|
|
<<< ΛΛΛ >>>
Признавая, согласно с В. Вагнером, три формы разряда психических
явлений: рефлексы, инстинкты и разум, автор в отличие от В. Вагнера к
^ Там же.
^ Бехтерев В. М. О зоорефлексологии как научной дисциплине // Вопросы изучения и
воспитания личности. Пг" 1921. № 3. С. 453-472.
^ Бехтерев В. М. Значение исследования двигательной сферы для объективного изучения
нервно-психической сферы человека // Русский врач. СПб., 1909. № 35. С. 1171-1176;
№ 36. С. 1199-1203.
^ Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. С. 63.
"" Там же. С. 64.
54
психическим явлениям относит не инстинкт и разум, а только разум, ибо
инстинкты и по определению В. Вагнера сближаются по общему характеру
с рефлексами, представляясь лишь более сложными по сравнению с ними
актами.
Другое разноречие с В. Вагнером у П. Сорокина заключается в
непризнании тождества разума и сознания с <целеполагательностью>. Дело
идет о том, что имеются акты, хотя и разумные, т. е. сознательные, но не
целеполагающие и притом не только привычные, как думает В. Вагнер.
Например, ребенок сознательно заявляет со слов отца <лгать нельзя> или
<мучить кошку гадко, потому что так сказал папа>, только и всего.
Задаваясь затем вопросом, не следует ли совершенно игнорировать
психические переживания, которые как прямо нам недоступные не могут
вообще познаваться, причем всякая попытка их познания по внешним их
проявлениям (слова, движения, мимика, жесты и т. п.) неизбежно ведет к
ошибкам, автор решает его в отрицательном смысле. По мнению автора,
если бы дело стояло иначе, то люди не могли бы понимать друг друга и
не могли бы знать, что делается в душе каждого. <Между тем мы на каждом
шагу ставим диагнозы вроде таких: "А" не в духе", "У что-то загрустил",
".L гневается", "Л в восторге", "Д замышляет подлость" и т. д. И наши
диагнозы оправдываются. На каждом шагу мы говорим с людьми о своих
переживаниях и в большинстве случаев понимаем друг друга> ^.
Вопрос однако не в том, понимаем мы или нет, а в том, как и в какой
мере мы их понимаем. На основании слов и мимики другого человека мы
ничуть не воспроизводим его переживания, а воспроизводим свои ана-
логичные переживания, если они были в нашем опыте. Само собой разу-
меется, что, если человек чего-либо подобного не имел в своем внутреннем
опыте, то он не может и воспроизвести его на основании слов другого.
Глухой от рождения не может воспроизвести в своем воображении звуков,
сколько бы ему о них ни говорили и в каких бы красках их ни описывали.
Ребенок, не испытавший вкуса бананов, также воспроизвести его не в сос-
тоянии, сколько бы ему о нем ни говорили. Но бывшее в личном опыте
воспроизводится при соответствующем описании другого человека, однако,
воспроизводится не так, как переживает данное состояние другой, а как сам
слушающий переживал его когда-то. Таким образом, можно и распознавать
переживание другого человека, но именно в той мере, в какой восп-
роизводимые нами аналогичные состояния при данных внешних проявлениях
совпадают с переживаниями другого лица. Когда мы говорим <^ не в духе>,
<Учто-то загрустил>, <L гневается>, оА в восторге> и т. п" то мы воспроизводим
по соответствующим внешним признакам свое нерасположение, свою грусть,
свой гнев, свой восторг и поскольку в общих чертах эти состояния сходны
у меня и у другого индивида, я в состоянии распознать их в другом, ничуть
не более. Но уже такие более частые диагнозы, как <В обдумывает именно
проблему сознания>, <С хочет именно сладкого>, <Д замышляет непременно
подлость>, а не что-либо другое, быть может, и возможны, но лишь по
догадке, если эти состояния не выражены, т. е. не обозначены словами, а
слова дадут нам возможность воспроизвести опять-таки свое, а не чужое
обдумывание проблемы сознания, свое желание сладкого, свою подлость и
т. п. О симуляции и говорить нечего. Я могу обдумывать подлость и не
показать виду, что я злоумышляю что-либо против другого, а если это так,
то правильно ли пользоваться в научном деле методами субъективной психо-
логии (методы самонаблюдения и методы аналогии, соединенные методы
внешнего и внутреннего наблюдения (по Петражицкому), методы вчувство-
вания, интуиции и инстинктивного понимания выразительных движений)
^ Там же. С. 68.
55
в качестве методов, дополняющих и вспомогательных к методам объективного
изучения внешних актов. Полагаю, нет, неправильно. И неправильно именно
потому, что изучение психических переживаний ничего не прибавляет к
пониманию и уяснению внешних актов ^*, вопреки взгляду П. Сорокина.
Свое отношение в этом случае уважаемый автор иллюстрирует между
прочим следующим примером: <почтальон приносит индивиду А две телег-
раммы. А раскрывает первую и читает: "Выезжаю сегодня. Встречай. В".
А улыбается, вскакивает, зовет прислугу и приказывает Б к пяти часам
приготовить экипаж. Затем раскрывает вторую и читает: "Ваша жена попала
под поезд. Приезжайте. Начальник станции X". А умирает от "разрыва
сердца". Здесь перед вами два примера взаимодействия. Сходные разд-
ражители (телеграммы). Один и тот же воздействуемый индивид А. И
совершенно различные эффекты: в первом случае оживленная реакция на
раздражение, во втором-смерть... Спрашивается, могут ли быть вполне
понятными для нас эти два явления, если мы будем стоять на строго
объективной точке зрения? Достаточно ли ясными и объясненными будут
эти факты, если мы заранее исключили из нашего поля зрения всякое
привлечение субъективных переживаний в поле любви, привязанности, ужаса
и тяжести потери, тяжелого горя, чувства одиночества и т. д.? Ответ, думается,
ясен сам собой> ^. Однако нельзя забывать, что слова телеграммы важны
не сами по себе как зрительные знаки или звуки. Они состоят из символов,
которые при небольшом различии относятся к совершенно противоположным
фактам. А это уже одно объясняет нам противоположный эффект в одном
и в другом случаях. Нельзя затем забывать, что эффект зависит, как я
постоянно указываю в своих <Основаниях рефлексологии>, не от самого
только раздражения как повода к действию, а еще и от ряда предшествующих
или прошлых воздействий, стоящих в связи с данным раздражителем и
реакцией на него^*. А, приняв это во внимание приходится последний
эффект оценивать не только как результат символических этапов телеграммы,
говорящей о несчастий с женой, но еще и о прекращении вследствие ее
смерти всей цепи условий совместной жизни, создавшей определенный
жизненный уклад, с которым человек сжился, о потере навсегда близкого
человека, с которым делил свои благоприятные и неблагоприятные жизнен-
ные условия, которому он так много обязан в своей жизни, к которому
привязан и т. д. и т.п. При этом надо принять во внимание, что человек,
умерший при телеграфном известии о несчастий с женой от разрыва сердца,
страдал, очевидно, тем или иным пороком сердца или во всяком случае
болезненным его состоянием.
Таким образом с точки зрения объективного анализа эффект смерти от
разрыва сердца при телеграфном известии о смерти жены становится со-
вершенно ясным и понятным. Спрашивается, что к этому прибавит субъ-
ективный анализ. Он будет нам говорить о таких воображаемых состояних,
как воспроизведение и переживание в момент получения телеграммы чувства
любви, ужаса и тяжести потери, тяжелого горя, сознаваемого чувства одино-
чества и т. п. Между тем все это <субъективное>, которое мы хотели бы
навязать человеку, погибшему при чтении второй телеграммы от разрыва
сердца, может оказаться чистейшим вздором. Ибо человек, страдавший
сердцем, в сущности мог умереть, ничего даже и не воспроизводя в своем
сознании, а просто от шока, вызванного телеграммой с содержанием, ука-
зывающим на несчастье с его женой. Точно так же и в другом примере,
когда <один и тот же акт поднятия руки с протянутым указательным пальцем
может означать и указание дороги, и приказ <идти туда>, и повелительное
<выйди вон>; для его понимания вовсе не требуется учета недоступных для
^ Там же. С. 71.
56
нас психических переживаний указывающего лица, а лишь выяснения его
тона, сопутствующей мимики и установившихся на основании предшеству-
ющих (прошлых) фактов отношений указывающего лица к другому. Далее,
известно, что в случае произнесения слов <ну, и свинья же ты>, они обычно
имеют ругательное значение, тогда как в других случаях они обозначают
своеобразную форму ласкового обращения; равным образом выражение <черт
побери> может обозначать досаду, злость или восторг, но в обоих этих
примерах нам надо учитывать вовсе не субъективные недоступные для нас
переживания человека, произносящего данное слово, как полагает П. Сорокин,
а лишь тон, обстановку, характер и привычные способы обращения этого
человека, а равно и отношение его как в прошлом, так и в настоящем к
данному лицу или событию.
Субъективисты, как известно, цель понимают лишь с субъективной точки
зрения, признавая, что цель может быть только сознательно поставлена тем
или другим субъектом "°, но биолог под целью понимает нечто объективное,
иногда преднамеченное даже природой, например, цель, осуществляемую
инстинктами как автоматическими актами. В актах личного характера под
целью мы понимаем место устремлений человеческой личности или чело-
веческого коллектива, проявляющегося в его поступках и действиях на
основании прошлого индивидуального опыта или опыта других как восп-
роизведение этих действий в форме определенно связанных сочетательных
рефлексов. Таким образом, и в этом случае нет основания обращаться к
субъективному методу, пользование которым дает почву для суждений, часто
ничего не имеющих общего с научным мышлением.
<<< ΛΛΛ >>>
Также исключены все субъективные обозначения рисунков
Сама личность в высших своих проявлениях есть продукт общества
Лишен возможности проявления при известных условиях рефлексов обыкновенного типа
Вот почему всякая власть под влиянием влечения к самосохранению защищает свое собственное существование
Бехтерев фактически формулирует важную идею комплексного подхода в исследо- вании
|
|
