви, а именно - от "кристаллизации" Стендаля? Основной ее пафос
в том, что достоинства любимого всегда выдуманы нами. Любить - значит
заблуждаться. В вышеупомянутой серии статей я много места уделяю
опровержению этой доктрины, превознесенной куда больше, чем она того
заслуживает. Мои доводы в ее опровержение могут быть сведены к двум.
Во-первых, маловероятно, чтобы вполне обычная жизнедеятельность человека
была основана на коренном заблуждении. Любовь подчас ошибается, как
ошибаются глаза и уши. Однако в каждом из этих случаев нормой все же
является не промах, а попадание. Во-вторых, любовь все-таки тяготеет к
воображаемым или реальным, но все же достоинствам и совершенствам. У нее
всегда есть объект. И пусть даже реальный человек не во всем совпадает с
этим воображаемым объектом, для их сближения всегда имеется некое основание,
которое заставляет нас выдумать эту, а не другую женщину.

IV (НАШИ "ЗАБЛУЖДЕНИЯ")

Утверждение, что в любви осуществляется стихийный выбор, который
действеннее любого осознанного и преднамеренного, и что это не свободный
выбор, а зависящий от важнейших особенностей характера субъекта, конечно же,
неприемлемо для приверженцев, по моему убеждению, отжившей концепции
человеческой психологии, основанной на преувеличении роли случая и слепых
случайностей в человеческой жизни.
Лет семьдесят тому назад или около того ученые настойчиво утверждали
эту концепцию и стремились к созданию безотчетной психологии. По обыкновению
в следующем поколении их взгляды укоренялись в сознании обывателя, и ныне
любая попытка по-новому осветить предмет наталкивается на головы,
уставленные громоздким хламом. Даже вне зависимости от того, верен или
ошибочен выдвигаемый тезис, неминуемо столкновение с прямо противоположным
общим ходом рассуждений. Люди привыкли думать, что события, сплетение
которых составляет наше бытие, лишены какого бы то ни было смысла, а являют
собой некую смесь случая и изменчивой судьбы.
Любая попытка ограничить роль вышеупомянутых сил в жизни человека и
обнаружить внутренние закономерности, коренящиеся в особенностях характера,
изначально отвергается. Набор ложных представлений - в данном случае о
"любовных историях" ближнего или своих собственных - тотчас перекрывает
дорогу к разуму, не позволяет быть услышанным, а затем и понятым. Добавим к
этому столь частое недопонимание, которое почти всегда обнаруживается в
непроизвольном развитии читателями авторских идей. Такова большая часть
получаемых мною замечаний. Среди них чаще всего встречается умозаключение,
что если бы мы любили женщин, в которых находила бы отражение наша
собственная личность, то вряд ли столько огорчений нам приносили бы наши
сердечные дела. Это наводит на мысль, что мои любезные читатели произвольно
связали отстаиваемое мною сродство любящего и его объекта с якобы логически
вытекающим из этого счастьем.
Так вот, я убежден, что одно не имеет к другому никакого отношения.
Допустим, что человек самодовольный до кончиков ногтей, подобно
наследственным "аристократам" - как бы их род ни деградировал, - полюбит
столь же самодовольную женщину. В результате такого выбора они неминуемо
будут несчастны. Не надо путать выбор с его последствиями. Одновременно
отвечу на другую большую группу замечаний. Утверждают, что любящие довольно
часто ошибаются - представляют себе предмет своей любви таким-то, а он
оказывается совсем иным. Не эту ли песню из репертуара психологии любви мы
слышим чуть ли не на каждом шагу? Приняв это на веру, нам останется признать
нормой или чуть ли не нормой quid pro quo, заблуждение. Наши дороги здесь
расходятся. Я не могу не теряя рассудка разделить теорию, согласно которой
жизнь человека в одном из своих самых сокровенных и истинных проявлений, а
именно такова любовь, - чистейший и непрерывный абсурд, нелепость и
заблуждение.
Я не отрицаю, что все это подчас происходит, как случается обман
зрения, не подвергающий, однако, сомнению адекватность нашего нормального
восприятия. Но если заблуждение пытаются представить как вполне рядовое
явление, я расценю это как ошибку, основанную на поверхностных наблюдениях.
В большинстве случаев, которые имеются в виду, заблуждения попросту не
существует - человек остается тем же, что и вначале, - однако затем наш
характер претерпевает изменения - именно это мы и склонны считать нашим
заблуждением. К примеру, сплошь и рядом юная мадридка влюбляется в
самоуверенного мужчину, облик которого, казалось бы, излучает решительность.
Она живет в стесненных обстоятельствах и надеется избавиться от них с его
помощью, прельстившись этой самоуверенностью и властностью, коренящимися в
абсолютном презрении ко всему божескому и человеческому. Надо признать, что
эмоциональная бойкость придает подобному человеческому типу на первый взгляд
ту привлекательность, которой лишены более глубокие натуры. Перед нами - тип
"вертопраха"[*Мне неизвестно происхождение этого столь меткого выражения
вашего языка, и, если кто-либо из читателей обладает достоверными
сведениями, я был бы ему очень признателен, если он их мне сообщит.
Подозреваю, что оно восходит к сценам надругательств над мертвыми и своим
возникновением обязано золотой молодежи эпохи Возрождения]. Девушка
влюбляется в вертопраха, после чего все у нее должно пойти прахом. Вскоре
муж, заложив ее драгоценности, бросает ее. Подруги безуспешно пытаются
утешить дамочку, объясняя все тем, что она "обманулась"; но сама-то она в
глубине души прекрасно знает, что это не так, что подобный исход она
предчувствовала с самого начала и что ее любовь включала в себя и это
предчувствие, то, что она "предугадывала" в этом человеке.
Я убежден, что нам следует отказаться от всех расхожих представлений об
этом пленительном чувстве, поскольку любовь, особенно у нас на Пиренейском
полуострове, выглядит несколько придурковатой. Пора взглянуть свежим
взглядом и избавить от навязываемых связей чудную пружину жизненной силы
человека, которая далеко не безгранична. Воздержимся же от того, чтобы
считать "заблуждение" единственной причиной столь частых сердечных драм. Я
сожалею, что здравомыслящий кордовский аноним в новом послании разделяет
мысль о том, что нашу любовь вызывает "физическая гармония" и, поскольку
одна и та же внешность может скрывать "различные и даже противоположные
душевные качества", мы естественным образом впадаем в ошибки, а
следовательно, не может быть особой близости между любящим и предметом его
любви. А ведь в первом своем письме этот учтивый земляк Аверроэса признавал,
что в жестах и мимике человека проявляется его сокровенная сущность. С
прискорбием констатирую свою неспособность согласиться с обособлением души и
тела - второй великой иллюзией минувшей эпохи. Сущий вздор полагать, что мы
видим "только" тело, оценивая встретившегося нам человека. Получается, что
потом, усилием воли, мы неизвестно каким, судя по всему, чудесным образом
придаем этому физическому объекту душевные качества, неизвестно откуда
почерпнутые[*Этой проблеме посвящена как моя статья "Восприятие ближнего"
(Obras completas, t. 6), так и, особенно, замечательная работа Шелера "Wesen
und Fonnen der Sympatie"[39] (1923)]. Мало того, что это не так; даже когда
нам удается, абстрагируясь, как бы отделить душу от тела, нам это стоит
огромного труда. Не только в человеческих взаимоотношениях, но и в общении с
любым живым существом восприятие физического облика одновременно дает нам
представление о его душе или почти душе. Вой собаки говорит нам о ее
мучениях, а в зрачке тигра мы разглядим свирепость. Поэтому мы всегда
отличим камень или механизм от телесного облика. Тело - это физический
облик, наэлектризованный душой, в котором явственно проявляется природа
характера. Те же случаи, когда мы ошибаемся и заблуждаемся относительно
чужой души, никак не могут, повторяю, опровергнуть адекватности обычного
восприятия[*Интересующимся этой важной проблемой выразительных возможностей
тела вновь рекомендую мою статью "О вселенском феномене выразительности"
("El Espectador", t. 7)]. При встрече с представителем человеческого рода мы
тотчас определяем основные особенности его личности. Наши догадки могут быть
более или менее точными в зависимости от природной прозорливости. Ее
отсутствие сделало бы невозможным как элементарное общение, так и
сосуществование людей в обществе. Каждый наш жест и каждое слово вызывали бы
раздражение у собеседника. И подобно тому, как мы осознаем существование
слуха, беседуя с глухим, точно так же, столкнувшись с человеком
бесцеремонным и лишенным "такта", мы догадываемся о существовании
нормального восприятия человеком своих ближних; чувство это ни с чем не
сравнимо, ибо оно наделяет нас душевным чутьем, позволяющим ощутить
деликатность или суровость чужой души. А вот что и в самом деле недоступно
большинству смертных, так это способность "описать" своего ближнего. Однако,
не умея "описать", вполне можно все отчетливо видеть. "Описывать" - значит
выражать свои мысли понятиями, а способность к выработке понятий
предполагает умение анализировать, и прежде всего на интеллектуальном
уровне, которое мало кому дано. Знание, выражаемое словами, - более высокая
ступень по сравнению с тем, которое довольствуется созерцанием; между тем
последнее также есть некое знание. Пусть читатель попробует описать словами
то, что перед ним находится, и он поразится, насколько же неполным будет его
"описание" по сравнению с тем, что он столь отчетливо видит перед собой. Тем
не менее это визуальное знание позволяет нам ориентироваться среди вещей,
различать их - например, не имеющие названий оттенки цвета. Столь же
тончайшего свойства и наше восприятие ближнего, особенно в любви.
Итак, не стоит повторять как нечто само собой разумеющееся, что мужчина
влюбляется во "внешность" женщины и наоборот и лишь спустя какое-то время мы
внезапно открываем для себя характер любимого человека. Бесспорно, что
отдельные представители и того и другого пола влюбляются во внешний облик;
однако это не более как их индивидуальная особенность. Такой выбор
обусловлен чувственным характером любящего. Причем подобное встречается
значительно реже, чем принято считать. Особенно среди женщин. Поэтому у тех,
кому доводилось внимательно изучать женскую душу, возникало сомнение в
способности женщин восторгаться мужской красотой. Можно даже заранее
определить, какие типы женщин составят тут исключение. Во-первых, женщины
несколько мужского склада; во-вторых, те, что ведут чрезвычайно интенсивную
половую жизнь (проститутки); в-третьих, женщины нормального темперамента,
которые, вступая в зрелый возраст, имеют богатый опыт сексуальных отношений;
в-четвертых, те, которые по своим психофизиологическим данным наделены
"неуемным темпераментом".
У всех этих четырех типов женщин есть нечто общее, что скрывается за их
неспособностью противостоять мужской красоте. Как известно, женская душа
более мужской тяготеет к единству; другими словами, во внутреннем мире
женщины меньше разбросанности, чем в душе мужчины. Так, для женщины менее
характерен вполне обычный для мужчины разрыв между сексуальным удовольствием
и восхищением или же преклонением. Для женщины одно связано с другим
значительно более тесно, чем для мужчины. Должна быть какая-то особая
причина, чтобы чувственность женщины вышла из-под контроля и стала
проявляться стихийно и самостоятельно. Так вот, каждый из этих женских типов
предрасположен по-своему к неуправляемой чувственности. В первом из них
взаимоисключающие устремления коренятся в природе характера, лишенного
цельности из-за наличия в нем мужского начала (мужское начало в женщине -
одна из интереснейших проблем психологии человека, заслуживающая отдельного
исследования). Во втором - неуправляемость лежит в самой основе профессии. В
третьем типе, абсолютно нормальном, эта предрасположенность обусловлена тем,
что, как говорится, "чувства женщины пробуждаются с годами". Речь идет о
том, что они выходят из-под контроля поздно и что только женщина, прожившая
долгую, насыщенную и нормальную в сексуальном отношении жизнь, отпускает под
занавес свою чувственность на волю. У мужчины избыток воображения может
подменять реальный чувственный опыт. У женщины - при отсутствии в ее природе
мужского элемента - воображение обычно бывает относительно бедным; судя по
всему, именно этой особенностью в немалой степени и объясняется целомудрие
большинства женщин.

V (ПОВСЕДНЕВНОЕ ВЛИЯНИЕ)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

То есть от своих творений
человеческий гипноз также является биологической функцией гипноза мужчины
ОртегаиГассет Х. Этюды о любви современной философии 6 женщины