Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
>
Ильин И. Идея национальной науки
Вдали от родины, в чужой стране, в состоянии изгнанничества справляем мы сегодня наш русский исконный академический праздник, юбилейный праздник Московского университета... И слышится в сердце некий голос, напоминающий о том, что юбилей, празднуемый нами сегодня, есть юбилей не радостный, а скорбный, и что мы обязаны сказать себе самим скорбную и горькую правду: не оградили мы Россию от беды и разгрома; не уберегли мы русскую Академию от порабощения и поругания; свирепый враг владеет нашей родиной: двенадцать лет тому назад он овладел ею и двенадцать лет тому назад русские ученые, верные своему званию, стали или мучениками, или изгнанниками ... И когда выговариваешь про себя эту горькую правду, в которой звучит, как некий отдаленный раскат грома, суд истории над тем, что было, и над тем, что совершается ныне, - сразу: и вопрос, и ответ, и укор, и приговор, и поучение, и призыв; когда выговариваешь эту формулу скорби, страдания и стыда, в коей сосредоточилось так много с виду бесплодного, но героического (и потому никогда не бесплодного) сопротивления, то неизменно спрашиваешь себя: а разве могло быть иначе, разве могло быть так, что судьба исторической России, создавшей русскую Академию, не станет судьбой русских университетов и русской науки? что будет растлена и поругана, вослед за русской государственностью, вся русская национальная культура, за исключением академий? что волна русского варварства и интернационального злодейства, поднявшись и затопив все, пощадит именно научную кафедру в России? Этого не могло быть; и этого не случилось. Этого не могло быть уже потому, что наука неотрывна от породившей ее национальной культуры: наука есть органическая сила народной жизни и истории, живое дыхание народного духа; и, в то же время, наука есть величайшая национально-воспитательная сила, которая именно для того излучилась из народной души и сосредоточилась в особый очаг, - очаг мысли и знания, - чтобы вернуть народу свою сосредоточенную и очищенную, а потому воспитывающую и облагораживающую силу. Академия, университет, высшая школа и вместе с тем наука, научная мысль и научное преподавание вырастают отнюдь не вне времени и пространства, отнюдь не в какой-то безвоздушной пустоте, ничем не обусловленной, кроме "природы вещей" и "логических оснований". Такой Академии, такой науки история не знала. И правы мы, что празднуем сегодня не отвлеченную науку вообще, а русскую науку, русскую Академию, русский Московский университет, чествуя учителей и учеников русской науки. Не могло быть иначе и не произошло иначе: кто порабощает Россию, тот порабощает и русскую науку; и обратно: растлевающий и унижающий русскую науку - растлевает и унижает самое духовное тело национальной России. Они неразрывны - Россия и русская Академия; неразрывны и в расцвете, и в разгроме, и в славе, и в унижении. И Знаю, что научная истина, если она истина, одна для всех, для всех времен, народов и классов; и знаю также, что ученому подобает желать и свойственно добиваться знания именно этой сверхнациональной и общеобязательной истины. Нелепа и противоестественна идея "классовой" или "национальной" истины. Противоестественно и нелепо навязывать ученому в виде задания и цели что-нибудь иное, кроме истины единой и общеобязательной. Ученый, не воспитавший в себе такую волю, - не ученый, а безответственный публицист и сеятель соблазна. Ученый, торгующий своей волей и призванием, есть иуда, раб и льстец. Знаю это все; знаю и исповедую. И, тем не менее, не отступаясь от этого знания и исповедания, из полной души, умом и сердцем, произношу слова "русская наука"; с гордостью думаю о русской Академии; с любовью думаю о русских ученых. Ибо каждая великая национальная культура имела и будет иметь свою национальную науку и Академию; она созидает ее, бережно блюдя ее духовную свободу; она выращивает ее веками, принося для нее жертвы; она нуждается в ней для своего расцвета, нуждается и материально (технически, хозяйственно, врачебно, стратегически), и духовно (на всех путях своего духовного творчества, самочувствия и самоопределения). Нация, не имеющая своей науки - первобытна и недоуменна в своем бытии: ее самочувствие темно и растеряно; ее самосознание беспомощно молчит; ее духовность хаотична и проблематична; ее Слово томится, не рожденное во мраке страстей, в подвалах ее инстинкта. И потому - в смысле духовного света и прозрения, в утверждении власти духа над страстями и над материей, в организации духовного космоса нации - рождение науки и рождение Академии есть подлинный праздник национального самоутверждения, самонахождения и самоосвобождения ... Нет, не в конечных отвлеченных выводах национальна наука; в них она общечеловечна. И не в конечной цели своих усилий национален ученый; в них он - общечеловеческий герой, завоеватель и вождь. И потому правы мы, когда научаем наших детей чтить Аристотеля и Галилея, Ньютона и Канта, как таких подвижников и героев, которые, хотя и не нами выстраданы, но нам даны и нами приняты как дар, как призыв и обязательство. Но и не во внешней природе испытуемых вещей национальна наука; ибо эта материальная природа открыта каждому и дана всем - возьмем ли падение тела в пространстве или химический состав вещи, природу Тибета или новооткрываемую бактерию... Но в живом источнике, творящем познание и добывающем истину, наука национальна; и в осуществляемом способе познания, в укладе познающей души и в строении познавательного акта наука остается национальною; и в обращении к тому народу, который породил ее, к его материи и к его духу (этнография данного народа, его история, экономика, социология, культура, правоведение, этика, эстетика и вся философия его) наука всегда была и всегда будет национальною по преимуществу. Так, во-первых, наука национальна по своему живому, творческому источнику. Гений каждого народа вложил и вкладывает свое в богатство общечеловеческой научной добычи. Избитое выражение "национальный вклад в мировую науку" полно глубокого смысла, ибо каждый народ, живя по-своему, - на всех своих исторических путях и во всех своих судьбах - создает свою единую национальную научную лабораторию, возникающую из всей его национально-душевной сущности, в связи с его национальной государственностью и его национальным хозяйством. Пусть то, что уже открыто и познано, принадлежит всем и в действительности, рано или поздно, становится достоянием сверхнациональным. Но самое открывание - испытывание, исследование, созерцание и познавание - выстрадывается отдельными народами, созревает в их национальных лабораториях. Так, мы отчетливо и твердо знаем, что именно внесли греки в географию, историю, политику, этику, логику и метафизику; вклад римлян в юриспруденцию и историографию глубоко национален; глубоко национален вклад англичан в индуктивную логику, в естествознание и государствоведение. Кто вздумает отрицать французскую историческую школу, французскую математику и химию, французскую невропатологию? Кому не ясно глубокое своеобразие германского гения в философии или юриспруденции? Каждый народ вынашивает свою национальную Академию и науку: рожденная из его души, в его судьбах, она есть его национальное достояние - прежде всего, и до того, как она становится достоянием общечеловеческим. Каждый народ имеет свою науку; он прав, когда бережет ее и гордится ею, ибо она есть прежде всего живое национальное дыхание его души и усилие его разума. Во-вторых, эта национальность науки, быть может, ни в чем так не обнаруживается, как именно в самом укладе познающей души, в вынашиваемом ею способе познания (методе!), в строении познавательного акта. Каждый народ, - независимо от того, понял он это или не понял, дорожит он этим или не дорожит, - имеет свой особый уклад души и духа, исторически и иррационально сложившийся у него в качестве живого итога всех его судеб: тут и климат, и почва, и расовое скрещение, и войны, и религия, и учреждения, и влияние других народов, словом и небо, и земля внесли свое и дали ему свое. И вследствие этого каждый народ по-своему говорит и работает, по-своему молится и плачет, по-своему подчиняется и бунтует, по-своему пляшет и поет, по-своему мыслит, судится, сражается, строит, созерцает и наслаждается. Смысл человеческой жизни и истории - в одухотворении человеческого инстинкта, в творческом освящении прирожденной нам животности. И вот способы этого одухотворения и освящения и (еще проще, элементарнее) самые способы жизни и изживания национально различны у людей, настолько, что пути одних народов обычно чужды и бесплодны, а иногда томительны и даже обременительны для других народов. Таков закон истории, что духовное созревание и плодоношение души национально; и в этой национальности - своеобразно. Этому закону подложит и наука - акт мысли и познания. Каждая нация вкладывает в свою науку свою душу во всем ее своеобразии: подвижность или неподвижность своих чувств; ясность и зоркость, или наоборот, тяжеловесность и туманность своей мысли; яркость или блеклость своего воображения; утонченность или элементарность своей интуиции; упорство или неустойчивость своего характера; свое национально воспитанное или невоспитанное чувство ответственности - будь оно доведено до педантической осторожности или до легкомысленной беспочвенности; ширину или узость своего кругозора; свой национальный юмор, остроумие, вкус, стиль, темперамент, способ доказательства, приспособляемость, наблюдательность, изобретательность. И вот возникает научный метод и научный акт особого строения, национальной структуры, иногда очень различно представленный у ученых одной и той же нации; и тем не менее родственно-похожий у ученых одного народа; легче подмечаемый нами у иностранных ученых и нередко неосознаваемый нами в нас самих. Достаточно указать в виде примера на уравновешенный и трезвый прозаизм английской науки, на чеканную ясность, блеск и чувство меры у галльского разума, на глубину и всеисчерпывающую добросовестность германской мысли, на вселенский кругозор и непосредственную свободу, на гибкость, пластичность и темпераментность русского ума... Итак, наука национальна не только по своему творческому источнику, но и по своему методу и акту. Но она национальна, в третьих, и тогда, когда порождающий ее народ делает предметом своего изучения себя самого - свою природу, свою историю, свою культуру и создания, свой душевно-духовный опыт и его предметные содержания (вера, очевидность, совесть, вкус, правосознание). И, может быть, из европейских народов ни один не испытал и не испытывает это с такой силой, как мы, русские. Кем исследован наш язык, наша грамматика, наша стилистика, история нашей литературы? Кто изучал наш фольклор, нашу этнографию, нашу историю, наше право? Кто создал нашу географию, орнитологию, ботанику, науку о нашем хозяйстве? Кто мог и хотел постигнуть нашу веру, наше ведение добра и зла, наше чувство права, наше художественное горение и творчество? Кто совершил это и кто призван это совершить, если не мы сами, русские? Ученые какого народа нашли в себе достаточно духовной ширины и свободы, достаточно чуткости и пластической силы для того, чтобы почуять, уловить, наследовать и познать своеобразие того научного предмета, который именуется "русским народом", "русской историей", "русской духовной культурой"? С тех пор как родилось русское самосознание, особенно с тех пор как родилась русская наука и русская Академия, мы, русские, живем с душой, открытой для всего мира, для всех народов, одолевая трудности их языков, вчувствуясь в своеобразие их душ и их культур, изучая их пути, сострадая их судьбам, радуясь их гениям, преклоняясь перед их вождями, микроскопически изучая их быт, их право, хозяйство, культуру и искусство. Мы изучаем их. Мы понимаем и знаем их. А они нас? Интернационального злодейства |
|
|
|
|
