<<<     ΛΛΛ     >>>   

Продолжая далее свою классификацию религиозных систем, при всем ее остроумии изобилующую натяжками и анахронизмами, Вольней, наконец, подходит к вопросу о том, как образовалось понятие бога-творца вселенной. Эту систему он называет: « Мир-машина — культ демиурга, или великого работника ». Ее мы изложим более подробно.

До сих пор теология продолжала быть теорией физических сил . Но наступило время, когда «поверхностные умы» потеряли руководящую нить или же просто утратили знание о фактах, лежавших в основе всех религиозных систем. Они исказили все до сих пор достигнутые результаты, введя в них «странную и новую химеру». Они вообразили, что вселенная это просто обычная машина, и, применяя к этому допущению сравнение, извлеченное из своих повседневных наблюдений, стали рассуждать так: «Машина сама собой не создается, ее построил существовавший до нее работник. Своим существованием она указывает на его существование. Мир — машина, следовательно, существует его творец». Так, создалось верховное и самодержавное божество. Но этого мало. Хитроумные изобретатели к этому первому парадоксу присоединили второй. К своему творцу они применили теорию человеческого разума и стали утверждать, что этот демиург сделал свою машину по плану , создавшемуся в его разуме . И так как физики, их учителя, принимали существование в сфере неподвижных звезд великого регулирующего двигателя, то теперь это существо было приписано демиургу, и из него сделали нечто от демиурга отличное, существующее само по себе и назвали его логосом (словом). А так как, кроме того, они принимали существование души мира , то-есть солнечного принципа, то в результате получилось три степени божественных существ: демиург или бог-творец, логос-слово, разум и дух, или душа. «Вот, христиане, тот роман, на котором вы основали свою троицу; вот система которая, родившись еретической в египетских храмах, будучи затем языческою перенесена в школы Италии и Греции, ныне оказывается правоверно-католической , благодаря обращению в христианство ее сторонников, учеников Пифагора и Платона».

«Таким образом, резюмирует Вольней устами все того же философа, выступающего на всемирном конгрессе народов, — божество, в своем начале бывшее чувственным и множественным действием метеоров и стихий;

Затем комбинированною силою светил, рассматриваемых в их отношениях с земными вещами;

Затем самыми этими земными вещами, благодаря смешению символов с их прообразами;

Затем двойною силою природы в двух главных ее процессах творчества и разрушения;

Затем одушевленным миром без различия движущего от движимого, действия от причины;

Затем солнечным принципом, или стихией огня, признаваемым единственным двигателем;

Таким образом, божество в конечном результате сделалось химерическим и абстрактным существом, схоластической субстанцией без формы, телом без фигуры, настоящим порождением бредящего ума, в котором разум ничего не может понять». Но несмотря на все ухищрения, неизгладимая печать его земного происхождения сохраняется в этом боге. Его свойства заимствованы, с одной стороны, из физических свойств вселенной, а с другой — из нравственных свойств человека. С течением времени, вследствие смешения народов, распадения старых государств и созидания новых, образовался невыразимый хаос религиозных мнений и догм. Богословие стало «логогрифом {Логогриф — загадка, в которой путем комбинаций букв данного слова необходимо найти ряд других слов.} древних традиций», а религия превратилась в «политическое средство управления легковерными народами».

Вольней далее кратко, но с той же остротой анализа рассматривает положительные религии — «Моисея, или культ души мира (Юпитер)», религию Зороастра, браманизм, буддизм и, наконец, «христианство, или аллегорический культ солнца под его кабалистическими именами Хрис-ен или Христос и Иезус или Иисус». На первых из этих анализов мы останавливаться не будем. Что же касается христианства, то его Вольней считает хотя и происходящим из иудейской религии, но принципиально отличным от нее вследствие того, что в его доктрине возобладали явно астрологические элементы из теологии Зароастра. Он доказывает, что ожидание Мессии имеет чисто астрологическое происхождение. Затем, чрезвычайное брожение умов, вызванное преимущественно политическими причинами, благоприятствовало возникновению легенд о действительном появлении спасителя на земле. В реальную личность христа Вольней мало верит. Возможно, — говорит он, — что кто-нибудь распустил слух, что видел «спасителя», но возможно что «какой-нибудь экзальтированный субъект вообразил себя им и создал себе сторонников, которые, лишившись своего вождя вследствие действительно происшедшего с ним, но оставшегося неизвестным случая (т.-е. казни на кресте), своими рассказами породили толки, постепенно организовавшиеся в историю» {В одном из позднейших примечаний Вольней говорит: «Точное происхождение христианства неизвестно…, никто еще с очевидностью не доказал радикального факта, т. е. реального существования персонажа, вызвавшего систему. Однако, без такого персонажа было бы трудно понять возникновение системы в определенную эпоху». Принимая во внимание исключительно подготовленную к этому среду, всеобщую экзальтацию умов, Вольней полагает, что какой-нибудь индивидуум мог сыграть требуемую роль, при чем не важно, верил ли он сам в свое признание и провозглашал себя ожидаемым персонажем, или восторгавшаяся его поведением, учением и предсказаниями толпа приписала ему эти свойства. В том и другом случае его выступления могли навлечь на него преследования, завершившиеся казнью в том виде, как это рассказывается. Такой драматический конец мог лишь повысить интерес к этому лицу и породить соответствующие легенды и представления, гармонировавшие с данным настроением умов. — Проблема христа, к которой с такой научной осторожностью, но в то же время и смелостью подходит Вольней, продолжает живо интересовать нас и ныне.}. А затем, — продолжает он, — на этой канве уже разместились события мифологических традиций , то-есть та же на земной лад рассказанная и приспособленная астрология.

Мифологические традиции гласили, например, что дева родит сына, который сотрет главу змея и избавит мир от греха . Здесь обозначалось солнце, которое в период зимнего солнцестояния, в то время, когда персидские маги составляли гороскоп наступающего года, находилось в созвездии Девы, восходившем на восточном горизонте. Поэтому солнце в их астрологических таблицах изображалась в виде младенца. А затем, в период весеннего равноденствия, оно превращалось в созвездие Овна, или агнца, победителя созвездия змея, разделившего небо.

Вольней приводит ряд таких сопоставлений и заключает их следующим образом: эти традиции, называя солнце его астрологическими и мифическими именами, называли его то Xрис , то-есть хранитель , то Иес — соединение трех букв, которое в своем цифровом значении образовало число 608 — один из солнечных периодов. В первом случае мы имеем Хрис-ен или Кришна индусов и Хрис-тос греков и вообще христиан Востока; во втором — имя, которое с латинским окончанием сделалось Иес-ус или Иисус, древнее и кабалистическое имя, применяемое к юному Вакху , тайному (ночному) сыну девы Минервы , который во всей истории своей жизни и даже своей смерти повторяет историю бога христиан , т.-е. дневного светила , эмблемами которого оба эти бога и являются.

Вся история религиозного духа — заканчивает свою речь неверующий ученый — представляет собою лишь колебания ума человеческого, который, стремясь разгадать загадки вселенной, придумывает причины, предполагает цели, строит системы и продолжает блуждать в лабиринте мук и безумств.

Эта речь есть, несомненно, подлинное выражение взглядов самого Вольнея. Судя по ней, он является совершенно убежденным, ни в одном пункте не колеблющимся атеистом, глубоко продумавшим весь вопрос о боге и религии. В самом деле, мыслитель, который так ясно видит, что понятие бога построено «по типу и образцу физических сил, материальных вещей, действующих в положительном или отрицательном направлении на чувственную организацию человека», этот мыслитель уже не может внести в свое личное мировоззрение никакого понятия божества в духе ли деизма, или пантеизма. Деистическое божество — это, ведь, тот самый демиург, великий мастер, сотворивший мир-машину, которого Вольней называет «странной химерой». Божество пантеистов, поскольку под пантеизмом не понимается простое отождествление понятий бога и природы, — представляет своего рода душу мира , разлитую в природе и являющуюся движущей силой материи, отличной от нее. Эту систему Вольней также подверг критике, доказав, что из нее родится нелепая догма о бессмертии души. Следовательно, Вольней — атеист. Но, к сожалению, он был атеистом для себя, так как не обладал тем бесстрашием и мужественной откровенностью, которые мы не раз отмечали у атеистов, его предшественников. Для него атеизм не был верой, которую необходимо проповедывать, потому что она несет спасение человечеству. Вероятно, он думал, что пропаганда атеизма несвоевременна, так как «толпа» не созрела для полного безбожия. И поэтому в тех же самых «Руинах», где в речи ученого дан такой атеистический анализ религии вообще и религий в частности, беспрестанно, хотя и без убеждения, на все лады склоняется слово «бог». Можно предположить, — и это предположение совершенно законно, — что Вольней не хотел афишировать своего атеизма и, употребляя слово «бог», придерживался привычного большинству его читателей словоупотребления. Он поступал в таком случае совершенно так же, как поступили члены Учредительного собрания атеисты, и в том числе он сам, когда к Декларации прав приклеили «верховное существо», то-есть он пытался формальной и несущественной уступкой сохранить мирные отношения со своими политическими союзниками.

В этом отношении показателен «Ответ Вольнея доктору Пристлею». Пристлей обвинил его в атеизме, с полным основанием отождествив его личные взгляды со взглядами ученого историка, произносящего атеистическую речь. Вольней не стал защищаться по существу, а только заметил, что он неответственен за эти взгляды, как не ответственен за взгляды готтентота и самоеда, высказывающихся в XXIII главе его книги. Его роль, мол, роль путешественника, размышляющего на развалинах. А вообще же он не любит скандала, не обладает по природе своей беспокойными свойствами апостола. Дух сомнения и неуверенности, по его мнению, более подобает слабости человеческого разума, так как он всегда оставляет дверь его открытой для новых истин. Что же касается до религии вообще, то он давно пришел к заключению, что на свете есть всего лишь две религии: религия здравого смысла и добродетели и религия зла и лицемерия.

Но вернемся к событиям, происходящим на конгрессе народов. После речи ученого богословы и другие защитники старых порядков набросились сначала на оратора, а затем перессорились между собой и в пылу гнева разоблачили перед народами все низменные секреты своего ремесла, все преступления и насилия, которыми держались религии. Все религии земли оказались одушевленными одним и тем же духом лжи и лицемерия, стремились к одним и тем же преступным целям. Негодующие народы хотели здесь же, на месте, истребить своих учителей, но законодатель удержал их. И покаялись попы и цари. Первые оправдывались: «Народы так суеверны! Они сами вызвали наши заблуждения!». А вторые говорили: «Народы так покорны и так невежественны! Они сами распростерлись под игом, которое мы едва осмеливались им показать». Мораль, которую извлекли из этих признаний законодатель и народы, не нуждается в комментариях.

В заключительной речи (гл. XXIV) законодатель подводит ряд итогов, вполне отвечающих той материалистической и атеистической философии, которою проникнут Вольней. Практический же вывод в области религии, вполне совпадающий с тем решением, к которому после долгих колебаний и ожесточенной классовой борьбы пришла французская революция, гласит: «Чтобы жить в согласии и мире, нужно провести демаркационную линию между вещами, доступными проверке, и теми, которые не могут быть проверены, и отделить нерушимой стеною мир фантастический от мира реального, т.-е. нужно отнять у богословских и религиозных мнений всякое влияние на гражданскую жизнь ».

Отделение церкви от государства является, таким образом, практическим выводом из той разрушительной критики, которой подверг Вольней религию в своей замечательной по тому времени книге.

4. Борьба с католицизмом при революционном правительстве. (1792—1795).

Народное восстание 10 августа 1792 года положило конец конституционной монархии и цензовому избирательному праву, т.-е. положило конец господству верхних слоев буржуазии. Под непреодолимым давлением народных низов Законодательное собрание сдвигается влево и сменивший его Конвент уже является — по крайней мере, формально — представительством всего французского народа. Провозглашается республика (22 сентября 1792 г.), и революция вступает в новую фазу своего развития.

Две партии, ведущие в Конвенте борьбу между собою — жирондисты и монтаньяры, несмотря на редкую противоположность интересов тех слоев буржуазии, которые они представляют, не проявляют значительного принципиального расхождения в своем отношении к религии и к церкви. Как среди жирондистов, бывших партией средней деловой буржуазии, так и среди монтаньяров — партии преимущественно мелкой буржуазии, замечаются индивидуальные отклонения в сторону атеизма и решительной борьбы с религией, но эти отклонения ни в чем не отражаются на общей линии поведения Конвента, которая направляется главным образом практическими соображениями реальной политики.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В провозглашении самостоятельности человеческой воли
Он нанес религии непосредственно была небольшая книга здравый смысл
Преследуют меня за атеизм
Крайняя ступень развития религиозного неверия xvii века
В интересующей нас области религиозных вопросов проникновение реформации в англию знаменовало