<<<     ΛΛΛ     >>>   

Если в предыдущем случае мы имели дело со статичным "миром", миром, в котором ничто полагалось "наступить" или случиться, в котором все должно было оставаться неизменным, в этом союзе вмешательство разделения было невозможно, то в следующем примере25 мы встретимся с мучительно разнородным, дисгармоничным "миром", начало которого опять в раннем детстве. Пациент, демонстрирующий псевдоневротический синдром полиморфной шизофрении, страдал от всех видов, сомато-, ауто- и аллопсихических фобий26. "Мир", в котором все-что-есть (alles Seiende) был для него доступен, был миром нажима и давления, нагруженным энергией до максимальной точки — точки взрыва. В том мире нельзя ступить шагу, чтобы не столкнуться с опасностью быть ударенным или ударить кого-то в реальной жизни или в фантазии. Временной характеристикой этого мира была спешка (Rene Le Senne), пространственной — ужасные многолюдность, теснота и закрытость, давление существования на "тело и душу". Это стало совершенно очевидно по результатам теста Роршаха. В одном случае пациент видел части мебели, "о которые человек мог разбить голень"; на другой карточке он видел "барабан, который ударяется по чьей-то ноге"; на третьей — "зажимающих вас в своих клешнях лобстеров", "что-то, обо что вы оцарапались", и наконец, "центрифужные шары махового колеса, которые бьют меня по лицу, из всех людей только меня, хотя эти шары целые десятилетия были неподвижны; только когда я попадаю туда, что-то случается".

Мир людей вел себя так же, как и мир вещей; везде была скрыта опасность и неуважение толпы или насмехающиеся зрители. Все это, конечно, указывает на сходство с бредом "вмешательства", или "вторжения".

Очень полезно понаблюдать за отчаянными попытками пациента проконтролировать дисгармоничный, переполненный энергией угрожающий мир, искусственно привести его к гармонии, уменьшить его, чтобы избежать постоянно грозящей катастрофы. Пациент делает это, держась на как можно большем расстоянии от мира, полностью рационализируя это расстояние. Этот процесс, как и везде, сопровождается снижением ценности и опустошением мирового богатства жизни, любви и красоты. Это особенно хорошо видно из результатов Теста словесных ассоциаций. Ответы на тест Роршаха также свидетельствуют об искусственной рационализации его мира, его симметричности и механистичности. Если в нашем первом случае все-что-есть (alles Seiende) было доступно в мире, сведенном к категории непрерывности, то здесь мы видим мир, сведенный к механической категории силы и давления. Неудивительно, что в этом существовании и в этом мире нет покоя, его жизненный поток не течет спокойно, здесь все, от простейших жестов и движений до вербальных выражений, результатов мышления и волевых решений движется толчками и рывками. У пациента все происходит отрывисто и резко, а в промежутках между единичными толчками и рывками царствует пустота. (Читатель заметит, что мы описываем в экзистенциально-аналитических терминах то, что в клинике называется шизоидным и аутичным.) Поведение пациента в тесте Роршаха очень типично. Он чувствует желание "сложить карточки в окончательном порядке и подшить их", то же самое он хотел бы сделать и с миром, или он больше не сможет его контролировать.

Но этот "окончательный порядок" до такой степени утомляет его, что пациент становится абсолютно пассивным и вялым. В первом случае именно непрерывность существования должна была быть сохранена любой ценой, в данном случае — это динамический баланс. Здесь тоже в целях сохранения задействован тяжелый щит фобии. Там, где он не срабатывает, даже если это происходит в фантазии, там появляется страх, он обрушивается на человека, и тогда полное отчаяние берет верх. Этот случай, чей экзистенциальный проект мира может быть здесь упомянут только в самых общих чертах, был опубликован под названием Juerg Zuend как второе исследование шизофрении.

Если в предыдущем случае мы увидели мир, в котором существовал "бред вмешательства и вторжения"27, то третий случай, случай Лолы Восс28, позволяет проникнуть в миро-проект, в котором возможен бред преследования. Этот случай предоставляет нам редкую возможность пронаблюдать появление сильного галлюцинаторного бреда преследования, которому предшествовала фобическая фаза. Это выражалось в очень сложной суеверной системе консультаций с прорицателями слов и слогов, чьи позитивные или негативные изречения руководили ею при выполнении или пропуске определенных действий. Она чувствовала себя вынужденной разбивать названия вещей на слоги, затем заново их соединять, но уже в соответствии с собственной системой. В зависимости от результата этих комбинаций она либо устанавливала контакт с людьми и вещами, либо сторонилась их как чумы. Все это предохраняло существование и ее миры от катастрофы. Но в этом случае катастрофа была не в разрыве непрерывности мира и не в нарушении его динамического баланса, а во вторжении невыразимого словами Сверхъестественного и Ужасного. "Мир" пациентки не был динамически нагружен конфликтующими силами, которые нужно было искусственным образом привести в гармонию. Ее "мир" не был миро-проектом, сведенным к толчкам и давлению, он был сведен к категориям знакомости и неизвестности или сверхъестественности (Vertrautheit und Unvertrautheit — oder Unheimlichkeit). Существованию постоянно угрожала незаметно подкрадывающаяся безличная враждебная сила. Невероятно тонкая и непрочная сеть искусственных комбинаций слогов служила защитой от опасности быть подавленной этой силой и от невыносимой угрозы встречи с ней.

Очень информативным было наблюдение того, как одновременно с исчезновением этих защит появлялись новые, совершенно отличные, появлялся берд преследования.

Место безличной силы бездонного Сверхъестественного (Unheimlichen) теперь держалось в секрете личными врагами. Пациентка могла защищаться против этого с помощью обвинений, контрнападений, попыток бегства. Все это казалось детской игрой по сравнению с беспомощным бытием, которому угрожала ужасная сила непостижимого Сверхъестественного. Но такая безопасность существования сопровождалась полной потерей экзистенциальной свободы, ожиданием враждебного отношения со стороны других людей, что в психопатологии называется бредом преследования.

Я описываю этот случай с целью продемонстрировать, что мы не сможем понять этот бред, если начнем наше исследование с изучения самого бреда. Мы должны обратить внимание на то, что предшествует бреду, то есть что происходило за несколько месяцев, недель, дней или часов до появления бреда. Тогда мы точно обнаружим, что бред преследования, похожий на фобии, представляет защиту существования от вторжения чего-то невероятно Страшного, по сравнению с которым даже тайный сговор врагов кажется вполне терпимым, потому что враги в отличие от непостижимого Страшного могут . быть "приведены к чему-то"29 за счет их восприятия, предчувствия, отталкивания или борьбы с ними.

Помимо этого, случай Лолы Восс показывает, что нам больше не докучает контраст психической жизни, который мы можем прочувствовать, а можем не прочувствовать. Теперь в нашем распоряжении есть метод, научный инструмент, с помощью которого мы можем ближе подойти к систематическому научному пониманию даже так называемой непостижимой психической жизни.

Конечно, от воображения некоего исследователя или терапевта все же зависит, насколько верно он способен посредством своих способностей вновь пережить и выстрадать весь потенциальный опыт, который ему методично и планомерно открывает экзистенциально-аналитическое исследование.

Однако во многих случаях оказывается недостаточным рассмотреть только один миро-проект, как мы делали до сих пор ради простоты изложения. Если это служит нашей цели в случаях патологических депрессий, в таких, как мания и меланхолия, то в нашем исследовании того, что в клинике известно как шизофренические процессы, мы не можем упустить из виду различные миры, в которых живут наши пациенты, чтобы показать изменения в их "бытие-в-мире" и "за-пределами-мира". В случае Элен Уэест мы видели существование в форме ликующей птицы, парящей в небе, это полет в мире света и бесконечного пространства. Мы видели существование как стояние и хождение по земле в мире решительных действий. И наконец, мы видели его в виде слепого земляного червя, ползающего по грязной земле, по гниющим кучам, по узким норам. Прежде всего, мы видели, что "душевная болезнь" для "ума" действительно означает, как реагирует человеческий разум при таких условиях, как изменяются его формы. В этом случае это была перемена к точно прослеживаемому сужению, опустошению или исчерпанию существования, мира. Наконец, за пределами мира от всего духовного богатства мира пациента, изобилия любви, красоты, истины, добра, разнообразия, роста и расцвета "не осталось ничего, кроме пустой, ничем не заполненной дыры". Что действительно осталось, так это животная навязчивость набить желудок едой, нестерпимое инстинктивное желание до предела наполнить живот. Все это могло быть показано не только в модусах и изменениях пространственного характера, цвета, материальности и динамики различных миров, но также и в модусах и изменениях временного характера, вплоть до состояния "вечной пустоты" так называемого аутизма.

Что касается маниакально-депрессивного психоза, то я отсылаю читателя к моим исследованиям, описанным в "Скачке идей"30, а также к исследованиям разнообразных форм депрессивных состояний, проведенных Ю. Минковски31, Эрвином Страусом и фон Гебсаттелем. Хотя они и не являются экзистенциально-аналитическими в полном смысле этого слова, однако они были выполнены согласно эмпирико-феноменологической традиции. Упоминая Минковски, мы должны с благодарностью признать, что он был первым ученым, который ввел феноменологическое направление в психиатрию в практических целях. Особенно плодотворным оказалось использование феноменологии в области шизофрении32. Я бы еще хотел упомянуть работы Эрвина Страуса и фон Гебсаттеля, посвященные компульсиям и фобиям, и более позднюю работу Франца Фишера "Пространственная и временная структура существования у людей, страдающих шизофренией" (Franz Fisher, Space and Time Structure in the Existence of the Schizophrenic). Использование экзистенциально-аналитического мышления можно найти в прекрасных исследованиях фон Гебсаттеля "Мир компульсивного"33 (Von Gebsattel, The World of the Compulsive) и Роланда Куна "Интерпретация маскировок в тесте Роршаха" (Roland Kuhn, Interpretations of Masks in the Rorschach Test, 1945).

Экзистенциальный анализ необходим не только для углубления нашего понимания психозов и неврозов, но и для психологии и характерологии. Что касается характерологии, то здесь я ограничусь анализом скупости. Считается, что скупость заключается в том, что человек упорно продолжает оставаться в состоянии потенциальности, в "борьбе против реализации", и зависимость от денег можно понять только с этой стороны (Эрвин Страус). Но это слишком рационалистическое объяснение. Скорее, мы должны анализировать существование и миро-проект скупого человека; должны исследовать, какую основу для скупости дают миро-проект и миро-толкование, или каким образом то-что-есть (Seiende) доступно жадному человеку.

Наблюдая за поведением скупого и читая описания о нем в литературе (произведения Мольера и Бальзака), мы обнаруживаем, что его в первую очередь интересует наполнение, а именно, наполнение "золотом" чемоданов и коробок, чулок и сумок; а отказ тратить и желание сохранять деньги — вторичны. "Наполнение" — это априорная или трансцендентальная связь, которая позволяет нам соединить испражнения и деньги через общий знаменатель. Только она дает психоанализу эмпирическую возможность рассмотрения денежной зависимости как "происходящей" из удержания испражнений. Но удержание испражнений ни коим образом не является "причиной" жадности.

Упомянутые выше пустые пространства созданы не только для того, чтобы их наполнили, но также и для того, чтобы там можно было спрятать их содержание от глаз других людей. Скупой человек "сидит" на своих деньгах "как курица на яйцах". (Мы можем многое узнать из идиоматических выражений, так как язык развивается скорее феноменологически, чем дискурсивно.) Удовольствие от траты денег, от процесса их отдачи, возможно только в дружеских отношениях с другим человеком, заменяется удовольствием от тайного созерцания, перебирания, касания, как физического, так и умственного, подсчитывания золота. Таковы тайные оргии скупца, к которым можно добавить вожделение блестящего, сверкающего золота, так как это единственная искорка жизни и любви, которая осталась у скаредного человека. Преобладание заполнения и соответствующей ему полости указывает на нечто "подобное Молоху"34 в таком мире и существовании. Это, естественно, несет с собой (согласно единой структуре бытия-в-мире) определенную подобную Молоху форму "я"-мира, а в этом случае особенно форму мира тела и мира сознания, как было правильно подчеркнуто психоанализом. Что касается временного характера, то само упоминание того, что кто-то может быть "жадным до времени" доказывает, что время скупца имеет пространственный характер в смысле Молоха, поскольку маленькие отрезки времени постоянно экономятся, накапливаются и ревностно охраняются. Из этого следует неспособность "отдавать время". Конечно, все это подразумевает потерю возможности истинного или экзистенциального временного характера, возможности взросления личности. Отношение жадного человека к смерти, которое здесь, как и во всех экзистенциально-аналитических исследованиях, имеет огромное значение, в этом контексте может не обсуждаться. Оно тесно связано с его отношением к другим людям, а также с недостатком любви35.

Таким же образом, как мы исследуем и понимаем черты характера, мы исследуем и понимаем то, что в психиатрии и психопатологии в общем называется чувствами и настроениями. Чувство или настроение не описывается надлежащим образом, как и не описывается, как человеческое существование, которое его имеет или в нем находится, присутствует в-мире, "обладает" миром и существует. (См. в моей работе "Скачка идей" описание оптимистических настроений и чувств оживленного веселья.) Что здесь следует рассмотреть помимо временного и пространственного характера, тени, света, материальности, так это прежде всего динамику данного миро-проекта. Все это можно исследовать как через индивидуальные вербальные проявления, так и через метафоры, поговорки, идиоматические выражения и с помощью языка писателей и поэтов. Идиоматический язык и поэзия — это неисчерпаемые источники для экзистенциального анализа.

Особую динамику мира чувств и настроений, их подъемы и спуски, их движение вверх и вниз я обрисовал в своей работе "Сновидение и существование"36. Доказательства такого движения можно найти как в состояниях бодрствования, так и в сновидениях, интроспективных описаниях, в ответах на тест Роршаха. Гастон Башляр в своей книге L'Air et les Songes дает блестящее глубокое представление вертикали существования, de la vie ascensionnelle (восхождение), с одной стороны, и de la chute (падение) — с другой37.

Он прекрасно показывает экзистенциально-аналитическую значимость фундаментальных метафор de la hauteur (надменность), de l'elevation (величие), de la profondeur (проникновенность), de la chute (падение) (ранее упомянутую Ю.Минковски в его книге Vers une Cosmologie). Башляр вполне корректно говорит о психологии, мы называли ее антропологией, — ascensionnelle. Без этой основы нельзя научно понять и описать ни чувства, ни "ключи" (Stimmung), ни "ключевые точки" (gestimmte) ответов на тест Роршаха38. Башляр тоже осознавал то, что так повлияло на нас в случае Элен Вест, что воображение подчиняется "закону четырех элементов". Каждый элемент воображается в соответствии с его особым динамизмом. Мы особенно рады увидеть понимание Башляром того факта, что те формы бытия, которые характеризуются падением, общим жизненным спуском, неизменно ведут к imagination terrestre, к приземленности или к увязанию существования. Это, в свою очередь, имеет огромное значение для понимания результатов теста Роршаха.

Эта materialite (материальность) миро-проекта, происходящая из "ключа" (Gestimmtheit) существования, не ограничивается окружающей средой, миром предметов или Вселенной вообще, но относится равно ко всему миру соплеменников (Mitwelt) и к "я"-миру (Eigenwelt) (как было показано в случае Элен Вест). Для них "я"-мир и окружающий мир были доступны только в форме твердого, заряженного энергией материала, тогда как мир их соплеменников был доступен только как заряженное энергией, твердое и непроницаемое сопротивление. Когда поэт говорит о "скучном сопротивлении мира", он показывает, что мир ближних может быть пережит не только в форме метафоры, но и в форме действительно и остро чувствуемого твердого и сопротивляющегося материала. Эта же идея выражается в таких выражениях, как "крепкий парень" ("tough guy") и "мужлан" ("roughneck").

Наконец, какую роль призван сыграть экзистенциальный анализ в целостной картине психиатрических исследований?

Экзистенциальный анализ — это не психопатология, не клиническое исследование и не какой-либо вид объективного исследования. Его результаты сначала должны быть переведены психопатологией в соответствующие ей формы психического организма или даже психического аппарата, чтобы быть спроецированными на физический организм39. Этого нельзя достигнуть без чрезмерного упрощения и редукции, при этом наблюдаемые экзистенциально-аналитические феномены лишаются своего феноменального содержания, их адаптируют для объяснения функций психического организма, психических "механизмов" и т.д. Однак о психопатология рыла бы себе могилу, если бы не стремилась проверять свои понятия функций, противопоставляя их феноменальным содержаниям. Эти понятия применяются к данным содержаниям, обогащаются и пополняются через них. Экзистенциальный анализ удовлетворяет требованиям более глубокого проникновения в природу и происхождение психопатологических симптомов. Если в этих симптомах мы признаем факты коммуникации, а именно, нарушения и трудности в общении, то мы должны сделать все, что есть в наших силах, чтобы проследить их причины, что означает прийти к тому факту, что душевнобольные люди живут в "мирах", отличающихся от наших. Следовательно, знание и научное описание тех "миров" становится главной задачей психопатологии, которую она может решить только с помощью экзистенциального анализа. Экзистенциальный анализ не только научно объясняет пропасть, разделяющую наш "мир" и "мир" душевнобольных людей и затрудняющую их общение, но и на научной основе строит через нее мост. Нас больше не останавливает так называемая граница между той психической жизнью, которую мы можем прочувствовать, и той, которую не можем. Сообщения о различных случаях показывают, что наш метод успешно применяется не только при общении с пациентами, как мы изначально думали, но и при проникновении в их историю жизни, при понимании и описании их миро-проекта даже в тех случаях, в которых раньше такое казалось невозможным. По моему опыту, это особенно относится к случаям ипохондричных параноиков, понять которых иными способами очень сложно. Таким образом, мы также выполняем и требование терапии.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Существованию постоянно угрожала незаметно подкрадывающаяся безличная враждебная сила
Бинсвангер Л. Экзистенциальноаналитическая школа мысли психологии философии 3 редакторы