<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вольтер, узнав об этой кошмарной истории, взялся за перо и писал без устали до тех пор, пока к его защите справедливости не присоединилась вся образованная Европа. Все знаменитые адвокаты Франции за большие деньги были наняты им. Через три года невинность Каласов была признана. «Ни разу улыбка не появлялась на моих устах за все это время без того, чтобы я не поставил ее себе в вину», — говорил потом Вольтер.

С делом Каласа однородно дело Сирвена, кальвиниста. Его дочь была насильственно взята в католический монастырь, где прелести религии свели несчастную девушку с ума. Выпущенная из монастыря, она бросилась в колодезь. Благочестивые палачи обвинили отца и всю семью в убийстве. Сирвенам удалось бежать в Женеву. Но процесса это не остановило. Чучела «преступников» были повешены, а имущество конфисковано. Вольтер через девять лет добился оправдания и Сирвенов, заинтересовав в их участи всех честных людей.

Кавалер де-ла-Барр и его друг д'Эталлонд, молодые, пылкие дворяне, увлекавшиеся крайней философией, вскоре (1765) стали новой жертвой «хищного зверя». Эта история — одно из гнуснейших преступлений, совершенных во имя религии.

Однажды ночью неизвестно кем в г. Аббевилле было совершено надругательство над распятием. Верующие подняли страшный шум. Епископ амьенский со всем духовенством и с подобающей помпой служит искупительные молебны, чтобы отвратить гнев раздраженного кощунством бога от невинных чад церкви. Всеми освященными традицией способами разгорячаются умы. И во имя земного и небесного правосудия от верующих под страхом вечного проклятия особыми грамотами требуют немедленно донести не только об известных им фактах, но и о мимолетных подозрениях. Это гнуснейшее из гнусных средств отыскания виновных дает свои результаты. Хотя никто ничего не знает, но ненависть и злоба пользуются удобным случаем, чтобы свести личные счеты. Становится известным, что группа молодых дворян — называются имена де-ла-Барра и д'Эталлонда — проявляла в различных случаях мальчишеское неуважение к религии. И так как, во что бы то ни стало, искупительная жертва должна была быть принесена и кощунство отомщено на страх всем нечестивцам, эти два юноши оказываются на скамье подсудимых. На основании одних только подозрений — в приговоре говорилось: «по сильному подозрению» — в надругательстве над крестом и на основании сплетен и разговоров о том, что де-ла-Барр и д'Эталлонд однажды, стоя вдали от крестного хода, не сняли шляп, что они богохульствовали в тесном кругу и пели вольные песенки и что они «оказывали почитание нечестивым книгам», они были осуждены на варварскую казнь: «отрубить руку, потом вырвать язык, затем отрубить голову, а тело сжечь». И чтобы никто не сомневался в истинном значении этого приговора, в огонь должны были быть брошены вместе с телами преступников соблазнившие их книги — «Философский словарь» Вольтера, «О духе» Гельвеция и другие.

Л'Эталлонду удалось бежать. Кавалер де-ла-Барр один принял мученическую смерть. Этот восемнадцатилетний юноша бестрепетно и гордо поднялся на эшафот. Этот неверующий (он заявлял о своем неверии на суде) сумел своим беспримерным мужеством посрамить мучеников убивавшего его христианства.

Колокола звонили, верующие рукоплескали. Парижский парламент рассмотрел дело, признал его веденным согласно закона и одобрил приговор. Королевская власть отказала в помиловании. В лице де-ла-Барра старый режим казнил своего врага — философию. И естественно, что этот пример не мог не вызвать негодования и ужаса у философов: участь дела-Барра угрожала каждому из них.

И тогда поднялся голос Вольтера, могучий, грозный, карающий. «Мое сердце поражено. — писал он. — Как! это творит народ — такой мягкосердечный, легкомысленный и веселый! Арлекины! Людоеды! Я не хочу больше слышать о вас. Спешите от костра на бал и с Гревской площади (место совершения казней) в комическую оперу. Колесуйте Каласа, вешайте Сирвена, сожгите пять юношей, которых следовало бы посадить на шесть месяцев в Сен-Лазар (тюрьма). Я не хочу дышать тем воздухом, каким дышите вы!». «Я не понимаю, — писал он Дидро, — как могут чувствительное сердце и правильный ум жить в стране обезьян, превратившихся в тигров».

Он ничего не мог поделать против объединившихся сил реакции: официального признания казни Ла-Барра судебной ошибкой он не добился, но он отомстил за эту смерть, вызвав всеобщий взрыв негодования и презрения к палачам.

Более удачной в смысле внешнего успеха была его защита супругов Монбальи, обвиненных в убийстве матери, умершей на самом деле от удара. Монбальи был после страшных пыток казнен. Казнь жены была отложена вследствие ее беременности, освобождавшей по французским законам от немедленной казни. А после вмешательства Вольтера и вызванного этим вмешательством пересмотра дела, Монбальи были объявлены невиновными.

Еще известна его защита генерала Лалли, приговоренного к смерти, якобы, за подлоги, а на самом деле за военные неудачи. Его оправдания Вольтер также добился.

Без особенных непосредственных результатов он защищал притесняемых крепостных крестьян. Он боролся за их свободу страстно и горячо, но не дожил до того момента, когда Революция совершенно отменила крепостное право во Франции.

Таков был Вольтер-большой и Вольтер-маленький, совершенно единственный в своем роде предшественник деятелей Французской революции, отразивший в своей личности все ее и великие и малые черты. И Революция воздала ему должное, перенося его прах в Пантеон. Не осталась в долгу и реакция. В 1814 году прах его был извлечен из гробницы, отнесен на живодерню и там разбросан среди нечистот.

2. Дидро и Энциклопедия.

Вольтер был самым типичным представителем просветительного движения, отражавшим в своей исключительно одаренной личности и в своей замечательно многообразной литературной деятельности все положительные и отрицательные черты своего класса. Он угождал всем и не угодил, может быть, отчасти даже против собственной воли, лишь тем, кого можно было удовлетворить, только бросив в костер его самого с всеми его произведениями. Его бесчисленные противоречия, падения в грязь, подъемы к небу, зигзаги и скачки, образуют такую пестроту, что рассматриваемый издали он кажется неопределенным, неярким, серым, каким-то универсальным лавочником. Совсем иным представляется нам его соперник, если не по славе, то по влиянию и значению — Дени Дидро (1713—1784).

Кто-то из больших литературных критиков Франции, сопоставляя эти две славы века и сравнивая личный характер их, назвал Дидро «пламенным» (flamboyant), a Вольтера «тусклым» (grisatre), и в некоторых отношениях так оно и есть, хотя Вольтер только и делал, что выпячивал свою личность и свой талант, а Дидро с пренебрежением гения никогда не думал о личной славе. Дидро, как рассказывали о нем, всегда был проникнут убеждениям ,что дело вовсе не в том, была ли написана вещь им самим и вышла ли она в свет под его именем, а в том, чтобы она была вообще написана и написана хорошо. Поэтому легкое перо его поставило не одну сотню ярких страниц в написанные другими книги, порой усиливая известность тех, кто вовсе ее не заслуживал, но гораздо чаще только содействуя общему делу — борьбе с религией и абсолютизмом.

Вольтер и Дидро — оба была вождями предреволюционного общественного движения. Но Вольтер с полным сознанием своего значения носил жезл фельдмаршала и требовал почестей и признания, тогда как Дидро заслуживал свои эполеты в самом огне битв. «Философия — это я» — точно говорил Вольтер, перефразируя абсолютистское словечко Людовика XIV. Он издалека направлял ход сражения и часто не знал своей армии и не понимал стратегических задач, стоявших перед ней, потому что по своему общественному положению и по своим взглядам он принадлежал к верхушкам буржуазии, заинтересованным только в реформе, тогда как «армия» просветителей в своем большинстве отражала стремления низов, ближе стояла к народу и неудержимо тяготела к революции. А Дидро был плоть от плоти и кровь от крови этого народа. Сын ремесленника, ножевщика, он всю свою жизнь остается на нижних ступеньках социальной лестницы не потому, чтобы не мог подняться выше, но потому что не чувствует притягательной силы богатства и почестей. Он не может оторваться от народа и не хочет. Кроме того, он по темпераменту был революционером и, благодаря этому именно, оказывал непреодолимое влияние на окружающих его, захваченных революционной атмосферой второй половины века. «Героизм смелости и страсти», — сказано было о преобладающем в нем. «Он несет XVIII век на своих плечах, как ветхий Атлас нес земной шар». Он — «первый крик Французской республики». «Он был истым революционером: на трибуне он затмил бы Мирабо и Дантона, ибо, когда он разгорался идейной страстью, он обладал всем величием грозы». Эти выражения принадлежат человеку, враждебному революции {Arsene Houssaye. «Histoire du 41-me fauteuil de l'Academie francaise», P. 1849 p. p. 167—169.}. Историки, отнюдь не принадлежащие к поклонникам энциклопедистов и отрицающие за Дидро его литературное и философское значение, тем не менее, воздают ему должное, как вождю. «Его роль была значительнее, чем его творчество. — говорит Эмиль Фагэ {«Dix-huitieme siecle», 1890, p. 336.}. — Благодаря своей неутомимой деятельности, благодаря ценным и почти неоценимым качествам своего характера и сердца, он занимал очень большое место среди современников; он связывал и объединял умы и характеры наиболее несходные и порой наиболее несговорчивые, и никто более его не был рожден для роли редактора партийного органа… Он наполнил свой век громкими подвигами смелости, скандала и шумом литературных выступлений. Пламя и грохот кузницы были его родной стихией. Он расширил тихую мастерскую своего отца и выделывал гораздо больше ножей, чем он, и ножей не таких безобидных. То был неугомонный работник, которого труд опьянял»…

Если таковы отзывы о Дидро людей, враждебно настроенных к общественному движению, которое он представлял, то нетрудно представить себе, с каким энтузиазмом должны говорить о нем те, кто открыто признает свое духовное родство с ним и с его эпохой. Мы позволим себе привести еще один такой отзыв, устанавливающий не только черты его характера, но и истинное место его в великой философской битве.

«Дидро — самый удивительный человек своего века и один из самых совершенных и восхитительных умов, которые когда-либо существовали. Никогда не бывало еще в мире натуры более богатой, более одаренной, более открытой для всех зародышей и более плодовитой; ума более творческого; энциклопедической способности столь активной и животворящей и столь чудовищно всеобъемлющей, чем его. Он охватывает все, одухотворяет все и, подобно вулкану в потоках пламени, мечет во все стороны свои сверкающие мысли…». «Дидро вдувает пламя в XVIII век. Он не только сын ремесленника, плебей и демократ, который всегда хранил память о невзгодах своей молодости, который стремился просветить сволочь, бичуемую Вольтером, который возвысил физический труд и хотел научиться всем ремеслам, чтобы со знанием дела говорить о них в Энциклопедии, который высказывал относительно человеческой солидарности и принципа авторитета в политике, о монархической наследственности, об опасности постоянных армий, о социальном обеспечении и налогах взгляды, совпадающие со взглядами самой передовой демократии, но он также и революционер, которого 93 год имел право провозгласить одним из своих предшественников» {A. Collignon. «Diderot, sa vie, ses oeuvres, sa correspondance», 2-me ed. P. p. p. VIII, 103.}.

Мы видели уже, какую роль в начале философской битвы сыграла Энциклопедия. Это был, как сказано, штаб организующейся армии. И начальником этого штаба был именно Дидро. Затеявши свое грандиозное литературное предприятие сначала, может быть, исключительно ради заработка, он вскоре уясняет себе все его общественное значение и с этого момента живет почти исключительно им одним. Смело можно сказать, что без Дидро Энциклопедии не существовало бы, но также смело можно сказать, что без Энциклопедии и Дидро был бы не тем, чем он был. Очень возможно, что «без Энциклопедии, которая заглушала его воображение, он был бы Янусом романа», как говорит Уссэ, то-есть прославился бы в области чистой литературы. Но можно ли об этом жалеть?

Философ-материалист эпохи революции и начала XIX века Кабанис назвал организовавшееся вокруг Дидро общество энциклопедистов священным союзом против фанатизма и тирании . «Польза, доставленная трудами этого общества, — говорит он {Кабанис. «Отношение между физическою и нравственною природою человека», СПБ., 1865; Т. I, стр. 70.}, — вышла за пределы охваченных им предметов и, может быть, превзошла его ожидания; рассеянием предрассудков, отравлявших источник всех добродетелей или служивших для них шатким основанием, оно приготовило царство истинной нравственности; разбив смелою рукою цепи, сковывавшие мысль, оно приготовило освобождение человеческого рода».

Вначале такие грандиозные задачи не стояли ни перед Дидро, ни перед другим редактором Энциклопедии Д'Аламбером. Они просто хотели дать научную сводку всех успехов культуры и знаний своего времени. Если они и имели в виду задачу просветительную вообще, то эта задача в их намерении была совершенно лишена наступательных тенденций. Боевой характер Энциклопедии придали обстоятельства. Среди этих обстоятельств нужно на первое место поставить вражду духовенства всех толков ко всему, что не носило на себе их печати. При наличии этой вражды и вытекавших из нее гонений, бродившие неорганизованно оппозиционные настроения концентируются вокруг предприятия, оказавшегося в центре общественного внимания. И затем уже Энциклопедия становится органом движения, отражая в своем содержании все его этапы. «Ее развитие, — говорит И. К. Луппол, автор наиболее современной биографии Дидро {«Дени Дидро. Очерки жизни и мировоззрения». «Новая Москва», 1924, стр. 34: Ограничиваясь изложением взглядов Дидро в религиозной области, мы отсылаем читателя для полного знакомства с ним к этой превосходной книге.} — развитие буржуазии; ее тон, сначала неуверенный осторожный, затем резкий и требовательный — тон третьего сословия; ее тактика, полная уловок, — маневрирование вождей и первых партизанов, выбирающих лучшие позиции; ее борьба — борьба с переменным успехом только еще создающейся армии; ее победа — всесокрушающая победа молодой буржуазии над старым противником, дворянством и духовенством; наконец, ее, часто скрытый, атеизм и материализм — путь, указанный на много десятилетий вперед «четвертому сословию», пролетариату».

Первые два тома Энциклопедии, вышедшие в 1751—52 г.г., вызвали ожесточенные нападки клерикалов и правительственную репрессию. На эти томы было наложено запрещение, а Дидро, под страхом тюремного заключения, был вынужден передать все рукописи и материалы для следующих томов в руки своих злейших врагов иезуитов, которые пытались таким способом овладеть предприятием. Однако, эта попытка потерпела позорнейшее фиаско. Как рассказывает Гримм, отбирая бумаги Дидро, враги забыли захватить его голову и его гений; они позабыли спросить у него ключ к множеству статей, которых они не могли не только понять, но даже просто прочесть. И правительство, не без влияния стоявшей на стороне энциклопедистов любовницы короля m-me Шатору, позволило прежним редакторам снова взяться за дело. В 1753 г. выходит третий том и затем, без перерыва в течение ближайших четырех лет, выходят еще четыре тома. Число подписчиков и вообще друзей Энциклопедии возрастало со стремительной быстротой. Энциклопедисты, окруженные всеобщим сочувствием, чувствовали себя силой, и бешеные нападки врагов не заставляли их, как прежде, быть чрезмерно осторожными. С каждым новым томом они становились все смелее.

Эта смелость, впрочем, была весьма относительна. По самому своему характеру издание не могло позволить себе особенного вольнодумства и для выражения своих истинных взглядов авторы должны были прибегать к окольным путям, к намекам, к хитрым обходам, имеющим целью сбить со следа врагов. Их расчет при этом основывался на том, что читатели окажутся более понятливыми, чем все официальные и неофициальные цензоры, и оценят по истинному достоинству тот хлам, которым они должны были заполнять множество страниц. «Без сомнения, у нас есть плохие статьи по теологии и метафизике, — писал Д'Аламбер Вольтеру, — но, имея цензорами богословов и при королевской привилегии, попробуйте-ка вывернуться иначе. Но зато у нас есть другие статьи, меньше бросающиеся в глаза, в которых все это исправлено. Время научит различать то, что мы думали, от того, что мы писали».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Далее фрере переходит к критике понятий причины
Отвешивая низкие поклоны религии
Он стремится к социальной революции
Биографы вольнея отмечают
Религиозное свободомыслие в эпоху возрождениЯ