<<<     ΛΛΛ     >>>   

Природа, начиная сознавать себя в человеке, создала себе главу и повелителя.

Если рассматривать мир исключительно с теоретической стороны, как это делают люди, посвятившие себя только знанию, то явления, наблюдаемые ими, в известном порядке и пространстве происходящие, будут казаться им собственными их представлениями, и для таких людей останется под сомнением, существует ли какая-нибудь вещь или сила вне субъективного мышления, или же все явления совершаются только в самих мыслящих о таковых? Ученые, видимо, предпочитают мышление действию; однако, как бы они ни были защищены трудом неученых от воздействия внешней природы, они все же не могут не чувствовать своей зависимости от нее, и вне себя, и в самих себе. Но к этой зависимости ученые или относятся пассивно, или же ищут выхода из нее не в области реального освобождения от стихийных сил природы, а в области только умозрительного отвлечения от действительности. К такому заключению по отношению к внешнему миру приходит теоретический разум.

Если же будем рассматривать мир со стороны практической, не скрывая от себя и себе подобных существ своей и их зависимости, извне и изнутри ощущаемой, от силы внешней; если мы убедимся, что вопреки своей воле и в ущерб своей жизни мы замещаем своих предшественников (отцов) и в свою очередь вытесняемся нашим сынами; если, наконец, опознаем, какие распри, язвы и какая общая гибель отсюда происходят, - тогда уже никак не будем мы в состоянии признать всех этих явлений лишь за свои представления; тогда мы должны будем признать их происходящими не от нашего мышления, а от силы, вне нас находящейся и в нас действующей, нас поражающей, но и умерщвляющей нас. Мы принуждены будем сознать, что сила эта еще не познана и не управляется нами, так как мы и практически-то смотрим на мир лишь со стороны полезности и ценности (так называемые "wert-urtheile" <<*1>>), откуда и происходит утилизация, эксплуатация и истощение этой силы, а не регуляция, не управление ею. Не диво, что при таком отношении к силам и вещам мы до сих пор не только не могли познать, каковы они по существу, сами в себе, но даже и каковы они в своих внешних выявлениях. Не поставляя себе задачею дело, мы не наблюдаем и не изучаем сил вещей везде, всегда и через всех и еще менее заботимся об управлении ими, по-видимому, даже и не предполагая, что именно это-то управление и сделает нас волею сил, явлений и вещей, в результате чего и "вещь в себе" ("о себе" Ding an sich) станет действительно нашею вещью, то есть делом и трудом приобретенною.

Вопрос о двух разумах, таким образом, разрешается не умозрительно-пассивно, а активно: соединением всеобще-обязательного образования (в смысле познавания) со всеобще же обязательною воинскою повинностью, долженствующею превратиться из борьбы с себе подобными в победоносное исследование неразумных сил природы в видах регуляции их нами.

Если это верно, то становится ясным смысл столь популярного в наши дни призыва "Назад к Канту!". "Назад" здесь означает возвращение к разъединению, к узкому практицизму от мнимой широты теоретического знания. "Вперед" же "от Канта!" - будет призывом к объединению двух разумов через расширение предмета (объекта) практического разума до широты и глубины разума теоретического.

При этом Бог, признаваемый теоретическим разумом лишь как идеал, в активно-регулятивном строе знания будет опознан и признан как Существо, через человечество приводящее в исполнение завет, проект и план всеобщего и всемирного дела, обращающего и человеческий род, и природу в орудие воли и благости Божией, чем и уничтожится отчуждение от Бога, а с тем вместе и опала или проклятие.

Тогда и психология из общей превратится во всеобщую, коллективную, сделается психократией, то есть объединением, внутренним и внешним, рода человеческого в труде познания и управления бездушною силою космоса. Психология, ставши неотделимою от космологии, сделает воскрешенные поколения разумом и душою всех миров вселенной.

*1 Суждение ценности (нем.).

(Наброски)

То, что Соловьев, отвергнувши "отвлеченные начала", обозначает однако; отвлеченным же термином "положительного всеединства", то следовало бы назвать "конкретным супраморализмом", воссоединяющим нравственное с умственным и эстетическим. Этот супраморализм и есть спасение миров падающих и распавшихся возвращением умерших поколений к сознанию и к жизни совокупными силами всех живущих, а через то - и переход самой природы к сознанию и управлению собою, во исполнение воли не абсолютного первоначала или Всеединого духа, а Триединого Бога, в Коем безграничная Любовь Сына и Духа к Отцу отрицает самую возможность смерти.

Соловьев отвергает национальное, но не отрицает сословности, а его философия и есть произведение сословия, обреченного на бездействие и осужденного на одно мышление, тогда как супраморализм делает всех познающими. Философия, понимаемая лишь как мышление, есть произведение еще младенчествующего человечества, хотя философов и любят олицетворять в старческом облике.

Доказывать несостоятельность западной философии не значит ли доказывать несостоятельность философии вообще, то есть принадлежность ее к несовершеннолетию. Но философия, понимаемая не как чистое только мышление, а как проект дела, есть уже переход к совершеннолетию.

Соловьев, говоря, что философия в форме рационалистического познания подтверждает созерцания религии, хочет, конечно, сказать, что религия есть также - философия, что и она облекается в форму представлений, тогда как она в действительности обращает представления в проект дела, благодаря чему и сама философия становится переходом от мысли к делу.

"В религиозных основах, - говорит Соловьев, - человек с ослабевшим религиозным чувством, отдалившийся от основ веры и от понимания религиозного символизма, кажущегося ему собранием устарелых и выветрившихся форм, найдет им объяснение, не противоречащее разуму, приятное художественному чувству и отрадное сердцу" (§ 9 и 10). Но основы религии вовсе не так уж слабы, чтобы нуждаться в таких объяснениях и оправданиях; да и противники основ религии вовсе не так уж сильны. Добро истинное, реальное, а не отвлеченное, есть такая мощь и сила, что перед ним должны повергнуться ниц, как не имеющие оправдания, все пытающиеся опровергать его или восставать против него.

Если бы рационалистическое, ограничивающееся кругом общих логических понятий, вмещало в себя и понятия проективные, а эмпирическое, ограничивающееся частными данными феноменальной действительности, обладало бы данными всеобщими, которые получились бы наблюдением и опытом всеобщим, через воздействие на феноменальную действительность как на целое, в отличие от производимого в искусственной среде частичного опыта, - тогда оба направления, рационалистическое и эмпирическое, сошлись бы не в отрицании бытия, как познающего и познаваемого, а в утверждении того и другого и воскрешения вещественного, телесного.

Соловьев же так и остался ученым, профессором; он не возвысился до признания познавания не за привилегию одного сословия "ученых", а за право и обязанность всех разумных существ. Его "учено-сословный" взгляд стоит в тесной связи с установившимся в этом кругу понятием о самой философии, как такой мудрости, которая, паря высоко, не считает нужным нисходить до задач практического дела. Философия, как произведение теоретического разума, и может быть только отвлеченною. Чтобы сделаться знанием конкретным и живым, она должна стать знанием не только того, что есть, но и того, что должно быть, то есть она должна из пассивного умозрительного объяснения сущего стать активным проектом долженствующего быть, проектом всеобщего дела. Тогда объединятся два разума, теоретический и практический, и не будет разделения ученых и неученых на два обособленных сословия; все живущие будут познающими, и это познавание будет не отвлеченным, а живым; знание сольется с делом.

Непостижимо, кaк Соловьев, говоря, что чистое мышление без эмпирического невозможно, не видит, что тем самым он отвергает философов, замкнувшихся в своей области, вне народа и без народа, отвергает и теоретический разум без проекта дела. Изумительно, кaк Соловьев не понимает, что из эмпирических данных или, просто сказать, наблюдений, сделанных кое-где и кое-когда, невозможны верные, надежные выводы. Нельзя ограничивать знания учеными кабинетами специалистов для случайных и разрозненных наблюдений и опытов. Надо весь народ (в соответствующем распределении задач и приемов их решения) и даже все народы ввести в дело познавания. Только тогда станет возможным знание, а вместе с ним и дело. Иначе и наука, и философия останутся немощными. Чем иным, как не бессильным и бессодержательным отвлеченным понятием, будет и сам "Конкретный всеединый Дух", если он никого ни к чему не обязывает, ничего во внешнем мире не изменяет?..

У этого философа даже и этика - не действие. Он пишет о "последней цели и высшем благе". Но загадкою остается, как и почему неопределенная цель и столь же неопределенное благо "достигаются совокупностью существ посредством логически необходимого, абсолютно целостного хода мирового развития (без нашего, стало быть, участия и помимо нашей воли! - Н. Ф.), развития, цель которого есть уничтожение вещественного мира, как вещественного, и восстановление его, как царства духов во всеобщности Духа Абсолютного". Невозможно быть более антихристианским, более буддистским! Оставаясь христианским мыслителем, можно было бы избежать и абстрактного формализма, и личной гибели в бездне Абсолютного Духа. Поставим вместо Всеединого Духа Триединый Дух, и мы получим образец для всех сынов и дочерей по отношению к отцам, - образец того, чем мы должны быть не каждый в отдельности, а все в совокупности. Здесь - последняя цель и высшее благо для сынов умерших отцов, и цель очевидная. Точно так же очевидна она и для всех живущих, как возвращение жизни умершим. Наоборот, понятие последней цели, выводимое мистическим умозрением, в корне ошибочно: считать последнею целью "уничтожение вещественного" значит отождествлять последнее со смертью. Высшее благо Соловьев видел не в восстановлении реального, а в установлении мистического; он не случайно покинул физико-математический факультет ради "словесного" и философского, ибо действительная сила, сообщаемая человечеству физикою (знанием природы), казалась ему совершенно ничтожною сравнительно с мнимою силою, даруемою мистицизмом, магией, каббалистикою... На самом же деле последняя цель (всеобщее воскрешение) может быть достигнута не "уничтожением" вещественной стороны мира, не умалением ресурсов его, а объединением и усовершенствованным развитием всех сил природы, вещественных и духовных, но развитием не в процессе невольной эволюции, а в сознательном и волевом процессе регуляции существами разумными и нравственными, трудящимися в совокупности для общего дела.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Новый немецкий проповедник произвола
7 е положение посвящено
Выразил отвращения к вольностям дворянства
О какой чрезмерности истории может быть речь Ясно ницше знает только школьную
Такое образование имеет за собою несомненное право быть всеобязательным