<<<     ΛΛΛ     >>>   

что обусловленность того или иного государственного устройства географической средой относится к тому типу связей, который современные социологи назвали бы не отношением причинной необходимости, а отношением воздействия. Та или иная причина воздействует таким образом, что возникновение данного государственного строя становится более вероятным, чем какого-либо другого. Кроме того, деятельность законодателя часто заключается в том, чтобы противодействовать прямому влиянию природных явлений, но внести их в детерминистскую структуру человеческих законов, которые сопротивляются прямому стихийному, естественному действию явлений природы13. В жесткий детерминизм климата Монтескье верит меньше, чем утверждает. Если он слишком упрощенно допускал, как многие его современники, что темперамент и чувствительность людей находятся в полной зависимости от климата, если он при этом пытался установить принцип вероятности в связях между внешними факторами и некоторыми режимами, то вместе с тем он признавал многообразный характер влияющих на них причин и возможность воздействия законодателя. Смысл таких воззрений заключается в том, что среда не играет определяющей роли в организации государственной власти, влияет на нее и способствует ее ориентации в определенном направлении14.
В ходе рассуждения о других определяющих факторах Монтескье касается соотношения числа жителей и существующих ремесел15, ставя для нас основополагающую проблему численности населения, средств производства и организации труда.
Как правило, разумеется, число жителей находится в зависимости от возможностей сельскохозяйственного производства. В каждом данном обществе может проживать столько людей, сколько могут прокормить земледельцы. Вместе с тем если земля обрабатывается лучше, то земледельцы способны прокормить не только самих себя, но и других. Необходимо при этом, чтобы земледельцы хотели производить больше того, что обеспечивает их собственное существование. Необходимо, таким образом, побудить земледельца к возможно большему производству продуктов и содействовать обмену продукции, произведенной в городах ремесленниками и фабрикантами, на продукты земледелия, произведенные в сельской местности. Монтескье приходит к выводу, что для того, чтобы побудить крестьянина производить больше, ему нужно привить вкус производить больше, чем требуется.
Верная мысль. В слаборазвитом обществе процесс ускоренного развития можно начать только при условии создания у крестьян, живущих в традиционных условиях, новых потреб-
57

ностей. Необходимо, чтобы у крестьянина появилась потребность иметь больше, чем он привык иметь. Такой излишек, пишет Монтескье, может дать крестьянину только ремесленник.
А далее он продолжает: «Машины, предназначающиеся для облегчения промышленного труда, не всегда бывают полезны. Если какое-нибудь изделие продается по умеренной цене, выгодной как для покупщика, так и для работника, то машина, которая упростит его производство, а следовательно, сократит число рабочих, будет иметь пагубное действие. Если бы водяные мельницы не находились во всеобщем употреблении, я не считал бы их столь полезными, как это обыкновенно полагают, гак как они оставили бесчисленное множество рук без работы, отняли у многих людей воду и лишили плодородия многие земли» (ibid., р. 692).
Интересный текст. Эти машины призваны погубить ремесла, или, если говорить в современном стиле, менее изысканном, чем у Монтескье, это машины, сокращающие время труда, необходимого для производства изделий ручной работы. Беспокойство Монтескье вызвано тем, что мы называем технологической безработицей. Если с помощью этой машины то же самое изделие будет произведено в короткое время, то из процесса производства будет выведено какое-то число рабочих. Поэтому он проявляет тревогу, какую проявляли люди каждого поколения на протяжении двух последних столетий.
При таком рассуждении, естественно, опускается понятие, ставшее основополагающим принципом всякой современной экономики, — понятие производительности труда. Если тот же предмет производится за более короткое время, то освободившихся рабочих можно использовать на другой работе и повысить тем самым в целом объем производства других продуктов, необходимых всему обществу. Эти слова показывают, таким образом, что автору в его воззрениях не хватило одного элемента, который между тем был известен в его время — энциклопедисты его поняли. Он не уловил экономической важности научного и технического прогресса. Пробел этот довольно странен для Монтескье, который живо интересовался ремесленным производством и науками. Он написал немало работ о научных и технических открытиях. Однако он не уловил механизма, с помощью которого сокращение времени, необходимого для производства данного изделия, позволяет использовать больше рабочих и увеличить общий объем производства16.
Я подошел теперь к третьему этапу своих поисков, касающихся хода мыслей Монтескье. В какой мере, насколько дальше идет он в своей аналитической социологии и суждениях о множественности причин? Каким образом ему удается воссоздать единое целое?
58

Я считаю, что именно в той мере, в какой представлена в его труде «О духе законов» обобщающая концепция человеческого общества, изложенная в XIX книге, которая посвящена общему духу нации.
«Многие вещи, — пишет Монтескье, — управляют людьми: климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого образуется общий дух народа.
Чем более усиливается в народе действие одной из этих причин, тем более ослабляется действие прочих. Над дикарями властвуют почти исключительно природа и климат, китайцами управляют обычаи, в Японии тираническая власть принадлежит законам, над Лакедемоном в былое время господствовали нравы; принципы правления и нравы старины господствовали в Риме» (ibid., р. 558).
Этот текст требует пояснения. В первом абзаце представлено многообразие причин, опять-таки с перечислением скорее эмпирического, чем систематического характера. Вещи, которые руководят людьми, могут относиться к явлениям природы, как, например, климат; могут представлять собой социальные факторы, такие, как религия, законы или принципы правления; могут олицетворять историческую преемственность и традиции, характеризующие любое общество, т.е. то, что Монтескье называет примерами прошлого. Вместе все эти вещи образуют общий дух нации. Дух нации есть, таким образом, не специфическая причина, которую можно сравнить с любой другой, а совокупность, слагаемая из физических, социальных и моральных причин.
Общий дух нации — это совокупность, которая позволяет понять, что составляет отличие и единство данной общности людей. Есть общий дух Франции, общий дух Англии. Множественность причин переходит в единство общего духа при том, что последний не исключает специфической причинности. Общий дух нации не служит доминирующей, полной причиной, включающей в себя все остальное. Это характерные черты, которые с течением времени приобретает данная общность людей в результате производимого на нее множества воздействий.
К этому Монтескье добавляет еще одно суждение, которое по логике вещей не вытекает из двух предыдущих, а именно: в ходе истории может случиться так, что один из факторов может постепенно стать преобладающим. Таким образом, просматриваются наметки теории, остающейся до сегодняшнего дня классической, — о том, что в архаических обществах главенствующая роль материальных факторов оказывается более сдерживающей, чем в обществах, как он сам бы сказал, цивилизованных.
59

Но, возможно, при этом по поводу таких старых наций, как, например, Франция и Англия, он мог бы сказать, что они в меньшей степени подвержены воздействию физических факторов — климата или качества территории — в сравнении с действием моральных факторов. В некоторые моменты истории какой-либо из факторов действует сильнее и накладывает свой отпечаток на поведение той или иной общности людей.
Я склоняюсь к мнению, что автор называет общим духом нации то, что американские антропологи называют культурой нации, то есть определенный образ жизни и общественных отношений, который, однако, служит скорее следствием, чем причиной, результатом воздействия комплекса физических и моральных факторов, с течением времени смоделировавших определенную общность людей.
Монтескье вместе с тем, то прямо, то косвенно, проводит мысль о двух вероятных вариантах обобщения. Одним может быть преобладающее влияние политического строя, а другим — общий дух нации.
Что касается первого варианта, то есть преобладающего влияния политических институтов, то его можно интерпретировать двояко. Речь идет либо о преобладающем влиянии в причинном смысле этого слова, либо о доминирующем воздействии в отношении того, что прежде всего интересует каждого изыскателя, как мы выразились бы на современном языке, в отношении наших ценностей, то есть классификации различных аспектов существования общества по их значимости.
Тексты Монтескье не позволяют нам сделать категорический выбор между двумя этими интерпретациями. Часто кажется, будто он принимает их обе одновременно. Похоже, среди факторов, действующих в историческом плане, главными служат политические институты. Но мы могли бы задать ему вопрос или возразить: главными по отношению к чему? Вероятно, он ответил бы: по отношению к размерам стран, по отношению к тому, насколько они богаты или бедны, то есть, в конечном счете, по отношению к тому, что является главным образом объектом научного интереса исследователей.

Что касается общего духа нации, то автор возвращается к теории политического строя, изложенной им в своих первых книгах, поскольку, с его точки зрения, политический строй может существовать только при наличии у народа соответствующего восприятия, в котором этот строй нуждается. Общий дух народа — это то, что более всего способствует сохранению такого восприятия или принципа, необходимого для существования политического строя.

Общий дух нации нельзя сравнивать с созидательной волей личности или группы. Он не сходен с экзистенциалистским
60

выбором Канта или Сартра, как единожды принятое решение, которое положено в основу множественности поступков или ситуаций существования индивидуума или группы людей. Общий дух народа — это образ жизни, образ действия, образ мысли и чувства отдельно взятой, географически и исторически сложившейся общности людей.
В конечном счете, понятие «общий дух народа» или нации выполняет две функции: оно позволяет сгруппировать отдельные суждения, не будучи всецело обобщающим и включающим другие суждения толкованием, и, кроме того, дает возможность перейти от политической социологии к социологии общесоциальной.
«Островитяне, — пишет, касаясь этого вопроса, Монтескье, — более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обыкновенно небольших размеров; там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой; от больших империй они отделены морем, и тирания не может получить от них поддержку; море преграждает путь завоевателям; островитянам не угрожает опасность быть покоренными, и им легче сохранять свои законы» (ibid., р. 534).
Многие из этих фраз спорны, но нас прежде всего интересует методический подход Монтескье. В этом плане мы видим в указанной главе, как определенное географическое положение благоприятствует некоему типу политических институтов, но этому типу не дается какого-либо определения.
В главе 27-й книги XIX «Каким образом законы могут способствовать образованию нравов, обычаев и характера народа», касающейся Англии, Монтескье раскрывает (если читать этот текст с учетом 6-й главы XI книги об английской конституции), каким образом теория принципа правления сочетается с теорией общего духа нации и как многие отдельные аналитические формулировки могут быть объединены в обобщающий анализ определенной человеческой общности так, чтобы этот всеобъемлющий анализ не вступал в противоречие с множеством частичных оценок.
3. Исторические факты и моральные ценности
Фундаментальный вопрос всей исторической социологии можно сформулировать следующим образом: обречен ли социолог только исследовать многообразие социально-политических институтов или он может высказывать свои суждения с оценкой того или иного из них? Иначе говоря, должен ли он ограничиваться анализом рабства или либеральных институтов,
61

не имея возможности дифференцировать их, классифицировать по моральным или человеческим достоинствам.
И еще: в том случае, когда социолог исследует многообразие политических институтов, обязан ли он только поочередно анализировать их, не приводя в систему, или он может при всем их многообразии отмечать общие черты? Эти два противопоставления не обязательно с точностью накладываются друг на друга. Но хотя они и не эквивалентны, их можно сопоставить в том случае, если критерии, определяющие наши оценки, будут одновременно общепринятыми критериями.
Для анализа этих проблем лучше всего обратиться к понятию, которое является центральным в работе «О духе законов», а именно к понятию закона. В конце концов, великая книга Монтескье называется «О духе законов», и поэтому в анализе понятия или понятий «закон» мы найдем решение проблем, которые я только что сформулировал.
Термин «закон» для нас, современных людей, взращенных на философии Канта и на логике, которую мы изучали со школьной скамьи, имеет два значения.
Закон может быть установлением законодателя, приказом, отданным компетентной властью, которая обязывает нас поступать так, а не иначе, предписывает или запрещает. Назовем первое значение закона предписывающим законом и оговоримся сразу, что предписывающий закон, позитивный закон, закон, установленный законодателем, отличается от нравов или обычаев тем, что он точно сформулирован, тогда как обязательства или запреты нравственные не разработаны, не определены кодексом и обычно не предусматривают тех же видов наказания.
Под законом можно подразумевать также причинную связь между основанием и следствием. Например, если мы утверждаем, что рабство есть необходимое следствие определенного климата, то мы имеем причинный закон зависимости, устанавливающий постоянную связь между географической средой определенного типа и специфическим политическим институтом — рабством.
Кстати, Монтескье пишет, что «занимается исследованием не законов, а Духа законов. Положительные законы, — утверждает он, — должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату — холодному, жаркому или умеренному, — качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов — земледельцев, охотников или пастухов, — степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законо-
62

дателя, порядком вещей, на котором они утверждаются. Их нужно рассмотреть со всех этих точек зрения. Это именно я.и предполагаю сделать в настоящей книге. В ней будут исследованы псе эти отношения; совокупность их образует то, что называется »Духом законов"» (ibid., р. 238).
Монтескье стремится, таким образом, найти законы причинной зависимости, обусловливающие законы предписывающие. В приведенном отрывке дух законов — это не что иное, как совокупность связей между предписывающими законами различных человеческих обществ и различными факторами, способными воздействовать на них или предопределять их. Дух законов — это совокупность причинных взаимосвязей, обусловливающих предписывающие законы. Но тот факт, что мы используем, как это делает и Монтескье, термин «закон» в двух этих значениях, может привести нас к недоразумениям и затруднениям.
Если бы ход мыслей Монтескье вернулся к предыдущим формулировкам, исследование его работы проходило бы значительно легче. Предписывающие законы стали бы тогда объектом изучения, а причинные взаимосвязи объяснением этих законов. Если бы такая интерпретация оказалась верной, то Монтескье точно соответствовал бы своему портрету, написанному Опостом Контом и некоторыми современными ему исследователями. Л. Альтюссер, например, считает, что если даже предположить, что Монтескье так не думал, то, значит, ой должен был так Думать17. Если бы такая гипотеза оказа-.\ась верной, то все было бы очень просто. Монтескье стал бы lia путь детерминистской философии законов. Это позволило вы ему установить многообразие законодательств и дало возможность объяснить это множественностью факторов, влияющих на группы людей. Философия детерминизма сомкнулась бЬт с философией бесчисленного разнообразия форм жизни общества. Монтескье ограничился бы тем, что из исследований причинности извлек прагматические результаты, предопределив пожелания законодателя.
4 .Кстати, по этому поводу у Монтескье есть хорошо извест-цые слова:
'«Я пишу не с целью порицать установления какой бы то ни было страны. Каждый народ найдет в моей книге объяснение |р' «^чествующих у него порядков, и она, естественно, приведет I'· ^заключению, что Предлагать в них какие-нибудь изменения 1[         порядков имеют право только те лица, которые получили » рождения счастливый дар проникать одним взглядом гения 1 рею организацию государства... Если бы я мог сделать так, .люди получили новые основания полюбить свои обязан-своего государя, свое отечество и свои законы, чтобы
63

они почувствовали себя более счастливыми во всякой стране, при всяком правительстве и на всяком занимаемом ими посту, — я счел бы себя счастливейшим из смертных» (ibid., р. 230).
Конечно, эти слова включены в предисловие «О духе законов» и, возможно, диктуются обстоятельствами. Но вме;сте с тем если можно допустить, что Монтескье придерживался строго детерминистской философии, то почему бы не допустить, что он был сугубо консервативным мыслителен. Если предположить, что политические институты общества непременно определяются совокупностью обстоятельств, то легко сползти к выводу, что реально существующие институты — лучшие из всех возможных. Остается только выяснить, не нужно ли уточнить: в лучшем или худшем из возможных миров,
К сказанному можно добавить, что у Монтескье имеется немало отрывков, в которых даются советы законодателям.
Конечно, советы законодателям не противоречат детерминистской философии и философии частностей. Если наличие какого-либо политического строя объясняется определенным воздействием, то вы вправе стремиться к тому, чтобы выяснить, что необходимо сделать для достижения тех или иных целей. Например, мы доказали, что законодательство обусловлено духом нации, поэтому вполне логично сформулировать совет: устанавливайте предписывающие законы сообразно духу этой нации. Знаменитая глава о духе французской нации кончается сонетом: «Не мешайте же этому народу серьезно заниматься пустяками и весело — серьезными делами» (ibid., р. 55 9). Таким же образом, когда политический строй доведен до соответствия своей природе и своему принципу, становится легче показать, какие законы сообразны этому строю. Например, если республика основана на равенстве граждан, то легко сделать логический вывод: законы воспитания или экономические законы должны соответственно благоприятствовать воспитанию чувства свободы и сдерживать накопление богатства.
Детерминистская философия не исключает советов, если эти советы имеют отношение либо к данным географическим условиям, либо к духу нации, либо к природе политического строя. Иначе говоря, это относится к условным или гипотетическим потребностям. Законодатель вникает в сложившуюся конъюнктуру и формулирует установления, которые, по его мнению, требуются то ли для поддержки политического строя, то ли для содействия процветанию нации. Такого рода советы относятся к категории, которую Леви-Брюль назвал бы рациональным ремеслом, основанным на науке; это практические результаты научной социологии.
64

Однако в работе «О духе законов» имеется много таких мест, где Монтескье не дает практических советов законодателю, но морально осуждает тот или иной политический институт. Наиболее знамениты в этом плане главы XV книги, касающиеся рабства, а также 13-я глава книги XXV, названная «Почтительнейшее заявление инквизиторам Испании и Португалии», в которой звучит резкий протест против инквизиции. Монтескье неоднократно позволяет себе высказывать возмущение той или иной формой организации общества.
Во всех этих текстах он выступает в качестве судьи и осуждает не как социолог, а как моралист.
Все эти протесты можно объяснить тем, что Монтескье — человек, а не только социолог. Как социолог он анализирует рабство. Но когда он им возмущается — в нем говорит человек. Когда он клеймит или защищает, он забывает о том, что он пишет книгу по социологии.
Однако такая интерпретация Монтескье, которая приписывает ему как человеку, но не как ученому суждения морального характера, вступает в противоречие с содержанием ряда самых важных текстов книги I, где он излагает теорию различных видов законов.
Начиная с 1 -й главы I книги Монтескье утверждает, что позитивным законам предшествовали отношения справедливости или несправедливости. Но если последовательно придерживаться в ходе рассуждений теории частностей и детерминистской философии, то можно сказать: справедливо или несправедливо то, что предписано положительными законами и установлениями законодателя, задача же социолога заключается попросту в том, чтобы изучить, что именно законодатели в разные эпохи и в разных общественных системах считали справедливым или несправедливым. Монтескье же безоговорочно утверждает, что это не так: «Надо признать, что отношения справедливости предшествуют установившему их положительному, закону». И далее: «Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, — значит утверждать, что до того, как был начертан круг, его радиусы не были равны между собой» (ibid., р. 2 33).
Иначе говоря, если принимать всерьез эту формулировку Монтескье, то следует считать, что он верит в отношения справедливости, в принципы той справедливости, которая предшествовала положительным и общепризнанным законам. Эти отношения справедливости, которые предшествовали положительному закону, таковы: «Например, если существует общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого общества; если разумные существа облагодетель-                                                 65

ствованы другим существом, они должны питать к нему благодарность; если разумное существо сотворено другим разумным существом, то оно должно оставаться в той же зависимости, в какой оно находилось с первого момента своего существования; если разумное существо причинило зло другому разумному существу, то оно заслуживает, чтобы ему воздали таким же злом, и т.д.» (ibid.).
Такое перечисление не носит систематического характера. Но в нем просматривается тот факт, что в конечном счете все ограничивается двумя понятиями: человеческое равенство и взаимность. Такие законы разума, такие высшие законы основаны на естественном равенстве людей и на обязательствах взаимности, вытекающих из этого основополагающего равенства.
Эти законы, предшествующие положительным законам, совершенно очевидно, не являются законами причинной зависимости, они суть законы предписывающие, установленные не по воле отдельных законодателей, а существующие неотделимо от природы или человеческого разума.
Таким образом, возникает третий вид закона. Помимо положительных законов, введенных в различных обществах, помимо законов взаимозависимости, устанавливающих отношения между этими положительными законами и факторами, воздействующими на них, существуют объективные универсальные законы, законодатель которых неизвестен, если, конечно, им не является сам Господь Бог, что, кстати, Монтескье дает понять, хотя мы не можем с уверенностью утверждать, что он подразумевает именно это.
Мы подошли, таким образом, к главной проблеме исследования работы «О духе законов».
Можно себе представить, что эти законы природы и эти общепринятые законы разума не нашли себе места в изложении оригинальных мыслей Монтескье. Он мог оставить при себе свои соображения на этот счет либо из осторожности, либо по привычке, поскольку революционеры всегда в чем-то гораздо более консервативны, чем они себя считают. Что действительно революционно у Монтескье, так это социологическое исследование положительных законов, детерминизм, который он применил в исследовании социальной природы. Можно сказать, что логика его воззрений содержала только три элемента: многообразие положительных законов, объяснение этого многообразия многочисленными факторами и, наконец, практические советы законодателю на основе научного толкования законов. При таком подходе можно сказать, что Монтескье был поистине социологом-позитивистом, который разъяснял людям, почему они живут так, а не иначе. Социолог
66

понимает других людей лучше, чем они сами себя понимают; он раскрывает причины, обусловливающие форму жизни общества в различных климатических условиях и в разную эпоху, он помогает каждому обществу жить сообразно своей собственной сути, то есть в соответствии со своим политическим устройством, климатом, общим духом. Любые оценки всегда подчинены цели, которую мы перед собой ставим и которая подсказана нам существующей действительностью. В этой схеме не находят места общие законы человеческого разума или человеческой природы. Глава 1-я книги I в этом смысле либо непоследовательна, либо остается в учении Монтескье пережитком традиционного мышления.
Лично я считаю, что приведенное выше рассуждение оправдывает Монтескье. Я не думаю, что только осмотрительностью автора можно объяснить 1 -ю главу I книги. Тем не менее *я не убежден, что детерминистская философия в ее целостности была бы кем-нибудь полностью и до конца осмыслена. Потому что если до конца следовать логике такого рода философии, то было бы невозможно вынести какое-либо общепринятое суждение по поводу поддающихся сравнению положительных факторов республиканского и деспотического режимов. Вместе с тем Монтескье, конечно же, хочет исследовать многообразие политических институтов и одновременно сохранить право высказать свои суждения по поводу этого многообразия.
Какова же все-таки философия, к которой он устремляется с некоторой нерешительностью?
Монтескье пытается, с одной стороны, объяснить многообразие положительных законов причинностью, а с другой — найти общепринятые критерии, которые дали бы ему возможность обосновать ценностные и моральные суждения, касающиеся изучаемых политических институтов. Эти критерии в том виде, в каком он их представляет, весьма абстрактны и все сводятся к понятию или равенства, или взаимности. В конечном счете политические институты, которые он категорически осуждает, — рабство и деспотизм, оказываются в его глазах противоречащими характеру человеческой природы и человеку как таковому. Эти две формы политических структур не соответствуют естественным стремлениям человека.
Однако трудность заключается в том, чтобы этим общепринятым универсальным предписывающим законам найти логическое объяснение с точки зрения философской мысли Монтескье, которая в определенных отношениях остается философией детерминистской.
.   Монтескье в 1-й главе книги I в качестве выхода из положения предлагает своего рода иерархическую лестницу нео-
67

душевленного и одушевленного, от неорганической природы до разумного человека. «Все, что существует, имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека» (ibid., р. 232). Когда речь заходит о материальном мире, эти законы просто-напросто носят причинный характер. В таком случае речь идет о законах неотвратимых, которые не могут быть нарушены. Когда мы подходим к живой материи, законы также причинны, но обладают более сложной природой. Наконец, когда мы имеем дело с человеком, эти законы, утверждает Монтескье, действуют на разумное существо, они могут быть нарушены, поскольку с разумом приходит свобода. Законы, имеющие отношение к поведению человека, не относятся к типу неотвратимой причинности.
Другими словами, философия, позволяющая сочетать научное толкование положительных законов с соблюдением императивов общепринятого характера, является философией с классификацией существ, ведущей к многообразию законов. Эта классификация охватывает сферу неорганической природы, где действуют неизменные законы, и далее вплоть до человека, подверженного действию рациональных законов, которые он в состоянии нарушить.
Отсюда формулировка, всегда представлявшаяся парадоксальной: «Но мир разумных существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как мир физический, так как, хотя у него и есть законы, по своей природе неизменные, он не следует им с тем постоянством, с которым физический мир следует своим законам. Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограничены и поэтому способны заблуждаться и что, с другой стороны, им свойственно по самой их природе действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают неизменно своих первоначальных законов, и даже тем законам, которые они создают сами для себя, они подчиняются не всегда» (ibid., р. 23 3). Этот текст может быть истолкован как ставящий разумный мир ниже мира физического, поскольку рациональные законы разумного мира, воздействующие на людей, могут быть ими нарушены. В действительности же философ не обязан рассматривать возможное нарушение рациональных законов как признак того, что разумный мир стоит ниже физического, он может скорее видеть в этом выражение и доказательство свободы человека.
Можно упрекнуть Монтескье за его идею классификации неодушевленного и одушевленного мира и разнородности законов в зависимости от природы субъектов: он смешивает два понятия законов, законов причинного характера и законов предписывающих. Теория иерархической классификации, по-
68

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В своей истории былого образа правления францией
Арон Р. Этапы развития социологической мысли социологии 11 развития
Арон Р. Этапы развития социологической мысли социологии 11 общество
Постигая какую либо важную составную часть действительности понятий исследования
Обществам своего времени