<<<     ΛΛΛ     >>>   

x x x

Учение о человеке - наиболее оригинальная часть орфической доктрины.
Миф повествует, что однажды титаны ополчились против Диониса, который
пытался ускользнуть от них, принимая различные облики. Когда он обернулся
быком, враги настигли его, растерзали и пожрали. Нетронутым осталось лишь
сердце - носитель Дионисовой сущности. Принятое в лоно Зевса, оно
возродилось в новом Дионисе, а небесные громы спалили мятежников.
Из оставшегося пепла, в котором божеская природа была перемешана с
титанической, возник человеческий род (12). Это означает, что человек искони
был существом двойственным.
Здесь, несомненно, отразился опыт религии Диониса. В момент священного
безумия человека подстерегало дремавшее в нем "титаново" начало. Именно оно
приводило людей к озверению, и оно же безжалостно ввергало их в темницу
тела. Трагическая дисгармония есть "многострадальных людей начало и
первоисточник" (13). Блаженство человека - в крылатом парении духа, его
несчастье - в подчиненности плоти.
Так в греческом сознании совершается переворот, и взгляд на природу
человека приближается к индийским воззрениям. Если в гомеровские времена
важнейшим считалось тело, а душу мыслили чем-то ущербным, нетвердым и
слабым, то теперь именно она провозглашается высшим началом в людях,
причастных Дионису (14).
А тело? "Сома - сема", тело - это гробница,- отвечали орфики. Душа
подавлена им и влачит в его тесных границах жалкое существование. Даже и в
смерти не освобождается она от тисков титановой природы. Эта низменная
природа заставляет душу вновь возвращаться на землю, и нет конца страданиям
духа - дионисовой искры.
Перед нами редчайшая среди мировых религий параллель индийской
"сансаре". В орфическом метемпсихозе, учении о переселении душ, есть даже
нечто сходное с концепцией Кармы (15). Говорили, что перевоплощениями людей
руководит Дике, высшая Справедливость. Философ Эмпедокл, живший в V в. и
испытавший на себе влияние орфизма, называл даже сроки, в течение которых
душа несет то или иное наказание, странствуя из тела в тело. Сам о себе он
писал: Был уже некогда отроком я, был и девой когда-то,
Был и кустом, был и птицей, я рыбой морской бессловесной (16). Таков
"тяжкий горестный круг", о котором учили орфики. Он предопределен Судьбой,
ибо без нее ничего не может совершиться в мире.
Но орфизм никогда не приобрел бы стольких приверженцев, если бы он
ограничился лишь этой констатацией безысходного положения человека. В чаянии
обрести спасительную пристань орфики обращались к Дионису. Пусть злая
титаническая воля сковала человека, обрекла его тщетным борениям, но ведь
люди причастны самому Вакху. Капли божественной крови тянутся к своему
первоисточнику. Тоска души по высшей жизни - это голос божества в человеке.
При создании смертных Дионис оказался жертвой, но жертва эта будет
полной, когда бог вырвет земнородных из "колеса бывания и Рока", из "круга
Необходимости" и приведет их в светлый небесный мир.
Обращаясь к Дионису, орфики пели:

Смертные будут тебе заколать по весне гекатомбы,
Оргии править, моля разрешение древней обиды
Предков законопреступник; и, Сильный, их же восхощешь
Ты разрешить от трудов и от ярости вечного жала (17).

Здесь обнаруживается глубокая внутренняя противоречивость
натуралистической теософии орфиков. Ведь Дионис как природный бог сам был
подвластен Судьбе и Необходимости. Хотя гибель его от рук титанов была
мнимая, но и воскресение его не являлось окончательным, ибо природа и Рок не
выходят за пределы вечного возвращения.
Тем не менее, подобно прочим мифам о страждущем божестве, орфизм
заключал в себе одно из великих прозрений дохристианского мира. Если в одном
плане миф о смерти и воскресении бога есть проекция на религию природных
циклов, то в более глубоком смысле он содержит смутную догадку о том, что
мир, удалившийся от Бога, не оставлен Им на пути страдания, что Божество
состраждет творению, снисходит к нему, чтобы принять его муки и вывести к
истинной жизни.

x x x

Орфики учили, что человек сам должен идти навстречу Дионису-спасителю.
Для этого они установили свои мистерии, участвуя в которых посвященные
развивали в себе Дионисово начало. Как и в Элевсине, мистерии Орфея
содержались в строжайшей тайне, и поэтому о них почти ничего не известно. Но
и повседневная жизнь посвященных, которая была более открытой, отличалась
особыми правилами.
Прежде всего от вступающего на путь посвящения требовалось блюсти
заветы добра. Орфик обязан был вести неустанную войну с титанизмом в своем
сердце. И мысли, и дела его должны были быть чистыми. Гимны прямо называют
истинного орфика "добродетельным", или "святым" (18).
Орфею приписывали запрет употреблять в пищу животных (опять индийская
черта!). Это считалось как бы внешним механическим заслоном против
человеческой животности, "плоти". Разумеется, были отвергнуты и кровавые
жертвы; на орфических алтарях курили миррой, шафраном и другими ароматами
(19).
Для освобождения души из телесной тюрьмы и "цикла рождений" у орфиков
рекомендовались особые принципы аскезы - так называемая "орфическая жизнь".
Она основывалась на строгом разделении души и тела, причем все телесное и
материальное считалось нечистым. Это тот радикальный спиритуализм, огромное
воздействие которого на греческую философию старые историки недооценивали.

x x x

Таково в самых общих чертах было учение, появившееся в Греции в эпоху
кризиса ее гражданской религии. Орфизм, казалось, был способен вытеснить
старые культы и стать мировоззрением всей Эллады. Но этого не произошло.
Первой причиной был синкретизм самой орфической теософии, которая впитала
всевозможные мифы, культы и поверья. Это лишало ее цельности и способности
противостоять традиционному язычеству. Второй причиной являлся общий
характер религиозности греков. Даже критикуя своих богов, они не желали
расставаться ни с одним из них, как с неотъемлемой частью национальной
жизни. Следование одному культу не исключало другого, и поэтому орфизм, как
и Элевсинские мистерии, не смог завоевать себе исключительного положения.
Правда, в последние десятилетия VI в., в правление Писистрата, орфизм
стал чем-то вроде государственной религии Афин. Но с падением тирана и
окончательным водворением демократии орфики утратили свое значение. Вскоре и
сам орфизм стал вырождаться. Он исповедовался в маленьких замкнутых кружках,
в которых воцарился дух суеверий и магической обрядности. Члены этих общин
носили с собой всевозможные реликвии и предметы культа. Лишенное
сколько-нибудь выдающихся учителей, пущенное на самотек, движение сходило на
нет. Однако за пределами Греции нашелся человек, который не дал ему угаснуть
окончательно и по-своему истолковал учение Орфея. Он развил содержащееся в
нем понятие о Едином, которое в то время начинало глубоко волновать
религиозную мысль Греции.

ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятая
ОРФИЧЕСКАЯ ТЕОСОФИЯ

1. Павсаний. Описание Эллады, IX, 30; Овидий. Метаморфозы, Х-XI;
Диодор, I, 96. Суммарное изложение легенд об Орфее см.: Р. Grimal. Grеесе:
Myth and Logic, р. 172.
2. С. Рейнак, например, считал Орфея "древним тотемистическим божеством
Северной Греции" (см.: С.Рейнак. Орфей. Париж, 1910, с. 101). О сходстве
Орфеева мифа с мифами первобытных народов см.: М. Еliadе. Images and
Symbols. N. Y., 1961, р. 164-165.
3. См.: Ф. Зелинский. Древнегреческая религия. Пг., 1918, с. 110; Вяч.
Иванов. Дионис и прадионисийство, с. 164. Первые упоминания об Орфее
принадлежат уже авторам, жившим в VI в. до н. э., и это есть указание на то,
что время его жизни не могло относиться к указанному столетию (см.: С.
Глаголев. Греческая религия. Сергиев Посад, 1909, т. I, с. 220).
4. См.: Н. Новосадский. Орфические гимны. Варшава, 1900, с. 230.
Основные издания первоисточников по орфизму: Е. Аbеl. Orphica, 1885; J.
Наrrisоп. Рrolegomena to the Study of Greek Religion,1903; О. Кеrп.
Оrphycorum Fragmenta. Berlin, 1922.
5. Геродот, II, 81; Диодор, IV, 4.
6. Еврипид. Вакханки, 275.
7. У орфиков существовало несколько вариантов космогонии и теогоний
(см.: И.Корсунский. Судьбы идеи о Боге в истории религиозно-философского
миросозерцания древней Греции. Харьков, 1890, с. 79), но они могут быть
сведены к единому целому. См. их изложение: С. Глаголев. Греческая религия,
с. 227; М. Нилссон. А History of Greek Religion, р. 215.
8. Гимны Орфея, VI. Переложение К. Бальмонта.
9. Цит. по пер. Н. Арсеньева "Пессимизм и мистика в древней Греции"
("Путь", Париж, 1925, Э 5, с. 78).
10. Диодор, III, 66.
11. Цит. по: С. Трубецкой. История древней философии, т. I, с. 52.
Примечательно, что в раннехристианских сочинениях, приписываемых св.
Иустину, "О единовластительстве" (2) и "Увещании к эллинам" (15) об Орфее
говорится как о человеке, пришедшем к мысли о едином Боге (см.: И.
Корсунский. Судьбы идеи о Боге..., с. 93).
12. Павсаний, VIII, 37; Orphycorum Fragmenta, 220.
13. Гимны Орфея, XXXVII, 4.
14. Ранние представления греков о душе и теле рассмотрены у С. Лурье
("Разговор тела с духом" в греческой литературе.- Сб. "Древний мир", М.,
1962, с. 587).
15. См. П. Милославский/ Древнее языческое учение о странствиях и
переселениях душ. Казань, 1873, с. 166 cл.
16. Эмпедокл. О природе, 117. Пер А. Маковельского. О воззрениях
Эмпедокла в целом см.: D. О. Вriеп. Еmpedoclе's Соsmiс Сircle. Cambridge,
1969.
17. Orphycorum Fragmenta, 208.
18. Нymn., IV, 30; XII, 10. Пер. Вяч. Иванова.
19. Нymn.,XXXI; Orphycorum Fragmenta, 270.

Вселенная постепенно вырисовывается
скорее как великая Мысль,
чем как большая машина.
Д. Джинс

С именем Пифагора чаще всего связывают представление об
ученом-математике и астрономе. Когда Коперник отверг геоцентризм, он
ссылался на труды пифагорейцев, и хотя нет уверенности, что известная
теорема была выведена самим Пифагором, его школа, несомненно, внесла
огромный вклад в математические знания Запада (1). Говорят, Пифагор был
первым, кто назвал себя "любителем мудрости", философом, и таким образом
место его - у преддверия античной мысли, рядом с его современниками,
натурфилософами Милета. Однако те немногие сведения об этом человеке,
которыми мы располагаем, рисуют Пифагора в первую очередь оккультным
учителем и религиозным реформатором (2).
В то время как Орфей и Меламп остаются фигурами совершенно
неразличимыми за пеленой мифов, Пифагор - лицо вполне историческое. Геродот,
родившийся несколько лет спустя после его смерти, называет Пифагора
"величайшим эллинским мудрецом" (3). Даже малодостоверные легенды, из
которых почти целиком состоят позднейшие биографии философа, помогают в
чем-то уяснить его характер. В них проглядывают черты яркой
индивидуальности.
Появление Пифагора означало качественно новый этап в умственной жизни
греков. Прежде о Судьбе, богах, мире и людях говорили лишь поэты. Пифагор же
- первый религиозный мыслитель и наставник Эллады, своего рода пророк,
который стремился углубить и развить орфическую теософию.
История мысли - это в значительной степени история мыслителей. Личный
гений оплодотворяет нерасчлененную и бесформенную стихию традиции, созидая
нечто новое. Разумеется, вне стихии народного сознания и богословие, и
философию, и искусство едва ли возможно себе представить; они питаются ею,
как корни растения соками земли. (Даже такой "уединенный" мыслитель, как
Кант, несомненно, вырос на почве протестантской религиозности.) Но, с другой
стороны, без организующей силы индивидуального мышления эта стихия обречена
была бы оставаться бесплодной. Именно сила творческой личности определяет
значение Пифагора для античного мира.
"Религия,- по выражению Бердяева,- есть мистика, в которой засветился
Логос, началось прозрение смысла вещей". Дионисизм и мистерии были мистикой
подсознания; орфики первыми попытались внести в нее начало "разумения", но
только Пифагор явился завершителем духовного течения, вышедшего из Дельф,
Элевсина и культа Вакха. Более того, он в свою очередь пробудил
интеллектуальное движение, которое привело к созданию философии Платона.
Основатель религиозной доктрины и отец философского идеализма, Пифагор
стоит, таким образом, на развилке путей эллинского духа.

x x x

По преданию, Пифагор родился около 580 г. до н. э. на острове Самос,
вблизи ионийского побережья Малой Азии. Первые познания он мог получить от
своего отца, ювелира: в те времена эта профессия требовала многосторонней
образованности. Есть указания, что его предки были сирийцами или
финикиянами, и, может быть, еще в своей семье он приобщился к религиозной
традиции Востока (4). Для тогдашней греческой молодежи посещение чужих стран
было главным способом расширить запас знаний, и поэтому юность свою Пифагор
провел в путешествиях.
Ему было лет тридцать, когда он приехал в Египет и там познакомился с
древней мудростью жрецов: медициной, математикой и метеорологией. Говорят,
что при вторжении персов в Египет Пифагор был захвачен в плен и отвезен в
Вавилон. Существует легенда, будто в то время он встретился с иранским
пророком Заратустрой и даже побывал в Индии (5). Но, по мнению большинства
историков, эти сведения (записанные, кстати сказать, много веков спустя
после смерти мудреца) являются скорее романом, чем историей (6). Наиболее
достоверными можно признать указания на поездки Пифагора в Вавилон и
особенно Египет, с которыми греки в то время имели тесные отношения. Вполне
понятно, что религии этих стран должны были произвести большое впечатление
на "любителя мудрости" и дать богатую пищу его воображению и мысли.
Вернувшись на Самос, Пифагор нашел родину в руках диктатора Поликрата,
который упрочил свою власть, опираясь на союз с персами. Поначалу могло
показаться, что остров расцвел после трудных лет политических переворотов.
Поликрат, сам выходец из торговой среды, поощрял ремесла и искусства.
Повсюду сооружались обширные постройки, поражавшие своим великолепием. При
дворе правителя находили приют выдающиеся поэты и художники. Но Пифагор
быстро понял цену этой золотой клетки. Опека властей оказалась тяжким
бременем для свободы мысли. По словам Порфирия, философ "видел, что тирания
слишком сильна, чтобы свободному человеку можно было доблестно переносить
надзор и деспотизм" (7). Пифагор проникся отвращением к самосскому режиму и
задумал навсегда покинуть отечество. "Ненавидя душой тиранию, сам он
изгнанье избрал",говорил Овидий, читавший одну из древних биографий философа
(8). О подробностях этого переселения (или изгнания ?) ничего не известно.
Мы знаем лишь, что в 540 г. Пифагор сел на корабль, отплывавший в Италию, и
через некоторое время прибыл в город Кротон.
Сюда, в богатый торговый порт у берегов Тарентского залива, в так
называемую "Великую Грецию", стремились многие путешественники, купцы и
мастера. В этом царстве колонистов общая атмосфера была намного свободнее,
чем на Самосе.
Трудно сказать, где окончательно сложились воззрения Пифагора и когда
он почувствовал в себе призвание духовного учителя, во всяком случае именно
в Кротоне он начал излагать свою доктрину и основал Союз, или братство. Его
деятельность началась почти одновременно с проповедью Будды, Конфуция и
Исайи Второго.
В пифагорейском Союзе авторитет учителя был непререкаем: ссылка на его
мнение ("Сам сказал!") решала все споры. Это объяснялось тем, что на
Пифагора смотрели как на чудотворца и вообще существо сверхъестественное.
По-видимому, в его личности было нечто такое, что внушало веру в его
близость к таинственным мирам. Он сам говорил о себе как о посланнике богов,
подчеркивал свою исключительность, одеваясь, как жрец, в белые одежды,
поражая всех "важностью вида" (9). Каждое его движение было отмечено
достоинством и сознанием учительской роли.
О нем рассказывали самые необычайные вещи: будто он появлялся
одновременно в разных местах, проникал в загробные области, беседовал с
духами. Говорили, что однажды, когда Пифагор переходил реку, из воды
раздался голос, приветствовавший его (10). Все это - свидетельства очень
поздних легенд, но они, по-видимому, верно отражали настроения, царившие в
кругу первых пифагорейцев. Бертран Рассел называет Пифагора чем-то средним
между Эйнштейном и Мэри Эдди, основательницей секты "Крисчен сайенс", но,
пожалуй, если уж сравнивать с современностью, он больше напоминает Штейнера
с кругом его почитателей - антропософов.
Находились люди, которые насмехались над Пифагором, называя его
шарлатаном и честолюбцем. Его импозантность казалась им игрой, рассчитанной
на легковерие. Гераклит презрительно отзывался даже об обширной эрудиции
Пифагора. Но влияние пифагорейства показывает, что оно представляло собой
серьезное течение, да и вообще нет оснований сомневаться в подлинной
мудрости и мистической одаренности основателя Союза. Если европейцы с
доверием относятся к необычайным способностям йогов, почему считать вымыслом
подобные способности у Пифагора? Скорее всего легенды о нем имели реальное
основание, хотя утверждать нечто большее вряд ли возможно.
До нас не дошло ни одной строчки, написанной самим Пифагором, а древние
авторы уверяли, что он вообще ничего не писал (11). Это вполне вероятно, ибо
в ту эпоху духовная истина считалась обычно уделом посвященных избранников;
писать означало отдать ее на всеобщий суд. Но и устное учение Пифагора было
эсотерическим. О его содержании, по словам Порфирия, никто не мог сказать
ничего определенного, так как пифагорейцы "давали строгий обет молчания".

x x x

Тем не менее основные черты Пифагоровой доктрины не утеряны полностью.
С распадением Союза его члены меньше заботились о соблюдении тайны.
Пифагорейские школы и кружки существовали очень долго, вплоть до первых
веков нашей эры. Благодаря этому традиция не была прервана. Ряд важных ее
положений сообщают Аристотель, Овидий, Аэций, Диоген Лаэртский, которые
могли получать сведения непосредственно из пифагорейской среды.
Овидий в таких выражениях рисует Пифагора-учителя:

Постигал он высокою мыслью
В далях эфира - богов; все то, что природа людскому
Взору узреть не дает, увидел он внутренним взором.
То же, что духом своим постигал он и бдительным тщаньем,
Все на потребу другим отдавал, и толпы безмолвных,
Речи дивящихся той, великого мира началам,
Первопричинам вещей, пониманью природы учил он.
Что есть Бог; и откуда снега; отчего происходят
Молнии - Бог ли гремит иль ветра в разъярившихся тучах;
Землю трясет отчего, что движет созвездия ночи?
Все, чем таинственен мир (12).

Из этих строк явствует, что концепция Пифагора была натурфилософской.
Он искал божественное Начало в природе, не отделяя религиозного познания от
естественнонаучного.
Овидий излагает и сущность воззрений Пифагора:

Не сохраняет ничто неизменным свой вид; обновляя
Вещи, одни из других возрождает обличья природа,
Не погибает ничто - поверьте! - в великой Вселенной.
Разнообразится все, обновляет свой вид; народиться -
Значит начать иным быть, чем в жизни былой; умереть же -
Быть, чем был, перестать; ибо все переносится в мире
Вечно туда и сюда; но сумма всего - постоянная (13).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В котором человек всецело ейотдается
Врагов сократа изумляла эта его странная тяга к смерти
Вторая половина v в
В грецию этот распространенный культ воскресающей природы проник
Воскресении бога есть проекция на религию природныхциклов