<<<     ΛΛΛ     >>>   

Преступность претерпела заметный рост между 1965-м и 1995 годами, и есть веские основания полагать, что тот, кто некогда оказался жертвой преступления или видит по местным теленовостям калейдоскоп страшных криминальных историй, почувствует, наверное, недоверие не к близким друзьям и членам семьи, а к внешнему миру. Поэтому преступность может показаться важным фактором объяснения роста недоверия после 1965 года — вывод, вполне подтверждаемый более детальным анализом 34 .

Другое значительное социальное изменение, которое привело к травматическому жизненному опыту, — рост числа разводов и распад семьи. Руководствуясь здравым смыслом, можно предположить, что у детей, которые пережили развод родителей или постоянно видят приятелей своей матери-одиночки, обнаружится склонность к цинизму по отношению к взрослым вообще, что в значительной мере объясняет рост недоверия, отмечаемый по данным опросов. Однако в анализе Смита разводы родителей или воспитание в неполной семье не рассматриваются как важные объясняющие факторы 35 . С другой стороны, существует множество непрямых связей: распад семьи связан как с преступностью, так и с бедностью, и то и другое, несомненно, порождает цинизм. Исследование Уэнди Ран и Джона Трэнсью показывает, что отсутствие отца в семье увеличивает вероятность того, что для ребенка будут иметь значение материальные ценности, которые, в свою очередь, коррелируют с недостатком доверия 36 .

Религия, очевидно, имеет противоречивое воздействие на доверие; фундаменталисты, так же как и те, кто не посещает церковь, склонны проявлять меньше доверия, чем остальные. В то время как многие американцы верят, что их собственное общество стало более светским за последнее поколение, это справедливо прежде всего применительно к публичной сфере, где строгое разделение церкви и государства все больше усиливалось; но не очевидно, что в своей частной жизни американцы демонстрируют резкий упадок религиозной веры 37 . Однако возможно, что это уменьшение доверия частично может быть объяснено переходом к более светскому обществу — тенденция, которая парадоксальным образом усиливается одновременным ростом числа членов фундаменталистских церквей.

Тот факт, что представители более молодых поколений склонны проявлять меньше доверия, чем старшие, не объясняет роста недоверия; скорее возникает вопрос: почему молодые более циничны? С другой стороны, это показывает, что рост недоверия — не просто эффект жизненного цикла, т.е. нечто, свойственное людям на определенной стадии их жизни. Не является недоверчивость и характеристикой только одного поколения — скажем, поколения «беби-бума», — поскольку она, по-видимому, еще более характерна для представителей так называемого поколения X.

Можно доказать статистически, что растущая преступность и экономическая неуверенность имели негативное воздействие на доверие, и предположить, что распад семьи здесь также сыграл свою роль. Однако создается ощущение, что эмпирические измерения культурных изменений, которые обсуждались выше, — довольно грубые инструменты, и требуется оценить происходящее в большей мере с точки зрения качества.

Миниатюризация сообщества

Тот факт, что группы и участие в группах могут расти даже тогда, когда общество отходит от общепринятых ценностей и уровень доверия снижается, можно объяснить несколькими способами, каждый из которых согласуется с приведенным в начале этой книги общим утверждением, что наиболее важным изменением в современном обществе является рост индивидуализма. Произошла действительно важная трансформация природы американского гражданского общества, что, вероятно, приложимо и к другим развитым западным странам. Но то важное изменение, которое произошло, не может быть отражено никаким измерением численных показателей числа и размера организаций, что было темой так называемой полемики Патнама. Важные изменения носят качественный характер и заключаются в природе групп, которые сегодня становятся преобладающими, и в тех моральных отношениях, которые существуют между индивидами в обществе вообще.

Наиболее очевидный способ согласовать низкий уровень доверия и высокий уровень участия в группах должен быть связан с уменьшением того, что я назвал радиусом доверия. Рассмотрим случай вступления семьи в организацию наблюдения за порядком в квартале, которая патрулирует улицы, поскольку имел место неожиданный рост частоты ограблений. Наблюдение в квартале служит одной из токвилевских школ гражданства; в результате возникает новая группа, которую можно рассматривать как часть более широкого гражданского общества. Ее члены учатся сотрудничать друг с другом и, таким образом, создают социальный капитал. С другой стороны, причина, по которой организации существуют, в первую очередь является результатом существования преступности и недоверия, которое жители испытывают к тем в обществе, кто внушает им чувство опасности. Если рост гражданского общества основан на распространении таких защитных групп небольшого радиуса, то вполне можно ожидать, что уровень общего социального доверия будет понижаться.

Ситуация, в которой люди находили бы убежище в нетерпимых или активно агрессивных группах, которые уменьшают запас доверия в большом обществе, была бы даже еще хуже. Писатель-фантаст Нил Стивенсон нарисовал мрачную картину будущего США в своем романе «Лавина»: страна поделена на сотни тысяч отдельных «бургклавов» — по сути, представляющих собой объединения домовладельцев, которые превратились в суверенные территории, требующие для въезда паспорта и визы. В этом мире власть федерального правительства сведена к тем немногим обветшавшим строениям, которые оно по-прежнему занимает. Негры, байкеры, китайцы, даже расисты в закрытой коммуне под названием Новая Южная Африка — все ведут замкнутую жизнь, и отсутствие всяких знаний друг о друге порождает взаимную враждебность.

Современная Америка к этому еще не совсем пришла, но двигается в этом направлении. Трудно интерпретировать данные по ценностям или по гражданскому обществу как-либо иначе, кроме как заключить, что радиус доверия уменьшается — не только в США, но по всему развитому миру. Люди продолжают разделять общие нормы и ценности, в результате чего образуется социальный капитал, они вступают в группы и организации даже во все большем числе, но тип групп претерпел серьезные изменения. Авторитет большинства крупных организаций упал, а значение множества мелких ассоциаций в жизни людей возросло. Вместо того чтобы гордиться принадлежностью к большому и могущественному профсоюзу, работой в крупной корпорации или службой в армии, люди находят удовлетворение своей потребности в общении на занятиях аэробикой и в какой-нибудь новой секте, в группе взаимной поддержки или на чате Интернета. Вместо того чтобы признать авторитет церкви и пропагандируемые ею ценности, которые когда-то определяли культуру общества, люди сами выбирают свои приоритеты и объединяются в небольшие общины по принципу сходства во взглядах.

Этот переход к группам меньшего радиуса в политической сфере находит свое отражение в почти универсальном росте «групп по интересам» за счет политических партий, опирающихся на широкие слои населения. Политические партии — такие, как христианские демократы в Германии или лейбористская партия Британии — имеют последовательные идеологические позиции по всем проблемам, возникающим перед обществом, — от национальной обороны до социального обеспечения. Представляя, как правило, интересы определенного социального класса, партия объединяет представителей разнообразных течений и людей с разными взглядами. «Группа по интересам», с другой стороны, сосредоточивает внимание на отдельном вопросе — таком, как сохранение тропических лесов или развитие птицеводческих ферм в штатах Среднего Запада; она может быть международной по масштабам, но важность вопросов, с которыми она имеет дело, или число людей, которых она объединяет, гораздо менее внушительны.

Опросы, проведенные Аланом Вулфом среди представителей среднего класса, дают нам множество подтверждений, касающихся миниатюризации общества и морали в современном американском обществе. Вулф утверждает, что в современных Соединенных Штатах не идет никаких «культурных войн» между различными группами, непримиримо выступающими друг против друга. Причина того, что никто не находится в состоянии войны, в том, что, за исключением определенных вопросов — таких, как аборт или гомосексуальность, — большая часть среднего класса не верит ни во что достаточно сильно, чтобы навязывать свои ценности друг другу, и, таким образом, не имеет оснований для серьезного культурного противостояния. Многие из опрошенных Вулфом религиозны и озабочены моральными изъянами современного американского общества. Они также высоко ценят общность и могут быть довольно враждебными к тем, кто делает достижение общности более трудным, от проповедников расизма до увольняющих своих сотрудников корпораций. Однако они считают решительно невозможным судить о ценностях других людей. Они не стремятся навязывать свои религиозные или этические взгляды кому-либо другому и совершенно не приемлют идею о том, что внешняя власть в какой-либо форме должна предписывать им, как жить.

Вулф считает, что беззаботный моральный релятивизм — в конце концов, хорошая вещь: он ставит во главу угла терпимость, главную либеральную ценность, он принимает самые разные оттенки — от акций в поддержку особо защищаемых групп до феминизма и патриотизма; благодаря ему в центре американской моральной вселенной оказывается разделяемый всеми прагматизм. Вулф критикует консервативных интеллектуалов — таких, как Ирвинг Кристол и Роберт Борк — за утверждения, что большинство американцев хочет возврата к религиозной и моральной ортодоксии, на том основании, что, судя по данным опросов, американцы хотят выгод ортодоксии с ее сплоченностью общества и социальным порядком, но совершенно не намерены в сколько-нибудь значительной степени отказываться от личной свободы для достижения этих целей. Они сожалеют об утрате семейных ценностей, но не хотят лишиться свободы развода, они хотят приветливых семейных магазинов, но дорожат низкими ценами и широким выбором в торговых центрах. Как будто сбылось предсказание Эмиля Дюркгейма, что в современном обществе единственной ценностью, объединяющей людей, окажется ценность индивидуализма как такового: наибольшее негодование встречает морализаторство со стороны других людей 38 .

Мы пока не будем рассматривать вопрос, что предвещает упадок морали для будущего демократических обществ. Ясно, однако, что моральный релятивизм — это ключевое связующее звено между очевидно противоречащими друг другу уменьшением доверия и растущим гражданским обществом. Последнее основывается на разделяемых ценностях: чем более непререкаемы и общепризнаны эти ценности, тем сильнее общество и выше уровень общего общественного доверия. Однако рост индивидуализма и стремление к максимальной личной автономии приводят к тому, что сомнению подвергается правомерность власти во всех сферах, в особенности авторитет больших общественных институтов, которые наделены значительной властью.

Современные американцы — и современные европейцы также — стремятся к противоречащим друг другу ценностям. Они все больше испытывают недоверие к любого рода авторитетам, политическим или моральным, которые ограничивали бы их свободу выбора, но они также хотят чувства сплоченности и тех хороших вещей, которые вытекают из сплоченности, — таких, как взаимное признание, участие, принадлежность к группе и общность интересов. Сплоченность должна быть найдена в маленьких и более гибких группах и организациях, при условии, что членство в одной не препятствует членству в других, а вступление и выход из них не связаны с большими затратами. Люди оказываются, таким образом, в силах удовлетворить свои противоречивые желания общности и автономности. Однако при этом общины и группы оказываются меньше и слабее, чем существовавшие ранее. Каждое сообщество имеет все меньше общего с соседними, не говоря уже о том, что не обладает особым влиянием на своих членов. Круг людей, которым американцы могут доверять, неизбежно сужается. Сущность сдвига ценностей, лежащего в основании Великого Разрыва, заключается, таким образом, в росте морального индивидуализма и вытекающей из него миниатюризации общества.

Глава 5 Особая роль женщин

Мы убедились, что преступность и, в меньшей степени, дефицит доверия могут быть связаны с изменениями, которые имели место в структуре семьи. То, что семья претерпела такие драматические изменения за последние тридцать лет, несомненно, связано с двумя основными потрясениями, пережитыми обществом в 60-х и 70-х годах, — сексуальной революцией и всплеском феминизма. Многие люди рассматривают эти изменения как результат исключительно добровольного культурного выбора. Правые порицают упадок семейных ценностей, в то время как левые видят в существовании традиционных норм проявление эгоистических стремлений тех, кто не способен на большее. Однако изменения ценностей имели технологическое и экономическое развитие конца индустриальной эры, которое только и может объяснить время их возникновения. Это не значит, что люди не имеют свободы воли или не совершают морального выбора, но акты морального выбора имеют место в рамках определенного технологического и экономического контекста, что делает определенные исходы более вероятными в одни периоды времени, чем в другие.

Рождаемость

Доступность противозачаточных средств и легализация абортов во многих развитых странах начиная с б0-х годов — главное условие, объясняющее резкое падение рождаемости.

Однако противозачаточные средства и аборты — это только одна сторона дела. Многие страны — такие, как Франция и Япония — столкнулись с падением рождаемости еще до 60-х годов. Сама по себе возможность контроля за рождаемостью не объясняет того, почему рождаемость оказывается на определенном уровне. Почему общий уровень рождаемости Италии упал до 1,2, а не до 0,2? Ведь существование противозачаточных средств делает более низкую цифру столь же вероятной, как и ту, которая имеет место в действительности?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Представляло собой иерархическую организацию информации промышленности
Фукуяма Ф. Великий разрыв политологии 9 описание
Фукуяма Ф. Великий разрыв политологии 12 социологии
Неспособности родителей обеспечить детям достойный уровень знаний
Категория доверия теряет смысл поведение объяснено