<<<     ΛΛΛ     >>>   

Л. П. Странно слушать ваши слова о терапии, странно, что вы можете использовать кафе и могилу, как "помещение" для нее. Это странное сопоставление вытекает из вашей книги "Сновидения и подземный мир", которая одновременно и непонятная, и очень вольная, и очень юмористическая. Возможно, вас нужно читать в жанре черной комедии.

Д. Х. Способ, которым я пишу о психоанализе, и способ, каким я практикую, связаны с событиями смерти. Не с успехом, не с излечением. Приятие всего, чтобы не случилось в жизни, значительно лучше. Но это не точка зрения психоанализа. Это точка зрения души. Это не для дальнейшей, смазанной адаптации, чтобы сделать скольжение лучше. Это больше для пробуждения чувства индивидуальности, которое приходит со смертью, с роком. Моя смерть. Очень трудно примириться с этим, с тем, что смерть делает каждый момент моей жизни. Это интервью само должно быть связано со смертью, иначе нет смысла в интервью, если не затронуть эту тему. Кафе и могила. Могила должна касаться нашего разговора достаточно, чтобы сделать его стоящим. Это не только для успеха самого интервью. Жизненный аспект - это еще не все.

Должно быть затронуто нечто, что заставит вас замереть на минуту - от чего вы содрогнетесь и скажете: "Боже мой! Что-то здесь произошло..." Сможем ли мы это сделать или нет, кто знает - но это важный момент наступает через соединение того, что мы делаем, и того, о чем мы говорим, со смертью.

Л. П. И тем не менее это не трагично. У вас нет трагического стиля или трагического взгляда на терапию.

Д. Х. Это не трагично, но это придает серьезность. То, в чем мы больше всего нуждаемся. Следует иметь в виду, что трагическое, кажется, развивает огромное эго. Оно приложимо к огромным фигурам, но проглатывает человека менее значительного. Чувствование собственной трагедии заставляет вас чувствовать себя ужасно важным. Мы должны подойти к ней со всей серьезностью. Трагедия предлагает три вещи... серьезность, важность, значимость и необходимость. Необходимость, поскольку "это не может быть иначе, должно быть только так". Можем ли мы удержать необходимость, эту греческую "ананке" (богиню судьбы), без снижения героического трагического звучания? Для греков "ананке" включена во все, но не все трагично. Таким образом, мы можем рассматривать терапию очень серьезно и то, что происходит, как очень важное и необходимое; но это не означает, что она должна быть трагической - и это оставляет терапию открытой для возможностей комического. В судьбе странно то, что в ней так много комических переворачиваний и даже счастливых концов. В кафе, вы знаете, стулья предоставляют всем - чудакам и сумасшедшим, и депрессивным. В конце концов, наша судьба, как сказал Юнг, проявляется в наших образах - и они не все трагические, даже если требуют серьезности от нас.

Л. П. Терапевтические отношения с аналитиком играют меньшую роль в вашей терапии, чем терапевтические отношения с миром образов, воображаемого и воображения.

Д. Х. Будьте осторожны: не делайте слишком жесткого деления на отношение к аналитику и отношения к миру образов. В конце концов, аналитик и пациент тоже образы в мире образов, разыгрывающие фантазии. Я только предпочитаю начинать с фантазии, а не с человека, вот и все. И фантазии не такие легкие, не такие простые.

Л. П. Разрешите процитировать мне то, что вы написали об этом в "Мифе анализа": "Давайте не верить, что фантазии легкое дело. Когда пациенты Фрейда ложились и начинали припоминать, ассоциировать, они находили свои фантазии очень обескураживающими... Фрейд также находил их обескураживающими... рассказчик и слушатель не смотрят друг на друга. Стыд вокруг наших фантазий свидетельствует об их важности... Я буду сопротивляться говорить о моих грезах, о моей обжигающей ненависти, моих ожиданиях и страхах и их неконтролируемых образах. Мои фантазии подобны ранам; они раскрывают мою патологию... Фантазии несовместимы с моим обычным эго... Нас не смущает так наша воля или ум; мы гордо выставляем их совершенство. Но что есть в воображении, является внутренним миром... внутренним аспектом сознания. Эти аффекты и фантазии являются воображаемым или бессознательным аспектом всего, о чем мы думаем и что мы делаем. Эта часть души, которую мы храним в себе, есть главное в исследовании, в молитве, на исповеди, между любовниками и друзьями, в работе и искусстве, основа тому, что мы подразумеваем под "говорением правды" и главная для нашей судьбы.

Д. Х. Да, фантазии очень ценны. Они нуждаются в поддерживающей терапии. Терапия - это тип материнства не по отношению к эго, а по отношению к образам, которые во всяком случае являются матерью по отношению к нам, приходя к нам каждую ночь, помогая нам иметь хороший ночной сон.

Л. П. Активное воображение основа для вашей терапии.

Д. Х. Активное воображение центрально в терапии потому, что, по существу, я не знаю, каким способом надо работать с пациентом. И не потому, что у меня не было тех лет, что я ей занимался, или из-за недостатка мастерства, или недостатка тренировки, или потому что я тупой. Конечно, я имею свою долю тупости, но то, что я имел в виду, есть фундаментальный недостаток знания о том, что же хочет душа. Душа сама лучше знает, чего она хочет. Я хочу следовать ее мудрости. Таким образом, если отдельный образ начинает появляться, например, откроется дверь во сне или в фантазии, и маленькая девочка войдет с букетом тюльпанов. Это спонтанное появление. Приведение, явление, или просто фантазия, а мне говорят: "О, это твоя детскость, или твоя инфантильность, или твоя анима, которая еще не выросла..." Представьте, что подобное говорят Данте, что его Беатриче - это его анима, которая еще не выросла; что он еще инфантилен. Или сказать такое Петрарке о Лауре. Понимаете. Но мы говорим подобное сегодня. И если бы Петрарка и Данте проходили анализ, было бы чем-то совершенно неправильным влюбиться в маленькую девочку в церкви. Это было бы определенным комплексом.

Например, маленькая девочка Мери Белл входит с тюльпанами. Какова наша реакция на нее как на часть истории психоанализа. Эта история психоанализа редуцирует ее к чему-то плохому, потому что это работа психоанализа - найти что-то плохое и вылечить его. Сейчас я не хочу избавляться от Мэри Белл ни при каких условиях. Она точно то, кто она есть - явление. Работа состоит в сохранении феномена. Итак, она входит с букетом тюльпанов, и мы начинаем работать с этим в воображении. Что она делает? Что она говорит? Если она ничего не делает и не говорит, то можно начать играть с ее образом - не только в ассоциации, типа - тюльпаны приводят к весне, тюльпаны - это северные цветы, тюльпаны привезены из Голландии. Ассоциации личностного уровня, которые опят редуцируют образ тюльпана. Если вы посмотрите на картины Веермеера, вы увидите тюльпаны в вазе, или на датские картины восемнадцатого столетия, вы бы не говорили о тюльпанах, привезенных из Голландии и тюльпанах, означающих то и то. Вы бы смотрели на образ, изучая его, чувствуя его, наслаждаясь им; или вы позволили бы образу выразить себя на его собственном языке. Мы можем даже играть с языком: тюльпан (тью-липс) - две губы (с англ.) и Мэри Белл, Белла, звуки этих слов - колокол ("белл" с англ.) и Мэри. Мирабель. Мирабиль. Мы можем играть во все типы игр с воображением, с визуальным образом и языком образа и с эмоцией образа тоже. Потому что вы смущаетесь, впуская маленькую девочку в комнату: я не знаю, что делать с ней; я не хочу, чтобы она здесь была, потому что заставляет меня чувствовать досаду; и она не хочет говорить, когда я хочу, чтобы она заговорила и сказала мне, почему она здесь. Она торчит здесь и заставляет меня чувствовать себя обремененным. Или может быть другой тип эмоций - неожиданный наплыв чувственности и нежности: О, это пришла моя богиня! Как видим, есть эмоции, приходящие с образом. В конце концов хочется позволить образу говорить больше и больше. Или вы реагируете через эмоционально-имагинативный режим, который я обсуждал, или голос Мирабель начинает сам говорить что-то и говорит, почему она пришла, что она хочет.

Я могу приводить множество примеров. Вот мужчина читает, пожилой мужчина, шестидесяти лет; у него нет жены, нет семьи, он никогда не женился; и когда он читал психологическую книгу, в его комнату ворвался голос и спросил: "Где ты был, отец?". Это ужасно пугающее событие. Никто не называл его отцом раньше. У него нет детей. Он попытался ответить на этот голос целой серией психологических интерпретаций: "О, это должно быть голос внутренней анимы; этот голос принадлежит маленькому мальчику, которого я видел во сне тремя ночами раньше"... он начал производить множество психологических интерпретаций, которые не относились прямо к голосу. Он ни разу серьезно не думал: "Где я был? Что этот ребенок хочет? Он вероятно чувствует себя отвергнутым; это какой-то ребенок, с которым я никогда не говорил; это мой собственный ребенок! Он не вступал в реальный диалог с этим голосом. Затем он пытался отправить этого ребенка назад, но тот не уходил, голос не уходил. Обучение человека, к которому приходит фантазия, фигура, сон, или знамение, отвечать адекватно, искренне - это три четверти работы.

Л. П. Вы не думаете, что ваш тип терапии можно назвать шаманическим? Вы даете другим людям увидеть демонов, видения. Это может быть расценено многими как весьма опасное.

Д. Х. Ух! Эта идея опасного возникает в уме аналитика. Прежде чем мы вникнем в то, о чем люди думают, аналитики имеют свое собственное опасение, которое они воображают. Они озабочены, они имеют свои страхи. И они боятся , что пациент дойдет до суицида - страх номер один. Или пациент соблазнит их, или они соблазнят пациента - страх номер два. Насилие - страх номер три. Пациент будет агрессивным или уже агрессивен на приеме, стреляет в аналитика. Все это мы могли бы назвать страхом регрессии. О, да, и конечно страхом психоза. (И страхом, что он не заплатит, тоже не стоит пренебрегать). Так что все, что оказывается спонтанным, как появление девочки с тюльпанами, пробуждает страхи, все эти глубокие страхи неожиданного и разрушительного. "Invenio" - вхождение чего-либо. Это "инвенио" также как изобретение (invention) на английском, т. е. это создание души. Когда душа изобретает нечто вроде Мирабель - это вторжение, вхождение. И если мы не можем принять тех вещей, которые приходят, то мы отрезаем или блокируем творческий или изобретательный аспект психики. Я не люблю слово "творческий". Изобретательный аспект гораздо проще.

Л. П. Но все еще существует вторжение на территорию образов, и существует попытка подняться и пробудить то, чего там нет.

Д. Х. Но она здесь . Она пришла сама по себе.

Л. П. Она независима, как дух или фигура транса...

Д. Х. ... как начало поэмы тоже. Почему их помещают в спиритуалистический, в парапсихологический язык: транс, дух? Поэзия начинается также с присутствия, вхождения образа. Роберт Дункан может рассказать вам об этом весьма точно.

Л. П. Пациенты не поэты.

Д. Х. Но может быть существует поэтическая основа для их расстройства; я имею в виду, что, может быть, блокирование их образного присутствия создает им их затруднения. А вы знаете, что блокирует фигуры, образы? Сильное эго.

Л. П. Обычное правило в терапии, что активное воображение не должно использоваться как метод, пока не существует сильного эго, которое может справиться с этими приходящими, независимыми, автономными комплексами.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сновидением
Сновидениях
Компенсаторными сновидениями
Предвидящая функция сновидений
Тому же человеку