<<<     ΛΛΛ     >>>   

Враждебность Гераклита к демократии привлекла внимание при персидском
дворе, где народовластия не любили и боялись. Рассказывают даже, что сам
царь Дарий приглашал философа стать его советником. Но тут в Гераклите
заговорил грек. Он гордо ответил: "Все люди отклоняются от пути
справедливости. Заповедь их жизни - алчность с глупым упрямством, и
стремятся они лишь к суете. Я лично никому не желаю зла и ни одного человека
не могу назвать своим врагом. Но суету двора я презираю и не допущу, чтобы
нога моя ступила на персидскую почву. Я довольствуюсь малым и живу как
хочу". В этом ответе - весь Гераклит: несколько слов передают и его
жизненное кредо, и характер. Он не желает продавать свою мудрость, не хочет
никому быть обязанным, для него независимость дороже всего. Его легче
представить нищим на дороге, нежели царедворцем.
Эта позиция взирания на людей с высоты, хотя и стяжала Гераклиту
нелестную славу гордеца, помогла ему, однако, найти свой путь к пониманию
мира. Более всего он боялся сковать себя властью традиций. "Не следует,-
писал он,- поступать как дети, подражающие своим родителям" (15).
Эфесский мудрец чтил мистерии и оракулы, но к народной вере относился
отрицательно и даже нетерпимо. По его мнению, Гомер заслуживал розог и
изгнания; он призывал небесные громы на "ночных бродяг, магов, вакхантов,
вакханок, мистов" (16). Молиться статуям в его глазах было все равно, что
"беседовать попусту с домами". Он посмеивался и над культом умирающих богов:
если они боги, то не могут умереть, а если смертные, то им не следует
поклоняться. Не только на "толпу" изливал "Плачущий философ" свои сарказмы.
Философам и поэтам - Гесиоду, Архилоху, Ксенофану, Пифагору - всем давал он
уничтожающие характеристики. Словом, мудрым он считал, по-видимому, только
себя, однако эта несколько комическая черта одного из первых великих
мыслителей Европы была связана не просто с гордыней, но с сознанием своей
умственной самобытности.

x x x

Тем, кто любит отождествлять эллинский дух с гедонизмом и жаждой
чувственных наслаждений, полезно напомнить, как относился к этому "идеалу"
Гераклит. "Если бы счастьем было услаждение тела,- с иронией говорил он,-
счастливыми называли бы мы быков, когда они находят горох для еды" (17).
В чем же, согласно Гераклиту, заключается высшее предназначение
человека? Он называл это "форнейн" и "софиа" - разумением и мудростью.
"Разумение - величайшая добродетель, и мудрость в том, чтобы говорить правду
и действовать в согласии с природой, ей внимая". Следовательно, вопреки
Пармениду, отодвигавшему природу в мир "мнения", Гераклит считал, что
познать истину можно, обращаясь к видимому. "Чему нас учат зрение и слух, то
я ценю больше всего,- говорил он, делая лишь одну оговорку: - Глаза и уши -
плохие свидетели для людей, имеющих грубые души" (18). Далее Гераклит
подчеркивал, что философы должны быть о многом хорошо осведомлены. Но для
самого эфесца это требование играло лишь второстепенную роль: вопросы
естествознания, в отличие от милетцев, его интересовали мало. Важнейшим он
считал пробуждение в человеке особого внутреннего слуха и зрения, которые
помогают улавливать сокровенные ритмы Вселенной.
Суть гераклитовского интуитивного открытия выражена в краткой формуле
"панта рей" - все течет (19). С небывалой дотоле ясностью философ ощутил
бытие космическим процессом. Подобно Будде, он увидел весь мир как нечто,
находящееся в неустанном стремительном беге (20). Нет ничего постоянного:
жизнь сменяется смертью, бодрствование - сном, расцвет - увяданием, холод -
жарой. То опускаясь, то поднимаясь, проносятся волны бытия, в каждый миг все
вступает в новую фазу или форму существования. "Нельзя в ту же реку войти
дважды", "набегают все новые и новые волны" (21).
Гераклит даже прибегает к выражению, напоминающему индийские парадоксы,
и говорит, что мы одновременно "существуем и не существуем" (22). Это было
противно логике, которую так высоко ставил Парменид. Но для Гераклита
противоречие являлось одним из коренных свойств мироздания. Хотя он и
критиковал Пифагора, но принял его дуализм и считал борьбу противоположных
начал законом природы: "Борьба - отец всему и царь"; "Борьба всеобща... все
рождается через распрю" (23). Но творческая сила "распри" не просто в
противостоянии и противоборстве полюсов, а в их соединении. "Расходящееся с
самим собой приходит в согласие, самовосстанавливающуюся гармонию лука и
лиры" (24). Таким образом через двойственность образуется единство, которое
в процессе становления снова поляризуется для нового синтеза. "Из всего
возникает единое, и из единого - все" (25).
Утверждая относительность покоя во Вселенной, Гераклит предвосхитил
основные тенденции современных физических представлений (26). Он не мог
прийти к этим идеям путем исследования и эксперимента, но прозрел их
благодаря своему удивительному дару.
В философии Гераклит стал предшественником Гегеля; понятно, что и
марксисты захотели ввести "античного диалектика" в свой пантеон. При этом
они обычно ссылались на знаменитое изречение философа: "Этот космос, тот же
самый для всех, не создал никто - ни из богов, ни из людей, но он всегда
был, есть и будет вечно живым огнем, закономерно разгорающимся и закономерно
погасающим" (27).
Из этих слов делают три вывода: о материальности космического вещества
у Гераклита, об его атеизме и о чисто естественной закономерности, которая,
по его учению, правит природой (28). Однако при ближайшем рассмотрении эти
выводы оказываются натяжкой.
Прежде всего, "Огонь" Гераклита - это далеко не то же, что обычная
стихия пламени (то есть одно из четырех начал античной физики). Он не просто
принцип единства, проступающий за видимой картиной мирового процесса, но он
"разумен" по своей природе (29). Это высшее единство "не желает называться
именем Зевса", то есть оно есть верховное Божество и одновременно не
совпадает с Зевсом мифологии (30). "Огонь", кроме того, определяется
философом как "судия" мира (31). В одном из афоризмов Гераклит прямо
называет единство противоположностей "Богом", который "изменяется подобно
огню, когда он смешивается с курениями и обозначается именем того
удовольствия, которое каждый от него получает" (32). Это учение -
религиозно-пантеистическое (33). Напомним кстати, что огненная стихия и в
Индии, и в Ветхом Завете считалась особой формой теофании, проявления
Божества (34).
Далее, отрицая, что космос создан богами, философ не говорит ничего,
что могло бы смутить самого ревностного почитателя Олимпийцев. Ведь
мифология никогда не наделяла их свойствами творцов. В лучшем случае они
считались устроителями или правителями. Извечность космического целого была
древнейшей идеей всего язычества.
И наконец, когда Гераклит говорит о закономерности, он разумеет под ней
не просто "естественный" факт. Этот вселенский закон философ впервые
называет Логосом, термином очень широким по значению. Его можно перевести и
как "слово", и как "мысль", и как "закон", и как "разум" (35). Логос у
Гераклита - это начало, определяющее все процессы быстротечного мира,
рациональная его сущность, сходная с тем, что человек сознает в себе как
разум. Эту родственность мышления и "скрытой гармонии" космоса философ
подчеркивает, называя и то и другое Логосом. "Идя к пределам души, их не
найдешь, даже если пройдешь весь путь: таким глубоким она обладает Логосом";
"душе присущ самообогащающийся Логос". И по аналогии с человеческим разумом
Логос мира проявляет себя как "замысел, устроивший все" (36).
Источником Логоса, по учению Гераклита, несомненно является вселенский
Огонь. Мудрец неохотно называет его Богом; ведь слово "Бог" для грека было
слишком связано с персонажами мифологии. Однако, когда нужно показать, что
верховный Разум превосходит мысль человека, Гераклит прибегает к слову
"Бог". "Мудрейший из людей,- говорит он,- обезьяна перед Богом" (37).
При всем этом для Гераклита-натурфилософа Божество не есть живое
личностное начало, но скорее всего Сила, неотделимая от еамого космоса. Как
и Ксенофана, эфесского мудреца можно назвать пантеистом. С этим согласны и
материалистические его толкователи. Тем более странной является их попытка
втиснуть Гераклитово учение в свои рамки с ярлыком "стихийного материалиста"
(38). Этому противоречит не только самая суть философии эфесца, но и весь
стиль его мышления. Он не был мистиком, но его мировоззрение пронизано
чувством священного благоговения перед Высшим.

x x x

Древние говорили, что Гераклит "устранил из Вселенной покой и
неподвижность"; из этого впоследствии делали, казалось бы, законный вывод:
Парменид и Гераклит - антиподы. Более того, Гераклит тем самым оказывался
каким-то исключением в истории античной мысли, которая представляла основу
бытия статичной. Однако это выпадение Гераклита из общей традиции не было
полным. Утверждая, что в мире нет ничего постоянного, философ тем не менее
усматривал за изменчивой панорамой нечто вечное и постоянное. То был
божественный Огонь, на который "обменивалось все" (39).
Есть и другая особенность, которая роднит учение эфесца с идеями,
характерными для древнего миросозерцания в целом. Лишь поверхностное
сходство позволяло некоторым авторам сближать гераклитовское "панта рей" с
учением Бергсона о мировом Процессе. Ведь бергсоновская философия есть лишь
один из вариантов доктрины Становления, вдохновленной Библией. Гераклит же
вслед за Анаксимандром и Пифагором приемлет идею циклического характера
мировой жизни. Он полагал, что через определенные, очень большие промежутки
времени космос возвращается в изначальное огненное состояние и потом
рождается из Огня. В этом круговороте оказывалось, что "путь вверх и вниз
тот же самый". Следовательно, истории нет, впереди нельзя ждать новых
ступеней к совершенству. Состояние Вселенной, созидаемой борющимися силами,
состояние человечества, погруженного в "распрю", представлялось Гераклиту
вечным.
Быть может, именно этот взгляд был одним из источников меланхолии
философа и объясняет его загадочные слова, что вечность - это игра ребенка,
переставляющего шашки (40). Мир рисовался бесцельным и даже бессмысленным;
люди - это мимолетные участники бесконечно повторяющейся драмы, "родившись,
они стремятся жить и тем самым умереть". А потом? Гераклит отвергал
традиционное учение об Аиде и лишь туманно намекал, что "людей после смерти
то ожидает, на что они не надеются и чего себе не представляют". Вероятно,
он верил в какую-то форму посмертного существования. Может быть, это было
соединение с мировым Огнем, за которым последует новое включение в поток
вращающейся Вселенной...
Как бы то ни было, все это звучало довольно пессимистически. Но здесь,
однако, уместно задать вопрос: как же согласовать картину бессмысленно
кипящей Вселенной с высшим Разумом, с Логосом? Ответ Гераклит давал
решительный и звучащий весьма сурово: "Для Бога все прекрасно, хорошо и
справедливо, а люди одно приняли за справедливое, а другое за несправедливое
(41). Это означает, что Божественное бытие живет своей жизнью, что оно не
связано с человеком, не считается с ним. Люди лишь страдательные существа,
порожденные космической "игрой в шашки", где "все прекрасно, хорошо и
справедливо". Верховный Огонь "отрешен от всего". Он находится по ту сторону
человеческих ценностей.
Человек для своей же пользы должен согласовать свою жизнь с природной.
Мудрый может находить радость, мысленно созерцая панораму космических
самовозгорании и затуханий, может упиваться ее величием и безмерностью. Этим
он хоть в какой-то степени вознаградит себя за ту ничтожную роль, которая
отведена ему в мироздании. Ибо его мирок есть лишь "частный случай" подвижно
целого природы, он подчиняется тем же законам становления и гибели, что и
стихии.

x x x

О смерти Гераклита рассказывали странную историю: будто философ,
пытаясь вылечить себя от болезни, обмазался навозом, а собаки, приняв его за
зверя, растерзали. Этот рассказ о нелепой смерти (скорее всего вымышленный)
может быть гротескным символом судьбы гераклитовской философии. Один из
первых мыслителей в истории, эфесский мудрец заговорил о Логосе, о разумном
Миропорядке, но и он же в итоге пришел к "дегуманизации" этого порядка, к
признанию вечности забавой ребенка. С ним произошло нечто подобное тому, что
случилось и с Парменидом, который, отыскивая Божество в царстве чистой
мысли, вернулся в конце концов к идее Рока. У обоих философов было одно
уязвимое место: они хотели построить теологию, не отделяя Божественного от
природы, духа от материи. Естественно поэтому, что черты природного мира:
внеморальная закономерность и детерминизм - были перенесены ими и на высшую
Реальность. Преодолеть это смешение двух планов бытия попытался последний
философ, которого дала миру азиатская Греция.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава восьмая
ПАРМЕНИД И ГЕРАКЛИТ - ДВА АНТИПОДА?

1. Обычно возникновение этой школы связывают с Ксенофаном, но в строгом
смысле слова его вряд ли можно называть главой философского направления
(см.: М. Мандес. Элеаты, 1911, с. 100).
2. Полный текст фрагментов поэмы см.. А. Маковельский. Досократики, т.
II; М. Браш. Классики философии, т. I, с. 22-25.
3. О связи поэмы с ритуалами мистерий см.: Д. Томсон. Первые философы.
М., 1959, с. 275-276.
4. Парменид. О природе, VIII, 3-6. Пер. М. Дынника.
5. Там же, I, 34-36.
6. Там же, VIII, 34-36. Пер. С. Трубецкого.
7. Парменид, отождествляя Бога и Бытие, выражает эту мысль так: "Быть
или вовсе не быть - вот здесь разрешенье вопроса. Есть бытие, а небытия
вовсе нету" (VIII, 15; IV, 3-4).
8. Парменид. О природе, VIII, 28-31. "Здесь,- говорит С.
Трубецкой,обнаруживается основной недостаток мысли Парменида: его единое
оказывается ограниченным своею собственной отвлеченностью; оно принуждено
быть единым;
и вместе с тем какая-то роковая сила заставляет его непонятным образом
создавать призрачный мир явлений" (С. Трубецкой. История древней философии,
т. I, с. 108).
9. Это относительное признание реальности мира "мнения", или
множественности, в системе Парменида было, вопреки многим старым авторам,
доказано Трубецким (Ист. древней философии, I, с. 106 cл.) и особенно
убедительно обосновано Кессиди (см.: Ф. Кессиди. От мифа к логосу
(Становление греческой философии). М., 1972, с. 240 cл.).
10. Свидетельства о жизни философа собраны в А. Маковельский.
Досократики, т. I, с. 135 cл.
11. А. Маковельский. Досократики, т. I, с. 139
12. Фрагментов из книги Гераклита в классическом издании Дильса
насчитывается 139 (из них 126а - 139 считаются сомнительными и подложными).
Они много раз переводились на русский язык (пер. Г. Церетели - в приложении
к кн.: П. Таннери. Первые шаги древнегреческой науки. СПб., 1902; пер. В.
Нилендера - М., 1910, вместе с текстом подлинника; пер. А. Маковельского - в
I томе "Досократиков", пер. П. Блонского - "Гермес", 1916, Э 3; пер. М.
Дынника - в сб. "Материалисты древней Греции", М., 1955). Здесь мы цитируем
по новому переводу В. Соколова, сделанному со 2-го издания Дильса (1964). Он
опубликован в приложении к кн. Э. Михайловой и А. Чанышева "Ионийская
философия".
13. Гераклит. Фрагменты, 2.
14. Там же, 49.
15. Там же, 74.
16. Там же, 14.
17. Там же, 4.
18. Там же, 55, 107. Подробнее см.: М. Мандес. К теории познания
Гераклита.- Сб. статей в честь В. Бузескула, 1914, с. 71 cл.
19. Собственно, этой формулы нет в дошедших до нас фрагментах
Гераклита. В словах, приводимых Платоном (Кратил, 402а), Гераклит говорит
"панта рей", т. е. "все движется", но по сути дела оба выражения
тождественны.
20. Есть нечто сходное в учении Гераклита о всеобщем потоке с
буддийской доктриной "дхарм".
21. Гераклит. Фрагменты, 91, 12.
22. Там же, 49а.
23. Там же, 53, 80.
24. Там же, 51. Здесь имеется в виду образ тетивы и струны, которые,
натягиваясь, совершают действие и возвращаются в прежнее положение.
25. Там же, 10.
26. "Мы можем,- говорит В. Гейзенберг,- сказать, что современная физика
в некотором смысле близко следует учению Гераклита. Если заменить слово
"огонь" словом "энергия", то почти в точности высказывание Гераклита можно
считать высказыванием современной науки" (В. Гейзенберг. Физика и философия.
М., 1963, с. 41).
27. Гераклит. Фрагменты, 30. Некоторые переводчики с известным
основанием переводят "космос" как "мировой порядок".
28. См., напр.: В. Асмус. История античной философии. М., 1965, с. 27.
29. Огонь назван у Гераклита "вечно живым". Св. Ипполит, из книги
которого заимствуют 64-й фрагмент, говорит, что, согласно Гераклиту, "этот
огонь разумен и что он-причина всего миропорядка" (пер. В. Нилендера).
30. Гераклит. Фрагменты, 32.
31. Там же, 66. Здесь, несомненно, эсхатологический намек.
32. Там же, 67.
33. Католический философ Фр. Коплестон считает, однако, что определение
"пантеист" в данном случае не совсем точно; он полагает, что ко всем
досократовским системам больше подходит термин "монизм", т. к. в них
Божественное не является объектом религиозного благоговения (см.: F.
Сорlestoп. A History of Philosophy, I, р. 77). Тем не менее мистическая
окраска Гераклитовых изречений позволяет сделать для него исключение среди
прочих досократиков.
34. О мистическом значении символа огня в древних учениях см.
интересное исследование М. Гершензона "Гольфстрим" (Пг., 1922), в котором
проводятся аналогии гераклитовского Огня с символикой Индии и Библии. О
различных трактовках Огня у Гераклита см.: М. Мандес. Огонь и душа в учении
Гераклита. Одесса, 1912.
35. См.: С. Трубецкой. Учение о Логосе и его истории. М., 1906, с. 13
cл.
36. Гераклит. Фрагменты, 54, 45, 115, 41. Словом "замысел" здесь
переведен термин, который вполне может означать "ум", "разум" (см.: И.
Дворецкий. Древнегреческо-русский словарь. Под ред. С. Соболевского. М.,
1958, с. 327).
37. Гераклит. Фрагменты, 83.
38. См.: Ф. Кессиди. Философские и эстетические взгляды Гераклита
Эфесского, М., 1963, где признается пантеистический характер учения
Гераклита, с. 114.
39. "Гераклит всячески подчеркивает пребывание в смене, постоянство в
изменении" (А. Лосев. История античной эстетики. М., 1963, с. 368). Эта же
мысль подчеркнута у С. Аверинцева (Древнегреческая "литература" и
ближневосточная "словесность", с. 252).
40. Гераклит. Фрагменты, 52.
41. Там же, 102.

Пусть материя будет вечной или созданной,
пусть существует одно пассивное начало или
пусть его вовсе не будет, остается все-таки несомненным,
что целое - едино и возвещает о едином Разуме.
Ж.-Ж. Руссо

После падения Вавилона в 538 году империя персидских царей Ахменидов
стала величайшей мировой державой, сатрапии которой протянулись от Египта и
Малой Азии до Индии. Власть иранского монарха не посягала на местные обычаи,
язык и верования, поэтому в ряде стран персы находили поддержку. Когда
войска Ахменидов вторглись в Ионию, многие греческие полисы добровольно
подчинились им. Здесь новые властители проводили ту же политику терпимости.
Единственное, что они стремились упразднить,это демократическую форму
правления. Поэтому сопротивление персам в основном оказывали города, где
царило народовластие. Ахмениды не желали мириться с тем, что европейская
Греция все еще независима и в ней господствуют демократические порядки.
Поэтому они поставили своей целью сломить ее главный центр - Афины.
В 490 году флот Дария I высадился в Греции. Спарта отказала афинянам в
помощи, и им пришлось принять на себя главный удар. Но, вопреки всем
ожиданиям, Дарий не смог покорить Афин. Под Марафоном произошла знаменитая
битва, в которой греки заставили врагов отступить.
Через десять лет сын Дария Ксеркс предпринял новую попытку. Но афиняне
уже успели построить собственный флот и в морском сражении у острова
Саламина наголову разбили персов. Последующие победы греков окончательно
закрыли Ахменидам путь в Европу.
С этого времени Афины вступают в эпоху своего высшего расцвета. Город
становится подлинным средоточием эллинского мира, символом его единства и
свободы. Соседи стремятся заключить союз с победителями. Образуется
общегреческая коалиция во главе с Афинами. Крепость, сгоревшую во время
войны, отстраивают лучшие мастера. Одной из самых влиятельных трибун
становится театр, реформированный Эсхилом. У афинян появилось много досуга,
который они проводят на площади, участвуя в политических спорах и слушая
импровизированные речи ораторов. Город кипит в сознании своего могущества и
независимости. Приближается пора великого взлета античной культуры -
"Периклов век".
Около этого времени из Ионии в Афины прибыл Анаксагор (500-428), ученый
и мыслитель, уроженец города Клазомен в Малой Азии (1). Он происходил из
семьи персидского подданного Гегесибула - богатого землевладельца. Хозяйство
мало интересовало Анаксагора, его единственной страстью была наука. Он
слушал милетского ученого Анаксимена, знакомился с философскими теориями и
научными открытиями, число которых росло с каждым днем. Особенно поразило
его учение натурфилософов о закономерностях космоса. Анаксагор старался
всюду отыскивать признаки этого единого и совершенного строя Вселенной. Он
отбросил старые сказки о солнце и пришел к заключению, что оно представляет
собой огненную громаду. Рассматривая метеорит, он сделал смелое
предположение, что небесные тела - это каменные глыбы. Анаксагор первый
объяснил причину солнечных затмений, изучал математику, работал над теорией
перспективы и выдвинул оригинальную гипотезу возникновения жизни.
Предвосхищая Аррениуса и Томсона, он предположил, что "живые семена" были
занесены на нашу планету из мирового пространства (2).
Особенно замечательной была выдвинутая Анаксагором теория
первоэлементов мироздания. Шел он к ней не умозрительным путем, но
индуктивно. Его внимание привлекли превращения в организме, усваивающем
пищу. Из этого наблюдения он сделал вывод, что существует общая, невидимая
для глаза, материальная основа всего, содержащая в себе начало всех вещей.
Эти элементы ученый назвал "семенами", или "гомеомериями" -
"подобночастными", и полагал, что число их бесконечно. Хотя, в отличие от
Парменида, он говорил не о едином мире, а о многих "вещах", он признавал его
теорию неуничтожимости бытия. Сколько бы ни делились первоэлементы, мы
никогда не можем прийти к ничто, к абсолютной пустоте.
Постепенно перед Анаксагором открывалось величественное здание
Вселенной, пронизанной закономерностями, Вселенной, где каждая ничтожная
пылинка имеет свое место. Радостное чувство, которое приносит созерцание
этой космической стройности, было для Анаксагора источником очищения духа и
путем к совершенной жизни.
Как-то один обиженный судьбой человек обратился к ученому со словами:
чего ради стоит жить в этом мире? Анаксагор ответил: "Чтобы созерцать небо и
устройство всего миропорядка". Он говорил, что целью его собственной жизни
является "умозрение и проистекающая из него свобода" (3).

x x x

Анаксагор покинул родину не как беглец. Афины привлекали его тем, что в
них он надеялся найти лучшие условия для занятий наукой и распространения
своих взглядов. Родные сетовали, что Анаксагор забросил отцовское имение, но
он легко отказался от него в их пользу. На упреки, что он покидает
отечество, Анаксагор отвечал, что его истинное отечество - небо.
Анаксагор стал первым философом и естествоиспытателем, вступившим на
аттическую почву. В Афинах он всех поражал знаниями и приобрел множество
учеников и слушателей. Ведь до сих пор философия и наука оставались
достоянием Ионии и Италии. Мыслящие афиняне давно нуждались в человеке,
который дал бы им основы нового миросозерцания. Среди учеников Анаксагора
были трагик Еврипид, блестяще образованная гетера Аспазия и Перикл, с именем
которого связана классическая эра афинской демократии.
Перикл был избран главой правительства в 444 году. Это был талантливый
оратор и политик, тонкий ценитель искусства. Он окончательно сформулировал и
утвердил принципы правового государства, завершив работу Солона и своего
родственника Клисфена. В одной из публичных речей он говорил: "Свободные от
всякого принуждения в частной жизни, мы в общественном отношении не нарушаем
законов... Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы
доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов,
равно как и благопристойностью домашней обстановки - повседневное
наслаждение, которое прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности
нашего города, к нам со всей земли стекаются все, так что мы наслаждаемся
благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды
нашей собственной земли" (4).
Конечно, в этих словах можно видеть преувеличение, свойственное любым
политическим речам, но основные черты афинского строя отражены здесь верно.
При Перикле искусство в буквальном смысле слова "вышло на улицу", при
этом ничего не утратив. "Мы любим красоту без прихотливости,- говорил
Перикл,- и мудрость без изнеженности... Мы везде сооружаем памятники
содеянного нами добра и зла".
В это время на скале Акрополя вырастают Парфенон и другие храмы,
прославившие греческую классику. Друг Перикла Фидий создает своими статуями
новое племя богов, или вернее - сверхлюдей. Другой близкий к правителю
человек - Геродот - становится отцом античной историографии. В своих
увлекательных книгах он описывает многие страны, где побывал, и события, о
которых знал, читал или слышал. Вместе с трагиком Софоклом Фидий и Геродот
входят в кружок Аспазии, покровителем которого был Перикл. Это был
собственный мир архонта, и тут он, в отличие от публичных мест, высказывал
вслух мысли, которые вынужден был скрывать от толпы. Естественно, что
Анаксагор с его ученостью и смелыми теориями пришелся по душе этим людям.
Для самого клазоменца расцвет Афин был лишним доказательством значения
Разума не только в природе, но и в государстве. Он видел благотворные
следствия разумных законов, восхищался творениями человеческого гения и все
больше убеждался, что только Разум есть истинный устроитель всего. Он один
превращает глыбы мрамора в статуи и храмы. Вся человеческая культура - плод
разума. Строй войска и конституция, Парфенон и гончарные мастерские - все
это детища Разума.
Когда над залитым лунным светом Акрополем мерцали созвездия, ученый
всматривался в небосвод и не мог не задаваться вопросом: в состоянии ли хаос
путем одного лишь превращения первоэлементов сложиться в гармоничный порядок
космоса? Не стоит ли и за этим порядком разум? Этот вывод пришел как нечто
совершенно естественное.
Анаксагор назвал мировое разумное начало "Нусом" - словом, которое
переводится как "смысл", "ум", "замысел" (5). В своей книге ученый писал:
"Никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих
вещей и разделяется". Но что управляет этими процессами? "И соединявшееся, и
отделявшееся, и разделявшееся,- отвечает Анаксагор,все это определил Нус. И
как должно быть в будущем, и как было то, чего теперь нет, и как есть - все
устроил Нус, а также и вращение, которое теперь совершают звезды, солнце,
луна, а также отделившиеся воздух и эфир" (6). Так изучение разумного
устройства мира оказалось путем, ведущим к идее мирового Разума.
Как бы предвидя современное учение физики об энтропии, Анаксагор
утверждал, что хаос - естественное свойство вещей. Вне Разума мир - лишь
беспорядочное скопление материи, только Разум сообщает ей структуру.
Вначале, говорил Анаксагор, все природные элементы "были смешаны, а потом
приведены в порядок божественным Разумом" (7). Одним словом, именно Нус
сделал Вселенную тем, что она есть,- царством порядка, он ее "устроитель" и
"автократор" - самодержец.
Мысль о рациональном начале, присущем миру, уже высказывалась
предшественниками Анаксагора. Но ни милетские философы, ни Пифагор, ни
Гераклит не умели отделить дух от материи. Он назвал Нус "Разумом
независимым и ни с чем не смешанным" (8). Правда, будучи больше
естествоиспытателем, чем философом, Анаксагор еще не до конца осмыслил
особую природу духовного. Поэтому, хотя он писал, что Нус "действует
посредством мышления", он все же называл его "тончайшей и чистейшей из всех
вещей" (9).
Для человека наших дней это определение никак не вяжется с тем, что Нус
у Анаксагора есть Бог (10) . Но вспомним, что и Олимпийские боги рисовались
грекам в телесной форме. Преодоление этой особенности древнего мышления
началось лишь после Сократа.
Из старого язычества Анаксагор, кроме того, заимствовал и дуализм, и
идею вечности мирового Правещества. Подобно мифологическим
богам-устроителям, Нус оказывался у него не Творцом, а лишь чем-то или
кем-то, кто привел мир в порядок. По словам одного древнего автора, ученый
полагал, что "начало всего Разум и материя, причем Разум - деятельное
начало, материя же - страдательное" (11).
Но, невзирая на все это, в лице Анаксагора религиозно-философская мысль
сделала величайшей важности шаг, и следует согласиться с Аристотелем,
говорившим, что человек, который признал Разум "виновником благоустройства
мира и всего мирового порядка, представляется словно трезвый по сравнению с
пустословием тех, кто выступал раньше" (12). Поэтому с учением Анаксагора
впоследствии связывали первое, так называемое "космологическое",
доказательство бытия Божия. В строгом смысле "доказательством" назвать его
невозможно. И вообще божественное сверхбытие не может быть "выведено" на
основе данных тварного мира. Тем не менее познание природы может дать некое
свидетельство о Творце, на которое указывал апостол Павел в Послании к
Римлянам и которое рождало у многих людей благоговейное преклонение перед
мировым Разумом.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Поэтзашифровал в трагедии также
На известную схематичностьпопытки соловьева реконструировать эволюцию учения платона указал еще с
Платон встречает прежних знакомых
Видел в сократе носителя житейской мудрости
Разбойником на перекрестке дорог