<<<     ΛΛΛ     >>>   

Очень редко она действительно признавала, что не достигла
удовлетворительных результатов. Обычно она только расширяла свои основы и
пыталась любым путем поддержать активную этику и связать ее в какой-либо
форме с этикой смирения. Чем последовательнее философы, тем скромнее были
результаты.

У Лао-цзы и Чжуан-цзы, у брахманов и Будды, у ранних стоиков, у
Спинозы, Шлейермахера и Гегеля, у великих монистических мистиков активная
этика сведена почти к нулю. У Конфуция, Мэн-цзы, индуистских мыслителей,
представителей позднего стоицизма и у И.-Г. Фихте она делает большие усилия,
чтобы утвердить себя. Ей удавалось это сделать только в той мере, в какой
она призывала на помощь наивное и явно искусственное мышление.

Всякое миро- и жизневоззрение, которое намерено полностью удовлетворить
мышление, есть мистика. Мировоззрение должно стремиться указать смысл жизни
человеку таким образом, чтобы он не успокаивал себя идеей о том, что
закономерно существует в бесконечном бытии, оно должно сделать это так,
чтобы человек постиг эту закономерность в акте сознания как принадлежащую
ему внутренне и духовно.

Этика самосовершенствования внутренне едина с мистикой. Судьба мистики
решает и ее судьбу. Создать этику самосовершенствования не означает ничего
итого, как обосновать этику с помощью мистики. Со своей стороны мистика
представляет собой ценное миро- и жизневоззрение только в той мере, в какой
она сама этична.

Но ей не удается быть этической. Переживание единения с абсолютом,
бытия в мировом духе, возвышения в боге - и как там еще ни называй - акт, по
существу, не этический, а духовный. Индийская философия осознала это
глубокое различие. Она выдвигает в различных формулировках основной тезис:
"Духовность не есть этика". Мы, европейцы, остались наивными в делах
мистики. То, что мы иногда причисляем к мистике, есть обычно в той или иной
степени христианская - то есть, другими словами, этически окрашенная
мистика. Поэтому мы и склонны заблуждаться относительно этического
содержания мистики.

Если проанализировать мистику всех времен и народов в целях определения
ее этического содержания, то окажется, что оно ничтожно мало. Даже этика
смирения, которая, кажется, закономерно принадлежит мистике, в рамках
мистики более или менее значительно поражена бессилием. Вследствие
отсутствия активной этики, с которой она должна бы быть связана, она теряет
опору и уходит все дальше и дальше в область уже не этического смирения.
Возникает мистика, которая не служит уже целям самосовершенствования, что
было раньше ее глубоким призванием, а выдвигает в качестве самоцели
возвышение в абсолютном. Чем чище мистика, тем дальше идет эта эволюция.
Мистика становится миро- и жизневоззрением поглощенного бытия конечного
бытия в бесконечном или превращается - как это было у брахманов - в гордую
мистику бытия бесконечного бытия в конечном. Этика самосовершенствования,
которая возникает из мистики, постоянно пребывает в опасности погибнуть в
этой мистике.

Тенденция мистики стать надэтической вполне естественна. Фактически
отношение к бескачественному и лишенному каких-либо потребностей абсолютному
не имеет ничего общего с самосовершенствованием. Она становится чистым актом
сознания и приводит к духовности, столь же бессодержательной, как и само
абсолютное. Чувствуя свою слабость, мистика пытается стать более этичной,
чем она есть, или по крайней мере казаться более этичной. Даже индийская
философия предпринимает попытки в этом направлении, хотя она, с другой
стороны, смело и истинно оценивает положение и ставит духовное над
этическим.

Чтобы правильно определить ценность этического содержания мистики,
следует проанализировать то, что она заключает в себе в качестве собственно
этики, а не то, что она привносит в этику или что о ней говорит. Но тогда
окажется, что этическое содержание даже христианской мистики ничтожно мало.
Мистика является не другом, а, скорее, врагом этики. Она поглощает ее.

И все же, несмотря на это, этика, удовлетворяющая мышление, рождается
из мистики. Любая самая глубокая философия и самая глубокая религия есть в
конце концов не что иное, как борьба за этическую мистику и за мистическую
этику.

Преисполненные стремлением создать активное миро- и жизневоззрение, мы,
европейцы, не придали мистике правильного направления. Она живет у нас на
птичьих правах и дает о себе знать спорадически. Инстинктивно мы чувствуем,
что она находится в антагонизме с активной этикой. Поэтому мы не чувствуем
никакой внутренней связи с ней.

Мы совершаем огромную ошибку, полагая, что можем прийти к этическому
миро- и жизневоззрению, удовлетворяющему наше мышление, отвергнув мистику.
До сих пор мы лишь выдумываем миро- и жизневоззрение. Оно хорошо, ибо
приобщает людей к активной этике. Но оно не истинно. Поэтому оно всегда
саморазрушается. Оно к тому же и не глубоко. Поэтому европейское мышление
делает людей нравственными, но поверхностно. Так как европеец предельно сыт
активной этикой, рожденной выдуманным мировоззрением, то он не испытывает
больше в ней никакой внутренней потребности.

Наступило время, когда мы должны отказаться от этого заблуждения. Миро-
и жизневоззрение активной этики только тогда глубоко и прочно овладеет
мышлением, когда оно будет сформировано на основе мистики. Вопрос о том, что
люди намерены сделать из своей жизни, не может быть решен, если их вытолкнут
в мир "плеткой" активности, не давая возможности прийти в себя. По существу
на этот вопрос может ответить лишь миро- и жизневоззрение. Оно-то и объяснит
человеку его духовное, внутреннее отношение к бытию, благодаря которому
пассивная и активная этика становится естественной необходимостью.

Прежняя мистика этого сделать не смогла, так как она была надэтической.
Мышление должно, следовательно, прийти теперь к этической мистике. Нам
необходимо подняться до духовности, являющейся этической, и до этики,
включающей в себя всю духовность. Только в этом случае мы станем
по-настоящему жизнеспособны.

Этика должна родиться из мистики. Мистика же со своей стороны никогда
не должна думать, что она существует только ради самой себя. Она не цветок,
а только его чашечка. Цветком является этика. Мистика же, существующая
только для самой себя, есть неумная острота.

Прежняя мистика ушла в надэтическое, так как она была абстрактна.
Абстракция - это смерть для этики, ибо этика есть живое отношение к живой
жизни. Итак, мы должны отказаться от абстрактной мистики и обратиться к
мистике живой.

Понятия "бытие", "абсолютное", "мировой дух" и другие подобные им
выражения не обозначают ничего действительного, а только нечто вымышленное и
поэтому совершенно непонятное. Действительно только то, что обнаруживается в
явлениях бытия.

Каким же образом мышление пускается на такое бессмысленное предприятие,
а именно рекомендует человеку духовно постигнуть не связанные с
действительностью мысли? Через посредство двоякого искушения - общего и
особенного.

Мышление, необходимо связанное с языком, усваивает зафиксированные в
языке абстракции и символы. Эта монета имеет хождение лишь постольку,
поскольку позволяет представлять вещи кратким способом, вместо того чтобы
подавать их так обстоятельно, как они даны сами по себе. Но затем
оказывается, что мышление оперирует этими абстракциями и символами так, как
будто они обозначают нечто, данное в действительности. Таково общее
искушение.

Особое искушение состоит в том, что самоотречение человека ради
бесконечного бытия заманчиво просто формулируется с помощью абстракций и
символов. В результате этой операции создается впечатление, что человек
приобщается к тотальности бытия, к его духовному содержанию.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Прежде чем человек открыл закономерности вдействии природных сил
Подавляющее большинствограждан наших бескультурных культурных государств все меньше культура общества
человек постигает в себенепосредственно абсолютный этический долг
Новое время сделало такой большой вклад в развитие культуры толькоблагодаря вере в оптимистически мышление культуры
Будды эта философия вынуждена сделать большиеуступки жизнеутверждающему мировоззрению