<<<       >>>   

Так упреки Истмена по поводу острот–бессмыслиц лишены смысла, поскольку Фрейд и не ставил перед собой задачу их анализа.

Более того, у него есть прямые высказывания по этому поводу.

“Краткого дополнительного изложения заслуживают те остроты–бессмыслицы, которые не нашли себе полного изложения в тексте.

При том значении, которое наше изложение признает за моментом “смысла в бессмыслице” может появиться искушение рассматривать каждую остроту, как остроту–бессмыслицу. Но это — необязательно, так как только игра мыслями ведет неизбежно к бессмыслице, другой источник удовольствия от остроумия, игра словами, производит только иногда такое впечатление и не вызывает закономерно связанной с ним критики.

...К остротам–бессмыслицам примыкает целый ряд продукций, построенных по типу острот и не имеющих подходящего названия, но могущих претендовать на наименование “кажущегося остроумия, но могущих претендовать на наименование “кажущегося остроумным слабоумия”. Их существует бесчисленное множество; я хочу привести только два примера. Некто, сидя за столом, куда была подана рыба, хватает дважды обеими руками майонез и затем проводит ими по волосам. На удивленный взгляд соседа он, как бы замечая свою ошибку, извиняется: Pardon, я думал, что это шпинат.

Или: Жизнь, это — цепной мост, — говорит один. — Почему? — спрашивает другой. — А разве я знаю? — отвечает первый.

Эти крайние примеры оказывают свое действие, потому что они будят ожидание остроты, так что каждый невольно старается найти скрытый за бессмыслицей смысл. Но смысла нет никакого. Это — действительно бессмыслицы. Этот мираж создает на одно мгновение возможность освободить удовольствие от бессмыслицы. Эти остроты не совсем лишены тенденции; это — “провокации”, они доставляют рассказчику удовольствие, вводя в заблуждение и огорчая слушателя. Последний утешается возможностью стать самому рассказчиком”[13].

Итак, для Фрейда психический акт остроты, юмора и комизма — разные переживания. Механизм остроты, по его мнению, во многом совпадает с механизмом сновидений (изображение при помощи противоположности, непрямое изображение, замена мысли намеком, деталью, символикой и т.д.). Сами остроты могут не иметь никакой цели, в ином случае — тенденциозность. Только тенденциозная острота подвержена опасности натолкнуться на людей, которые не хотят ее выслушать.

Тенденции в развитии остроумия, по Фрейду, легко обозреть. Там, где острота не безобидна, она является либо враждебной, обслуживающей агрессивность, сатиру, оборону, либо скабрезной, которая служит для обнажения. При этом сальность — это как бы обнажение лица противоположного пола, на которое она направлена. Первоначальным мотивом сальности является удовольствие, испытываемое от рассматривания сексуального в обнаженном виде. Либидо рассматривания и ощупывания существует у каждого активно и пассивно, в мужском и женском виде.

Для тенденциозной остроты нужны, в общем–то, три лица: кроме того лица, которое острит, нужно второе лицо — объект враждебной или сексуальной агрессивности, и третье лицо, на котором достигается цель остроты, т.е. извлечение удовольствия.

Замечая, что сальный разговор чрезвычайно излюблен простым народом, Фрейд относит само появление остроумия лишь в высокообразованном обществе.

Человек, живя в таком обществе, не может дать освобождения агрессивности при помощи действия, поэтому–то он создает новую форму остроумия, которое имеет целью завербовать это третье лицо против врага. Делая врага мелким, низким, смешным, человек создает себе окольный путь наслаждения, которое и подтверждается смехом третьего лица.

“Острота позволяет нам использовать в нашем враге все то смешное, которого мы не смеем отметить вслух или сознательно; таким образом, острота обходит ограничения и открывает ставшие недоступными источники удовольствия. Далее, она подкупает слушателя благодаря тому, что она доставляет ему удовольствие, не производя строжайшего испытания нашей пристрастности, как это мы сами делаем иной раз, подкупленные безобидной остротой, переоценивая содержание остроумно выраженного предложения. В немецком языке существует очень меткое выражение: “Насмешники привлекают на свою сторону”...

Если... препятствие для агрессивности, обойденное с помощью остроты, было внутренним — эстетический протест против ругани, — то в других случаях оно может быть чисто внешнего происхождения. Таков случай, когда светлейший, которому бросилось в глаза сходство его собственной персоны с другим человеком, спрашивает: “Служила ли его мать когда–либо в резиденции?” и находчивый ответ на этот вопрос гласит: “Мать не служила, зато мой отец — да”. Спрошенный хотел бы, конечно, осадить наглеца, который осмелился опозорить таким намеком память любимой матери, но этот наглец — светлейший князь, которого он не смеет ни осадить, ни оскорбить, если он не хочет искупить этой мести ценою всей своей жизни. Это значило бы, таким образом, молча задушить в себе обиду, но к счастью, острота указывает путь отмщения без риска, принимая этот намек с помощью технического приема унификации и адресуя его нападающему светлейшему князю. Впечатление остроты настолько определяется здесь тенденцией, что мы при наличии остроумного ответа склонны забыть, что вопрос нападающего сам остроумен, благодаря содержащемуся в нем намеку.

Внешние обстоятельства так часто являются препятствием для ругани или оскорбительного ответа, что тенденциозная острота особенно охотно употребляется для осуществления возможности агрессивности или критики лиц вышестоящих или претендующих на авторитет. Острота представляет собой протест против такого авторитета, освобождение от его гнета. В этом же факте заключается ведь и вся прелесть карикатуры, по поводу которой мы смеемся даже тогда, когда она мало удачна, потому только, что мы ставим ей в заслугу протест против авторитета”[14].

Фрейд как юморист

Приведенные выше примеры, использованные Фрейдом, не единичны. В тексте своей работы аргументы в защиту того или иного положения довольно пространны, они касаются в основном приемов шуток и острот. Но описание и последующая классификация требуют соответствующих примеров, которые и приводит Фрейд с кажущимся читателю удовольствием.

При шутке на первом плане стоит удовлетворение от осуществления, например, унификации и созвучия двух слов.

Профессор Кёстнер, преподававший физику в Геттингене в XVIII веке, на вопрос о возрасте, заданный им студенту по фамилии Война, получив ответ, что студенту 30 лет, воскликнул: “Ах, в таком случае я имею честь видеть тридцатилетнюю войну”.

Примером, выясняющим разницу между шуткой и собственно остротой, является высказывание, которым член министерства в Австрии отвечал на вопрос о солидарности кабинета:

“Как мы можем вносить одинаковые предложения, когда мы не выносим друг друга”.

Противоположность модификации (“вносить — выносить”) соответствует разногласию, которое утверждает мысль и служит ему изображением. Острота, по Фрейду, может обслуживать обнажающую, враждебную, циничную, скептическую тенденцию. Фрейд одновременно исходит из того, что важно проникнуть в знание субъективных условий в душе того, кто эту остроту создал, имея в виду остроту Гейне:

 <<<       >>>   

Слишком погрязло в восторженном созерцании созерцании очевидностью
3 обвинитель
Все же оценивает происходящее довольно верно
Беспомощностью человеческого недомыслия искусство посылка
13 института