Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Acta Sanctorum, t. 20, р. 402: "...ad ipsum quasi ad monstrum confluunt, ut ..illudere, illudendo cruciare et cruciando membratum ...discerpere..." "Tormenta omnia sanctis illata, videlicet pnmam torturam, submersionem in mare, mjectionem mignem, sublationem in crucem, in qua sagittis dicuntur impetiti martyres" И еще одно наблюдение: в самой структуре описания сцены отказа от обращения в ислам (рыцаря Роберта Фульконэ в хронике Готье Канцлера или рыцаря Рейно Поркэ в хронике Петра Тудебода) есть много черт сходства с раннехристианским литургическим обрядом крещения. В частности, в хронике Готье Канцлера рыцарь Робер Фульконэ в ответ на предложение обратиться в ислам произносит обычную для литургического обряда формулу, сохранившуюся в описаниях этого обряда: "От всех деяний Сатаны и его роскоши отрекаюсь, за Христа же умереть не отказываюсь"49. Обряд крещения подробно описан в произведениях отцов церкви, и непременная его деталь - формула отречения от Сатаны (аро-taxis), когда неофит, повернувшсь лицом к западу, произносит соответствующую фразу Слова рыцаря из нашей хроники буквально совпадают с этой формулой50. В уже упомянутой сцене отказа от перехода в ислам, нарисованной в хронике Петра Тудебода, можно также обнаружить почти буквальные совпадения с описанием упоминавшегося обряда крещения. В самом деле, Роберт Монах пишет, что Рейно Поркэ, отказываясь от ислама, сомкнув ладони, обращается лицом к востоку и молится христианскому Богу Это также характерный для раннехристианской процедуры крещения элемент — syntaxis. Он сопровождается теми же жестами, что описаны в хронике, и при этом произносится формула вероисповедания51. Следует заметить, что в литургической литературе крещение рассматривается как некий вид обращения (conversio), который взрослый совершал по своему выбору. И потому влияние описания обряда крещения на хроники Первого крестового похода представляется неслучайным. Клишированность, традиционность риторического языка проявляются во всех изученных нами примерах. Так или иначе описания мученичества рыцарей даются в уже известных риторических схемах, стилизуются под известную литургическую модель. Стремясь выявить исторические факты и рефлексию хронистов на тему conversio, мы обнаруживаем лищь общие места. Отметим также, что литургические мотивы (топосы) выполняют здесь и идеологическую функцию. Ислам в хрониках изображается как воплощение Дьявола, а христиане, отвергающие ислам, изображены мучениками, отвергающими самого Сатану. Такой мотив соответствует идеологической ориентации хронистов. Конфликт мусульман и христиан всегда рисуется в хронографии в эсхатологическом ракурсе как борьба civitas Dei и civitas Diaboli. Для средневековой культурной традиции была весьма характерна апокалиптическая трактовка Мухаммада и ислама как воплощение зла52. Мусульмане в хрониках предстают орудием Дьявола, а христиане - орудием Христа. Это вполне соответствует церковной традиции, изображающей мусульман как потомков Сатаны и детей Дьявола. В хрониках их обычно называют "satellites Antichristi", "filn Diaboli"53. Рассмотренный же нами сюжет—попытка насильственной исламизации христиан - также подсказан идеологической традицией, утверждающей превосходство христианства над исламом. Этой же традицией, очевидно, подсказан и другой часто встречающийся в хрониках сюжет - случаи добровольного обращения в христиан ство мусульман. Чаще всего в хрониках (в хронике Петра Тудебода и др) излагается история мусульманского воина Фируза (Пирра), который под воздействием увещеваний Боэмунда Тарентского перешел в христианство и передал осаждавшим Антиохию крестоносцам так называемую башню Двух сестер54. Обратим внимание на то, как рассказывает об этом эпизоде хронист. Во время битвы между крестоносцами и мусульманами Фируз видит одетых в белоснежные одежды рыцарей - это святые Димитрий, Меркурий и Георгий, спускающиеся с горы с тем, чтобы поддержать сражающихся рыцарей. Потрясенный этим видением, Фируз принимает решение креститься В хронике подчеркнут момент внезапности, спонтанности обращения, что сближает рассказ с агиографическим текстом Такие моменты - неизменный элемент агиографических сочинений55. На основании этого рассказа об обращении Фируза можно сделать некоторые выводы о представлениях хронистов о conversio. Хронисты описывают весьма характерный мотив обращения - божественное озарение Conversio рассматривается не как результат рефлексии, веры, а как результат божественного вмешательства. Видимо, средневековому человеку не приходило в голову, что само содержание веры могло иметь силу, способную убедить язычника. Было необходимо что-то еще - чудо, вмешательство сверхъестественных сил56. И это, как кажется, характерное для средневековья представление отражено в хронике. С другой стороны, сам рассказ о крещении Фируза, возможно, стилизован под литературную традицию. В этом можно убедиться, вновь обратившись к старофранцузской литературе. Образ рыцарей в белом - защитников христиан от сарацин - появляется и в старофранцузской героической "Песни об Аспремон"57. В этой песни речь идет о борьбе христи анского государя Карла Великого против язычников, которых возглавляет король Агодан58. Решающее сражение между армиями христиан и язычников происходит у подножия горы Аспремон. Во время битвы рыцари в белоснежных одеждах - св. Димитрий, Георгий и Меркурий - помогают христианам. В хронике и в песни воспроизводится одна и та же нарративная модель, которую можно обнаружить и в одном из пассажей хроники Роберта Монаха59. В этом отрывке речь идет о мусульманском эмире, который командовал крепостью в Антиохии и был вместе с другими воинами по собственному желанию обращен в христианство. В этом описании мотивом обращения также является божественное озарение, чудо Эмир видит воинов в белых одеждах, помогающих христианам, и, восхищенный этой картиной, выражает желание немедленно обратиться в христианство. Быть может, этот часто встречающийся на страницах хроник крестовых походов сюжет также заимствован из литературной традиции. Подобные рассказы о conversio отражают и происшедшие к этому времени в христианском сознании существенные сдвиги. Ведь именно в то время в католической христианской традиции формируется культ святых воинов, которые нередко, как об этом свидетельствуют многочисленные жития, вмешивались в сражения христиан и решали их исход. Эти святые воины - св. Димитрий, св. Меркурий и другие - были намного раньше известны греческой церкви, но в латинской христианской традиции они получили признание примерно в середине XII в.60 Соответствующие аналогии имеются в изобразительном искусстве: именно в эту эпоху в памятниках искусства Иерусалимского королевства, в частности в иконах, чаще всего запечатлены образы святых воинов-мучеников61. Определяющее влияние идеологической традиции проявляется и в других описаниях. Так, в ряде хроник присутствует весьма типичный мотив - крещение под влиянием побед христианской армии. Альберт Аахенский часто пишет в своей хронике о том, что превосходство христианской веры подтверждается победами христианского воинства и заставляет мусульман принимать христианство, поскольку, как говорит хронист, "дух их слабел" ("virtus eorum languescere"), а "души их размягчались" ("ab ipsa die et deinceps gentilium animi coeperunt mollescere")62. Влияние идеологии в Данном случае проявляется в том, что эпизод также передан в эсхатологическом духе: как только мусульмане принимают христианскую веру, проклятие над городом, связанное с присутствием иноверцев, теряет свою силу ("...retulerunt quanta suorum pertulissent dampna..."). Ведь в эпоху крестовых походов, когда обострились эсхатологические настроения, господствовали представления, согласно которым перед концом света евреи и мусульмане обратятся в христианство63. Именно в таком духе - как победу Христа над Антихристом - рассматривает Альберт Аахенский этот случай conversio. Итак, рассказы хронистов об обращении иноверцев проникнуты влиянием идеологии или отягощены литературными топосами. Хронисты в принципе не могут сказать по поводу conversio ничего, кроме того, что может им подсказать существующая церковная идеологическая или литературная традиция Отступления от преобладающей идеологической традиции можно обнаружить, если обратить внимание на описание некоторых случаев насильственного обращения иноверцев в христианство Сам этот принцип в какой то степени расходится с идеологической традицией Ведь в каноническом праве насильственная христианизация считалась в общем не имеющей силы64 Принцип "крещение или смерть" был изложен, правда, в сочинении Бернара Клервоского "Похвала новому рыцарству" Святой Бернар полагал, что язычникам (к которым относились и мусульмане) лучше умереть, чем жить в грехе65 Подобный подход — "крещение или смерть" - отражен и в хрониках Первого крестового похода Так, Петр Тудебод сообщает нам, что мусульмане, взятые в плен крестоносцами приняли христианство и тем самым могли сохранить свою жизнь, в то время как те, кто отверг христианскую веру, были казнены Но, опять таки, моделью подобного рассказа мог послужить известный пассаж из "Песни о Роланде", где говорится о насильственном обращении в христианство язычников - 100 тыс сарацин были обращены в христианство а те, кто отверг крещение, были сожжены или казнены: жену правителя завоеванной Сарагосы Брамимонду увели в плен во Францию, где она будет обращена в христианство по доброй воле и в соответствии с пожеланием Карла Великого66. О подобном же факте насильственного обращения в христианство сообщает и хронист Роберт Монах: некий провансальский рыцарь Раймунд Пиле, захватив лагерь Тель-Маннас, обращает в христианство всех мусульман, а отвергнувшим христианство отрубает голову67 Опять возникает все та же проблема - имеем ли мы дело с реальными фактами или с литературной реминисценцией? Если оценивать эти пассажи из хроник Первого крестового похода не с точки зрения информации, а с точки зрения оценки христианских установок относительно мусульман, то можно констатировать определенные изменения в представлениях о conversio с одной стороны, мусульманам предоставляется возможность выбрать между смертью и обращением в христианство, с другой - подчеркивается насильственный характер их перехода в другую веру. В этих пассажах из хроник ощутима дистанция по отношению к преобладающим стереотипным описаниям добровольного обращения мусульман в христианство и насильственного обращения в ислам христиан. Быть может, более индивидуализирующую тенденцию удастся выявить в произведениях иконографии, посвященных изображению сцен conversio? Проясняет ли иконографическая традиция представления об обращении иноверцев? Миниатюры, иллюстрирующие текст "Истории заморских деяний", при надлежащих перу хрониста Гильома Тирского68, отражают напряженное внимание хронистов к этой проблеме На одной из миниатюр (Ms fr v IV 5 f 27) изображен описанный в хрониках Первого крестового похода эпизод обращения в христианство армянского воина Фируза69 В реалистическом духе воспроизводятся известные по хроникам сцены — Фируз передает крестоносцам башню Двух сестер, после чего христиане входят в Антиохию. Миниатюра весьма точно и скупо иллюстрирует рассказ хрониста о предательстве Фируза. В иконографическом плане более интересна другая миниатюра той же рукописи, отразившая драматическую сцену — вход крестоносцев в Антиохию и устроенную ими там резню (Ms. fr. v. IV 5, f. 36). Жест крестоносца, занесшего меч над головой мусульманина, не оставляет сомнений: его ждет неминуемая смерть; в этой сцене явственно ощущается дух крестового похода. Думается, что, создавая эту миниатюру, художник не столько давал волю своему воображению, сколько воспроизводил увиденное в действительности. Вместе с тем визуализация тем conversio и отношения к "другому" отражает возрастающий интерес крестоносцев к этой проблеме. Иконография свидетельствует о весьма однозначном и жестком отношении христианской церкви к иноверцам, воплотившемся в лапидарной формуле Бернара Клервоского "крещение или смерть". Миниатюры отражают "монологическое" (в формулировке Л.-А. Хант) видение проблемы иноверцев70. К середине XII в. в церковной среде наметился определенный отход от этих жестких принципов. В этом смысле исключительной фигурой был аббат Клюни Петр Достопочтенный, который фактически стал предтечей европейской христианской мирной миссии. В своих сочинениях он призывал к диалогу с мусульманами и придерживался принципа, согласно которому мусульманам предоставлялась свобода в выборе вероисповедания71. Можно ли обнаружить в наших источниках отражение этого изменения церковной политики? О новом подходе к иноверцам свидетельствует хроника Петра Тудебода, который рассказывает нам о мусульманском владельце замка, заключившем договор с Раймундом Ажильским и Боэмундом. По этому договору язычники, желающие принять христианство, остаются с Боэмундом, а те, кто христианскую веру не принимают, возвращаются домой72. Можно привести и другой пример из хроники Альберта Аахенского. Христиане заключают с мусульманами договор, согласно которому жители, изъявляющие желание обратиться в христианство, крестятся, а те, кто упорствует в своей вере, сохраняют ее73. Эти пассажи из хроник, возможно, отражают не только реальные факты, но и размышления хронистов на тему conversio. Эти первые попытки диалога с мусульманами по существу предвосхитили будущую миссионерскую деятельность католической церкви. Встречаясь с описаниями нетипичных подходов к иноверцам, мы ощущаем, что в этих эпизодах в большей мере отражена реальность: они, видимо, не так прямо зависят от существующих нарративных моделей и идеологических клише. Другое важное расхождение с идеологической традицией проявляется в тех описаниях conversio, в которых можно вычленить иные, помимо добровольного желания креститься, молитвы обращения иноверцев. Хронисты вынуждены в некоторых случаях признать, что основной мотив крещения иноверцев все же не связан с признанием неофитами превосходства христианства над исламом, а скорее продиктован страхом смерти. Альберт Аахенский - хронист, проявлявший особый интерес к conversio, чаще других упоминает такие случаи на страницах своей хроники. Он рассказывает о мусульманском лазутчике, которого христиане взяли в плен во время осады Никеи. Тот, чтобы спасти свою жизнь, попросил крестить его. Хронист отмечает, что лишь страх, а никак не любовь к католической вере, заставил мусульманина принять крещение74. Тот же Альберт рассказал о другом весьма реальном случае. Во время осады Иерусалима крестоносцы захватили в плен сарацина знатного происхождения и расспрашивали его о жизни, предлагая обратиться в христианство. Тот отказался, и ему отрубили голову перед башней Давида, дабы посеять страх среди стражей крепости75. Еще большее расхождение с идеологической традицией проявляется в описаниях случаев добровольного обращения христиан в ислам. Факты этого рода противостоят церковной традиции. В этих описаниях мы уже реже обнаруживаем влияние литературных моделей, и все чаще в них прорываются реальные сведения. Так, Рауль Каэнский сообщает нам, что христиане обратились в ислам и перечисляет мотивы, по которым они это сделали: голод, малодушие и т.д.76 Роберт Монах рассказывает, что провансальцы обратились в ислам во время осады Антиохии, так как голод заставил их принять эту веру77. Есть у Альберта Аахенского и другой вполне реалистический рассказ об обращении в ислам христиан. Танкред послал шесть рыцарей к правителю Дамаска, предлагая ему креститься и передать город христианам. Взбешенный правитель приказывает снести головы пяти рыцарям, а шестой сам принимает мудрое решение - перейти в ислам78. Несмотря на наличие традиционного мотива (взаимные предложения об обращении в другую веру), здесь уже не встречаются трафаретные нарративные модели, присутствовавшие в других примерах. Итак, мы стремились исследовать идею обращения иноверцев, анализируя ее в контексте общих христианских установок относительно мусульман, выявить исторические факты и рефлексию хронистов о conversio, а пришли к изучению методов работы хронистов, их приемов, к конкретному анализу сюжетов, тем и мотивов, своеобразных канонов описания conversio — словом, поэтики христианской историографии крестовых походов79. Мы считаем возможным употребить здесь термин "поэтика", под которым можно понимать сумму канонов средневековой историографии, методы работы средневековых хронистов. Мы оценивали текст не с точки зрения количества и качества содержащейся в нем информации, а с точки зрения принципов его конституирования, обращая внимание прежде всего на манеру описания случаев conversio. Скудость ссылок на эту тему и конвенциональный характер рассказов об обращении иноверцев позволяет предположить, что сама эта идея не получила еще достаточного развития в рассматриваемую эпоху. По хроникам мы скорее можем изучить литературные приемы хронистов, чем отчетливо сформулированную концепцию обращения иноверцев. Следы рефлексии хронистов на эту тему обнаружить в хрониках чрезвычайно трудно, хотя и возможно. Идея conversio получает лишь косвенное отражение - в клише и топосах, в которых культура отдает отчет о самой себе. Мы видели, что рассказы о случаях обращения иноверцев содержит мало реальных сведений, но в них постоянно появляются традиционные темы, мотивы и сюжеты. По-видимому, как литературная, так и историческая традиция в средневековье характеризуется преобладанием определенного количества констант. Не правомерно ли и применительно к историческим произведениям говорить о своеобразной "эстетике тождества"?80. Рассматривая описания conversio в хрониках, мы смогли убедиться в том, что хронисты в своих сочинениях подчас воспроизводят одну и ту же модель. Ее они (видимо, не вполне сознательно, а сообразно с той ролью, которую играла в средневековье литературная традиция) заимствуют не из пережитого опыта, а из авторитетных текстов. Топосы и клише выполняют в текстах своеобразную эстетическую функцию: в хрониках воспроизводятся условные риторические образы, мотивы и речи, соответствующие нереальным фактам, а правилам изображения, принятым в средневековой культуре. Можно, по-видимому, говорить о своеобразной "эстетизации" действительности в соответствии с принципами культурной традиции. Высказывания и речи героев конструируются в соответствии с характерным для этой эпохи представлением о правдоподобном, отложившимся в умах людей благодаря традиции и авторитетным текстам. Условное риторическое обобщение действительности необходимо для создания своеобразного "эффекта реальности". Однако за риторическими формулами нам удалось все же вскрыть некоторые элементы осмысления conversio. В представлениях хронистов, как мы видели, обращение в иную веру вменяет в обязанность феодальный альянс и связывается с преимуществами материального и морального характера. Переход в ислам отождествляется для христианских писателей с возвратом к язычеству (идолопоклонству и пышному культу); conversio рассматривается не как результат осмысленного выбора, а как результат чуда, божественного вмешательства. Во всех сочинениях хронистов сквозит одна идея - духовное превосходство христианства над исламом, религией роскоши и материального богатства. В связи с этим в хрониках часто передаются рассказы о насильственном переходе в ислам христиан и о добровольном принятии христианства мусульманами. Но не только такое одностороннее видение проблемы отражают хроники. В них отразилась и характерная для этого времени жесткая установка "крещение или смерть", в какой-то степени расходившаяся с принятыми идеологическими установками, наконец, хронисты даже допускают возможность добровольного перехода в ислам христиан - таковы скорее всего этапы развития рефлексии хронистов на тему conversio, но не реальные факты. Итак, мы практически вынуждены отказаться от поисков "реальности" в хрониках — идеологическая завеса текста слишком густа, сквозь толщу топосов и клише почти невозможно пробиться к реальным сведениям и фактам. Зато мы узнали нечто о том, как работали хронисты, об их приемах и методах и в целом — о принципах исторического повествования. Не выявив "голых" исторических фактов, мы тем не менее смогли обнаружить следы рефлексии на тему conversio. На этом основании мы можем возразить Б. Кедару, который полагал, что интерес к этой теме впервые обнаруживается лишь в 1130-е годы в хронике Альберта Аахенского, а сама идея обращения иноверцев становится элементом европейской реальности только во второй половине XII в.81 На самом деле, как мы видели, проблема conversio, даже вопреки прямым свидетельствам хроник, занимала свое место в сознании хронистов Первого крестового похода. 1 Описание этого эпизода см. в следующих хрониках Gesta Francorum et aliorum Hierosolymi tanorum / Ed. R. Hill L , 1962 P 66, Petn Tudebodi Histona Hieorosolymitano itinere / Ed. J.H. Hill LL, Hill P. 1977 P.108-109, Le "Liber" de Raymond d'Aguilers/Ed. J.H. Hill.LL, Hill P. 1969 P.79, Fulcheni Camotensis Histona Hierosolymitana / Ed. H. Hagenmeyer Heidelberg, 1913 P.247 La Chanson d'Antioche P, 1848 Vol.2 P.170-171 2 Le "Liber" de Raymond d'Aguilers P.70-80 3 Munro D.C. The speech of Urban II at Clermont, 1095 // American historical review 1905 Vol XI Заставляет мусульман принимать христианство
|
|
|
|
|
