<<<     ΛΛΛ     >>>   

Основные возражения ревизионистов, адресованные Фрейду, могут быть суммированы следующим образом: Фрейд существенно недооценивал зависимость индивида и его невроза от конфликта с его средой. "Биологическая ориентация" Фрейда обусловила сосредоточенность на филогенетическом и онтогенетическом прошлом индивида: считая, что характер в основном устанавливается на пятом или шестом году (если не раньше), он интерпретировал судьбу индивида в терминах первичных инстинктов, в особенности сексуального, и их модификаций. Ревизионисты, напротив, перемещают акцент "с прошлого на настоящее"* (*Thompson С. Psychoanalysis, pp. 15, 182. - Примеч. авт.), с биологического на культурный уровень, с "конституции" индивида на его среду** (** Ibid., pp. 9, 13, 26-27, 155. - Примеч. авт.) "К лучшему пониманию биологического развития ведет полный отказ от понятия либидо" и интерпретация различных степеней "в терминах взросления и человеческих отношений"*** (*** Ibid., p. 42. - Примеч. авт.) Предметом психоанализа тогда становится "целостная личность в ее соотнесенности с миром", благодаря чему надлежащее внимание получают "конструктивные элементы индивида", его "продуктивные и позитивные возможности". Фрейд, которому были свойственны холодность, жесткость, властность и пессимизм, не понимал того, что болезнь и ее лечение определяются "межличностными отношениями", в которые обе стороны вовлекаются как целостные личности. Концепции Фрейда свойствен предельный релятивизм: согласно ему, психология может "нам помочь в понимании мотивации ценностных суждений, но не в силах утверждать что-либо об их общезначимости"**** (**** Фромм Э. Человек для самого себя // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993, с. 43. - Примеч. авт.). Вот почему в его психологии нет места другой этике, кроме его личной. Более того, Фрейд рассматривал общество "статически" и полагал, что оно возникло как "механизм контроля над человеческими инстинктами", в то время как "из сравнительного изучения культур" ревизионисты вынесли понимание того, что "опасные устойчивые животные побуждения вовсе не присущи человеку биологически и что единственная функция общества - контроль над ними". Они настаивают на том, что общество - это "не статический набор законов, установленных в прошлом после убийства праотца, но скорее растущая, изменяющаяся, развивающаяся сеть межличностного опыта и поведения". В важной связи с этим находятся следующие положения:

Нет иного пути стать человеком, как только через культурный опыт. Общество создает у людей новые потребности. Некоторые из них ведут в конструктивном направлении и стимулируют дальнейшее развитие. Именно такова природа идей справедливости, равенства и сотрудничества. Некоторые из новых потребностей, ведущие в деструктивном направлении, опасны для человека. Примерами деструктивных продуктов культуры являются массовая конкуренция и безжалостная эксплуатация беспомощных. Преобладание деструктивных элементов создает ситуацию, чреватую войной.* (*Thompson С. Psychoanalysis, p. 143. - Примеч. авт.)

Начнем с этого фрагмента, который наглядно свидетельствует об упадке теории в ревизионистских школах. Первое, что бросается в глаза, - это использование самоочевидностей и расхожих трюизмов. Затем мы находим обращение к социологическим аспектам. Но если у Фрейда они входят в содержание основополагающих понятий и разрабатываются с их помощью, то здесь они предстают как внешние факторы. Мы находим здесь также различение хорошего и плохого, конструктивного и деструктивного (согласно Фромму: продуктивного и непродуктивного, позитивного и негативного), которое не выведено из какого-либо теоретического принципа, но просто заимствовано из господствующей идеологии. По этой причине такое явно эклектичное и чуждое самой теории различение равнозначно конформистскому лозунгу "Ищите хорошее". Фрейд был прав: жизнь связана с трудностями, репрессией, разрушением - но не только. В ней также есть и конструктивные, и продуктивные аспекты. Общество может быть таким, но может и другим; человек не только против себя, но также и за себя.

Эти различения бессмысленны - и, как мы попытаемся показать, даже ошибочны, если не выполняется задача (взятая на себя Фрейдом) демонстрации того, как под воздействием цивилизации переплетаются оба "аспекта" в самой динамике инстинктов и как они превращаются друг в друга под воздействием этой динамики. Без выполнения этой задачи "исправление" ревизионистами "односторонности" Фрейда просто отбрасывает его фундаментальную теоретическую концепцию. Однако термин "эклектизм" неадекватно характеризует содержание ревизионистской философии, последствия которой для психоаналитической теории гораздо серьезнее: ревизионистское "дополнение" теории Фрейда (в особенности факторами среды и культурными факторами) освящает ложную картину цивилизации и, в частности, сегодняшнего общества. Сглаживая остроту и глубину конфликта, ревизионисты провозглашают ложное, хотя и простое разрешение. Ограничимся кратким примером.

Одно из наиболее популярных требований ревизионистов заключается в том, что предметом психоанализа должна стать "целостная личность" индивида, а не его раннее детство, биологическая структура или психосоматические условия:

Само... разнообразие личностей уже является характеристикой человеческого существования. Под личностью я понимаю целокупность как унаследованных, так и приобретенных психических качеств, которые являются характерными для отдельно взятого индивида и которые делают этого отдельно взятого индивида неповторимым, уникальным.* (* Фромм Э. Человек для самого себя, с. 53, 54. - Примеч. авт.)

Я думаю - это очевидно, что фрейдовскую концепцию контртрансфера следует отличать от сегодняшней концепции анализа как межличностного процесса. В межличностной ситуации аналитик обращается в своем пациенте не только к искаженным аффектам, но также к его здоровой личности. Таким образом, аналитическая ситуация становится в существенном смысле человеческим взаимоотношением.** (** Thompson С. Psychoanalysis, p. 108. - Примеч. авт.)

Я хочу указать следующее: личность стремится к состоянию, которое мы называем психическим здоровьем или успешным межличностным приспособлением, несмотря на различие культурного уровня. Главное направление организма - вперед.* (* Sullivan, Harry Stack. Conceptions of Modern Psychatry. Washington: William Alanson White Psychiatric Foundation, 1947, p. 48. - Примеч. авт.)

И снова очевидное ("разнообразие личностей"; анализ как "межличностный процесс") превращается в полуправду, поскольку вместо понимания мы видим простую констатацию и практику словоупотребления. Но полуправду лживую, ибо отсутствующая половина меняет содержание очевидного факта.

Приведенные отрывки свидетельствуют о том, что в ревизионистских школах действительность смешивается с идеологией. Бесспорно, разнообразные унаследованные и приобретенные качества в человеке "интегрируются" в целостную личность и последняя развивается, соотнося себя с миром (вещами и людьми) в разнообразных обстоятельствах. Но личность и ее развитие пред-сформированы (pre-formed) в лоне глубоко уходящей структуры инстинктов, и эта пред-сформированность, действие цивилизационного заряда, означает, что разнообразие и автономия индивидуального "роста" суть вторичные явления. То, в какой степени действительность вошла в индивидуальность, зависит от размаха, формы и действенности репрессивного контроля на данной ступени цивилизации. Автономия личности в смысле творческой "уникальности" и полноты существования всегда была привилегией очень немногих. На современном этапе личность тяготеет к превращению в стандартизованный набор реакций, установленных иерархией функций и власти, а также ее техническим, интеллектуальным и культурным аппаратом.

Это отчуждение, охватывающее и аналитика, и пациента, обычно проявляется не как невротический симптом, но скорее как отличительный признак "психического здоровья" и поэтому никак не обнаруживается в ревизионистском сознании. При обсуждении процесса отчуждения оно обычно рассматривается не как действительная целостность, но как негативный аспект целого* (* Сравните трактовку "рыночной ориентации" у Эриха Фромма в: Человек для самого себя, с. 65-75. - Примеч. авт.) Разумеется, личность не исчезает совсем: ее развитие и образование даже встречает поддержку, но поддержку, обусловленную стремлением вписать ее проявления в социально желательную модель поведения и мышления, что практически означает стирание индивидуальности. Этот процесс, достигший своего завершения в "массовой культуре" поздней индустриальной цивилизации, перечеркивает концепцию межличностных отношений, если только она призвана указать тот неоспоримый факт, что все отношения, в которые человеческое существо обнаруживает себя включенным, суть либо отношения с другими людьми, либо с абстракциями. Но если помимо этого трюизма данное понятие подразумевает нечто большее - а именно то, что "двое или более людей, объединившись, начинают определять ситуацию", которая состоит из "индивидов"** (** Beaglehole, Ernest. Interpersonal Theory and Social Psychology // A Study of Interpersonal Relations, ed Patrick Mullahy. New York: Hermitage Press, 1950, p. 54. - Примеч. авт.), - то такое предположение безосновательно. Ибо индивидуальные ситуации лишь производные проявления общей судьбы, и, как показал Фрейд, именно в последней следует искать ключ к судьбе индивида, который формируется общей репрессивностью, налагающей печать общего даже на его наиболее личные черты. Соответственно, теория Фрейда ориентирована на раннее детство - период формирования общей судьбы в индивиде, и эти формирующие отношения впоследствии "воссоздаются" в зрелых связях. Таким образом, решающее значение имеют как раз те отношения, которые "менее всего" можно определить как межличностные. В отчужденном мире друг другу противостоят типизированные фигуры: родитель и ребенок, мужчина и женщина, господин и слуга, босс и наемный рабочий; они соотнесены друг с другом прежде всего специфической организацией универсального отчуждения. И даже если отношения между ними перестают быть такими и перерастают в подлинно личностные, последние по-прежнему сохраняют универсальную репрессивность, которую люди пытаются преодолеть путем овладения ею как своей негативной противоположностью. Но тогда они не нуждаются в лечении.

Психоанализ выводит на свет всеобщее в индивидуальном опыте. Только так и в таких рамках может психоанализ бороться с овеществлением человеческих отношений. Ревизионисты не видят (или не могут извлечь выводы из) действительного состояния отчуждения, превращающего человека в переменную функцию, а личность в идеологию. В противоположность этому основополагающие "биологизированные" понятия Фрейда вырываются за пределы идеологии и ее отражений: его отказ рассматривать общество как "развивающуюся сеть межличностного опыта и поведения", а отчужденного индивида как "целостную личность" ближе к действительности; в нем содержится ее истинное понятие. И если он воздерживается от того, чтобы считать бесчеловечное существование преходящим негативным аспектом движущегося вперед человечества, то в этом больше человечности, чем в добродушных, толерантных критиках, клеймящих его "бесчеловечную" холодность. Фрейд не впадает в соблазн легковерия в то, что "главное направление организма - вперед". Даже если оставить в стороне гипотезу влечения к смерти и консервативной природы инстинктов, тезис Салливана выглядит поверхностным и сомнительным. "Главное" направление организма определяют настойчивые импульсы к ослаблению напряжения, осуществлению, отдыху и пассивности - борьба против неостановимого времени присуща не только нарциссическому Эросу. Вряд ли можно увидеть в садомазохистских тенденциях движение вперед в отношении психического здоровья, если только не перетолковать "вперед" и "психическое здоровье" до такой степени, что они будут обозначать свои противоположности при существующем социальном порядке - "социальном порядке, который во многих отношениях непригоден для развития здоровых и счастливых человеческих существ"* (* Mullahy, Patrick. A Study of Interpersonal Relations introduction, p. XVII. - Примеч. авт.) Салливан воздерживается от этого, но в его понятиях очевидна конформистская подоплека:

Человек, который добровольно обрезал свои старые якоря и по своему выбору принял новые догмы, прилежно их затвердив, почти наверняка страдал от сильнейшей неуверенности. Часто это человек, чья самоорганизация держится на презрении и ненависти. Присоединившись к новому движению, он находит там поддержку своим древним враждебным импульсам, направленным теперь против группы, которую он покинул. Новая идеология до такой степени рационализирует деструктивную деятельность, что она кажется почти, если не совершенно, конструктивной. Она смягчает конфликт обещанием лучшего мира, который должен подняться на развалинах, в которые сначала надо превратить существующий порядок. В этой Утопии и он, и его друзья станут добрыми и хорошими, и для них будет покончено с несправедливостью и т.п. Если он принадлежит к одной из радикальных групп, то деятельность более отдалённой памяти может быть полностью подавлена синтезом решений и выбора, а деятельность мечтаний о будущем может устремиться по руслу догматической модели. В этом случае поведение человека, кроме как по отношению к своим радикальным единомышленникам, становится таким, как если бы он приобрел психопатический тип личности, рассмотренный нами в третьей лекции. Он не способен к устойчивому пониманию собственной реальности и реальности других и действует по внушению самого непосредственного оппортунизма, совершенно не учитывая возможного будущего.* (* Sullivan H.S. Conceptions of Modern Psychiatry, p. 96. См. обзор Меррел Линд в: The Nation, January 15, 1949. - Примеч. авт.)

Из этого отрывка видно, какую роль в формировании межличностной теории играют ценности status quo. Если человек "обрезал свои старые якоря" и "принял новые догмы", напрашивается предположение, что он страдает "от сильнейшей неуверенности", что его "самоорганизация держится на презрении и ненависти", а его новое кредо непременно "рационализирует деструктивную деятельность" - короче, что он психопатический тип. Нет даже намека на то, что его неуверенность рациональна и обоснованна, что то же можно сказать о самоорганизации других, и что деструктивность, связанная с новой догмой, действительно может быть конструктивной, если она нацелена на более высокий уровень реализации. У этой психологии нет иных объективных норм, кроме господствующих: здоровье, зрелость, достижения взяты в общепринятом для данного общества смысле, несмотря на понимание Салливаном того, что в нашей культуре зрелость часто означает "заурядные размышления по поводу своего социально-экономического статуса и т.п."* (* The Interpersonal Theory of Psychiatry. New York: W.W. Norton, 1953, p. 208. - Примеч. авт.) В основе этой психологии лежит глубокий конформизм. Поэтому все, кто "обрезал свои старые якоря" и стал "радикалом", находятся у нее на подозрении как невротики (описание подходит всем радикалам - от Иисуса до Ленина, от Сократа до Джордано Бруно), а всякое "обещание лучшего мира" автоматически отождествляется с "Утопией", его содержание - с "мечтаниями", священная мечта человечества о всеобщей справедливости - с личной обидой ("для них будет покончено с несправедливостью") плохо приспособленных типов. Это "операциональное" отождествление психического здоровья с "успешным приспособлением" и прогрессом отбрасывает все оговорки, которыми Фрейд оградил терапевтическую цель приспособления к бесчеловечному обществу** (**См. суждения Фрейда в "Введении в психоанализ", с. 245, 246. - Примеч. авт.), и, таким образом, делает психоанализ инструментом этого общества гораздо в большей степени, чем это когда-либо делал Фрейд.

За всеми различиями исторических форм общества Фрейд видел общую им всем фундаментальную бесчеловечность и репрессивный контроль, стремящийся внедрить в самую структуру инстинктов господство человека над человеком. Благодаря такому пониманию "статическое понятие общества" Фрейда ближе к истине, чем динамические социологические понятия, выдвинутые ревизионистами. Укорененность понятия "недовольства культурой" в биологической конституции человека оказала глубокое влияние на его понятие функции и на цель терапии. Личность, которую индивиду предстоит развить, возможности, которые ему предстоит реализовать, счастье, которое ему предстоит достичь, - с самого начала подпадают под регламентацию, и их содержание может быть определено только в терминах этой регламентации. Фрейд разрушает иллюзии идеалистической этики: за "личностью" скрывается "сломленный" индивид, вобравший в себя и успешно использующий репрессию и агрессию. Принимая во внимание то, что цивилизация сделала с человеком, можно сказать, что разница в развитии личностей состоит, главным образом, в пропорциональности и непропорциональности той доли "ежедневного несчастья", на которое осуждено человечество. Это все, чего может достичь терапия.

Вопреки и сверх этой "минимальной программы" Фромм и другие ревизионисты провозглашают более высокую цель терапии: "оптимальное развитие возможностей человека и реализацию его индивидуальности". Но именно эта цель и недостижима - и не из-за недостаточности психоаналитической техники, но потому что сама утвердившаяся цивилизация отрицает ее своей структурой. Либо "личность" и "индивидуальность" определяются в терминах тех возможностей, которые существуют для них "в пределах" установившейся формы цивилизации, и тогда она практически равнозначна успешному приспособлению, либо они определяются в терминах их трансцендентного содержания, включая их социально отвергнутые возможности, неосуществимые в их действительном существовании, и в этом случае их реализация означает выход за пределы установившейся формы цивилизации к радикально новым формам "личности" и "индивидуальности", несовместимым с преобладающими. Сегодня это означало бы "лечение" пациента, превращающее его в бунтаря или (что одно и то же) в мученика. Ревизионистская концепция колеблется между двумя определениями. Фромм пытается возвратить к жизни все освященные веками ценности идеалистической этики, как будто никто и никогда не разоблачал их конформистские и репрессивные черты. Он говорит о продуктивной реализации личности, о заботе, ответственности и уважении к другим людям, о продуктивной любви и счастье - как будто действительно возможно, осуществляя все это, по-прежнему оставаться здоровым и "благополучным" в обществе, которое сам Фромм описывает как общество тотального отчуждения и в котором все решают товарные "рыночные" отношения. В таком обществе для самореализации "личности" необходим фундамент двойной репрессии: во-первых, "очищение" принципа удовольствия и ограничение сферы счастья и свободы внутренним миром; во-вторых, их разумное ограничение, пока они не станут совместимыми с господствующими несвободой и несчастьем. Как следствие, продуктивность, любовь, ответственность являются "ценностями" лишь постольку, поскольку они включают в свое содержание управляемое смирение и вписываются в рамки социально полезных типов деятельности (иными словами, после репрессивной сублимации), что приводит к отрицанию свободной продуктивности и ответственности - к отказу от счастья.

К примеру, нормальными проявлениями (т.е. исключая творческие, "невротические" и "эксцентрические") продуктивности, провозглашенной целью здорового индивида в обществе принципа производительности, является прилежная работа в сфере бизнеса, управления или обслуживания при умеренном ожидании признания и успеха, а желательной формой любви - полусублимированное и даже сдерживаемое либидо, приспособленное к наложенным на сексуальность санкционированным условиям. Таково общепринятое, "реалистичное" понимание продуктивности и любви. Но эти же понятия призваны обозначать также свободную реализацию человека или идею такой реализации. Их ревизионистское употребление играет этой двусмысленностью, обнимающей как свободные, так и несвободные, как искалеченные, так и здоровые способности человека, окутывая, таким образом, утвердившийся принцип реальности великолепием обещаний, которые могут быть выполнены только за пределами этого принципа реальности. Эта двусмысленность заставляет ревизионистскую философию казаться критичной там, где она пронизана конформизмом, политической там, где она моралистична. Часто лишь стиль выдает этот подход. В этом смысле показателен был бы сравнительный анализ стилей Фрейда и неофрейдистов. Последние в произведениях, тяготеющих к философии, нередко приближаются к стилю проповедников или чиновников социальной сферы, приподнятому, но понятному, настоянному на доброй воле и толерантности, но движимому тем esprit de serieux* (*духом серьезности (фр.). - Примеч. пер.), который превращает трансцендентальные ценности в факты обыденной жизни. Но тем самым притворство принимается как реальность. В противоположность этому у Фрейда присутствует сильный иронический подтекст: в его употреблении понятия "свобода", "счастье", "личность" словно бы снабжены невидимыми кавычками, либо их негативное содержание выражено совершенно отчетливо. В то время как Фрейд воздерживается от того, чтобы называть репрессии его несобственными именами, неофрейдисты иногда сублимируют его в свою противоположность.

Но ревизионистское сочетание психоанализа и идеалистической этики не сводится к простому прославлению приспособления. Неофрейдистская социологическая или культурная ориентация представляет также и обратную сторону картины - "не только, но и". Терапия приспособления отвергается в самых непримиримых терминах** (** Фромм Э. Психоанализ и религия // Сумерки богов. М., 1990, с. 191. - Примеч. авт.), а "обожествление" успеха развенчивается*** (*** Там же, с. 220. - Примеч. авт.) Сегодняшние общество и культура обвиняются в том, что они препятствуют реализации здорового и зрелого человека и что принципом "конкуренции и сопутствующей ему потенциальной враждебностью проникнуты все человеческие отношения"**** (**** Horney, Karen. The Neurotic Personality of Our Time. New York: W. W. Norton, 1937, p. 284. - Примеч. авт.) Ревизионисты провозглашают, что их психоанализ содержит в себе критику общества:

Цель "культурной школы" не сводится к тому, чтобы просто помочь человеку подчиниться ограничениям общества; насколько это возможно, она стремится освободить его от иррациональных требований и сделать способным развить свои возможности и принять на себя лидерство в построении более конструктивного общества.***** (***** Thompson, Clara. Psychoanalysis, p. 152. - Примеч. авт.)

Напряжение между здоровьем и знанием, нормальностью и свободой, питавшее все творчество Фрейда, здесь исчезло; уточнение "насколько это возможно" - единственное, что осталось от взрывоопасного противоречия в цели. "Лидерство в построении более конструктивного общества" вполне уживается с нормальным функционированием в обществе существующем.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Производительность безопасность эту перемену фрейд описал как трансформацию принципа удовольствия в
Допустил их к высшему удовольствию в любом случае для группы как целого монополизация удовольствия
Индивида
В остальном психический аппарат оказывается в безотказном подчинении у принципа реальности
Без специфического усиления инстинктов