Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
У афинской учащейся молодежи был странный обычай встречи и приема в свое общество новичков, – обычай, имеющий в своем основании некоторую долю сходства и с нашею школьной жизнью. В этом обычае "с делом смешивалось шуточное". Вот в каких чертах рисует нам Григорий этот обычай: "Новоприбывший вводится для жительства к одному из приехавших прежде него другу или сроднику, или односельцу, потом новоприбывший терпит насмешки от всякого желающего. И сие, полагаю, заведено у них с тем, чтобы сократить высокоумие поступающего вновь и с самого начала взять его в свои руки. Шутки одних бывают дерзки, а других более остроумны; сие соображается с грубостью или образованностью новоприбывшего. Такое обхождение тому, кто не знает, кажется очень странным и немилосердным, а тому, кто знает наперед, весьма приятно и снисходительно, потому что представляющееся грозным делается большею частью для вида, а не действительно таково. Потом новоприбывшего в торжественном сопровождении чрез площадь отводят в баню. И это бывает так: став порядком попарно и в известном расстоянии друг от друга, идут впереди молодого человека до самой бани. А подходят к ней, поднимают громкий крик, и начинают плясать как исступленные; криком же означается, что нельзя им идти вперед, но должны остановиться, потому что баня не принимает. И в то же время, выломив двери и громом приведя в страх вводимого, дозволяют ему, наконец, вход, и потом дают ему свободу, встречая из бани, как человека с ними равного и включенного в их собратство; и это мгновенное освобождение от огорчений и прекращений оных во всем обряде посвящения есть самое приятное. Григорий, прибывший в Афины ранее Василия, уговорил своих товарищей не делать этой странной церемонии, так что Василий почти один из всех прибывших избежал общего закона и удостоен высшей чести "не как новопоступающий". И сие, говорит св. Григорий, было начатком нашей дружбы. Отсюда первая искра нашего союза. Так уязвились мы любовию друг к другу. Указанный нами обычай и многое другое, что увидел Василий в Афинах, разочаровали его, так что он называл Афины обманчивым блаженством. Григорий постарался успокоить его в его скорби своими дружескими беседами, чем еще более привязал к себе Василия. Наконец, когда открылось единство цели, единство их желаний и стремлений, именно христианское любомудрие, тогда дружба их стала неразрывною. – Мы стали тогда друг для друга все, – говорит Григорий, – и товарищи, и сотрапезники, и родные. В таком шумном и блестящем городе, как Афины, в этой резиденции язычества, где, по словам св. Григория, "идолов было гораздо больше, чем в целой Элладе", юные наши друзья не увлеклись ни прелестями разгульной жизни афинской молодежи, ни языческими суевериями. Они жили изолированно от других, жили в мире, как совершенные иноки, хотя в это время не были еще крещены. – Нам известны были, – говорит Григорий, – две дороги: одна, это – первая и превосходнейшая, вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая, это – вторая и неравного достоинства с первою, вела к наставникам наук внешних. Другие же дороги на праздники, на зрелища, народные стечения, на пиршества, предоставляли мы желающим. Ибо и внимания достойным не почитали того, что не ведет к добродетели, и не делает лучшим своего любителя. Так проводили юные друзья жизнь в Афинах. Уже по такой их юношеской жизни, по которой они приобрели известность не только в Афинах, но и в целой Элладе, и особенно у знаменитых мужей, можно было предвидеть, что из этих юношей воспитаются мужи строгого благочестия и крепкой силы воли, мужи, способные пожертвовать всеми выгодами жизни за неприкосновенность своих дорогих убеждений. Закончивши курс наук в Афинах, где Василий превосходно изучил риторство, стихотворную науку, философию, диалектику, астрономию и медицину, наши друзья должны были расстаться. Их обоих сильно удерживали в Афинах, но Василий, как человек более твердого характера, не остался, несмотря ни на какие просьбы друзей, а Григорий склонился на эти просьбы и остался в Афинах. Итак, друзья расстались. – И совершилось, – говорит св. Григорий, – дело до совершения своего невероятное. Ибо сие было то же, что рассечь надвое одно тело, и умертвить нас обоих, или то же, что разлучить тельцов, которые, будучи вместе вскормлены и приучены к одному языку, жалобно мычат друг о друге и не терпят разлуки. Он пробыл несколько времени в Афинах, и потом, несмотря ни на что, оставил их. – Любовь сделала меня, – говорит он, – Омировым конем; расторгнув узы удерживающих, оставляю за собою равнины и несусь к товарищу, – к которому и мы возвратимся, оставив Григория. Возвратясь чрез Константинополь и Ефес, в Понт, Василий несколько времени исправлял должность адвоката. В 359 году, почувствовав суетность мирской славы, он решился совсем прервать связь с миром; принял крещение и степень чтеца и отправился изучать жизнь иноческую у пустынников в Сирии, Месопотамии, Палестине и Египте; потом поселился близ Неокесарии в пустыне, орошаемой потоком Ирисом, не вдали от места, где жили с другими девственницами мать и сестра его. Сюда, в пустыню, Василий вызвал друга своего Григория; здесь друзья снова погрузились в научные занятия; но теперь они уже изучали не внешнюю языческую мудрость, но христианское любомудрие, – занимались изучением писания, церковных писателей и между ними преимущественно Оригена, из лучших сочинений которого они сделали извлечения, известные под именем Филокалии. В 363 г. пустынник писал Юлиану, требовавшему у него денег с угрозою опустошить Кесарию: "Я содрагаюсь, что ты облечен в порфиру, что глава твоя украшена венцом, который без благочестия вменяется царю не в честь, а в бесчестие. Тебе известнее вчерашнего дня, что я не люблю собирать богатства, и, однако, ты требуешь от меня тысячу литр золота. Помилуй, государь, я столько стяжал его, что если бы сегодня мне захотелось в другой раз вкусить пищи, то у меня на это не стало бы денег. У меня, как и должно быть, нечего делать повару: лучшие из явств, которыми мы изобилуем, травяные листья с черствым хлебом и кислым вином". Этот и подобные факты, которые мы приведем ниже, факты его столкновения с сильными мира сего, показывают в Василии непоколебимую твердость характера, чуждую всякого ласкательства и угодничества, – качества, необходимые в пастыре Церкви, который, по своему высокому положению, должен служить Богу, а не людям. В 364 году Василий посвящен в сан пресвитера. В этом звании Василий скоро приобрел себе такое уважение, каким не пользовался и сам епископ Евсевий, еще не довольно опытный в делах церковных. Но едва прошел год его пресвитерства, как епископ, завидуя славе Василия, стал притеснять и оскорблять его. Охлаждение любви между епископом и пресвитером было весьма заметно и для посторонних. Иноки кесарийских обителей приняли сторону Василия и отваживались на самое опасное дело, замышляли отделиться от своего епископа, отсекши и немалую часть народа из низкого и высокого сословия. Желая предотвратить такое возмущение, Василий, по совету Григория Богослова, вместе с ним предался бегству и удалился из Кесарии в свою мирную пустыню. Слух о том, что император Валент ведет с собою арианских епископов, чтобы водворить и в Кесарии злочестивое учение, и письма Григория, отца Григория Назианзина, вскоре, впрочем, расположили Евсевия к примирению с Василием; желание примирения было так сильно, что Евсевий первый решился писать просительное и пригласительное письмо к обиженному пресвитеру. Но миролюбивый пустынник, узнав о перемене мыслей и расположении Евсевия, хотел совершенно победить любовию и великодушием своего врага; по совету Григория, Василий сам пришел в Кесарию прежде епископского приглашения. Возвращение его было как нельзя более кстати и вовремя; это потому, что скопище еретиков уже напало на Кесарийскую церковь, и одни из них уже явились, и производили беспокойство, а другие обещали явиться, много полагаясь на неопытность тогдашнего предстоятеля. Василий вскоре дал узнать им, как напрасна была их надежда. К концу шестилетнего пресвитерского служения умер кесарийский архиепископ Евсевий, и сам Василий подвергся такой тяжкой болезни, что ожидал себе скорой смерти. Посему вызвал к себе друга своего Григория только для того, чтобы передать ему свою последнюю волю. Но сверх всякого ожидания, как только начали проходить болезненные припадки, епископы, собравшись в Кесарию, по случаю смерти Евсевия, предоставили больному Василию полное управление кесарийскою Церковью. Это было сделано главным образом по настоянию назианского епископа, отца Григориева. Впрочем, только завистники и самые порочные граждане неохотно соглашались на избрание Василия во епископа, указывая на болезненное состояние его. "Но вы избираете не борца, а учителя", с силою отвечал на это отец Григория Богослова. Бедствия, какие терпели православные от ариан, причиняли много скорби Василию, хотя они касались не столько его митрополии, сколько других восточных Церквей. Тогдашний император Валент, по выражению Григория Богослова, скрежетал зубами на Церковь, принимая на себя львиный образ, рыкал как лев и для многих был неприступен. Уже и первые опыты отважности сего царя покровителя ариан были: изгнание, описания имуществ, явные и скрытные советы, сожжение пресвитеров на море, обагрение бескровной жертвы кровьми людей и оскорбление стыдливости дев. В самой Кесарии в 371 году явился уже арианский епископ, славившийся ученостию Евиппий; опасались прибытия еще единомысленных с ним епископов из Армении и Киликии. Письменные сношения Василия с друзьями при дворе императора Валента не имели успеха; придворные отвечали только, что надобно благодарить Бога и за то, что состояние православия еще не хуже. Итак, св. Василий придумал следующие, по словам Григория, весьма спасительные средства: "Сколько мог, углубившись в себя самого и затворившись с духом, напрягает все силы человеческого разума, перечитывает все глубины писания, делает возражения еретикам, борется и препирается с ними, отражает их чрезмерную наглость; к одним идет сам, к другим посылает, иных зовет к себе, дает советы, обличает, запрещает, угрожает, укоряет, защищает народы, города, людей частных; тех, которые были под руками, низлагает вблизи разящим оружием, а тех, которые находились вдали, поражает стрелами письмен, вообще придумывает все роды спасения и врачует. Валент, зная силу кесарийского епископа, очень желал с ним сблизиться. Собираясь сам ехать в Кесарию, он сначала послал туда первого сановника империи, префекта Модеста арианина, поручив ему расположить Василия к арианам; в случае же неудачи – изгнать его из Кесарии. Модест призвал к себе св. Василия и, не удостоив его имени епископа, сказал ему: По согласию ли всех епископов провозглашено определение |
|
|
|
|
