<<<     ΛΛΛ     >>>   

Вследствие такого сокращения случаев насилия установление государственного порядка дает значительную экономию общественных сил. Те силы, которые бы иначе потребовались на борьбу, на отстаивание своих интересов силою, в государстве, оставаясь свободными, обращаются на мирную производительную деятельность. (...)

Но еще важнее обусловливаемая установлением государственного порядка перемена в самом характере принуждения. Государство, монополизуя в свою пользу власть принуждения, тем самым ставится в необходимость принуждать не только в своем непосредственном интересе, но и в чужих интересах. Общественная жизнь часто приводит к таким столкновениям, которые не могут быть разрешены иначе, как силою. Раз государство запрещает принуждение всякому другому, оно должно в таких случаях действовать само, хотя бы дело его вовсе не касалось. Иначе самоуправство неизбежно. Сила вещей заставит нарушить запрет государственной власти. Слагающаяся этим путем необходимость для государства принуждать в чужом интересе получает огромное влияние на весь склад принудительной деятельности государства. (...) Органы государства, призванные силою охранять нарушенные интересы граждан и общественных союзов, делают это только по обязанности, и потому спокойно и бесстрастно. У них не может быть никакого побуждения простирать принуждение дальше или придавать ему более суровые формы, чем это требуется для достижения имеющейся в виду цели. (...) И вот, принудительные меры, таким образом, подчиняю гся уже не чувству, побуждающему к насилию, и не правилам только целесообразности, но и началам права и морали. Принуждение дисциплинируется правом, проникается этическими принципами, служит не грубому насилию, а высшим нравственным идеям. Первоначально это сказывается только в принудительной деятельности, осуществляемой государством в чужом интересе. Но резкое различие, установляющееся вследствие этого между различными проявлениями государственной власти, не может не вызвать сознания несправедливости принудительных мер, не подчиненных этическим требованиям. Это наглядно обнаруживается в различии, проводимом международной практикой и общественным мнением, между обыкновенными, т. е. посягающими на частные блага, преступлениями и преступлениями политическими, посягающими на самое государство. Сомнение в допустимости выдачи политических преступников основывается, конечно, главным образом на сомнении в возможности справедливого, беспристрастного к ним отношения потерпевшего от них государства. Усвоенный государством в одних случаях более справедливый, более согласный с нравственными началами образ действия мало-помалу делается общим, распространяется на всю принудительную деятельность государства, все более и более подчиняющуюся требованиям справедливости, и, таким образом. грубое насилие заменяется строго соображенными с правилами справедливости принудительными мерами.

Ко всему этому надо присоединить, что государство, сосредоточивая в своих руках всю власть принуждения в данном обществе, представляет собою могущественную силу, охраняющую за обществом обладание принадлежащей ему территорией и всеми связанными с нею богатствами природы и выгодами географического положения, защищающую общество от всякой внешней опасности, содействующую ему в осуществлении разнообразных задач общественного развития. Государство является важным культурным фактором, играющим первенствующую, руководящую роль в историческом развитии общества.

Отдельные акты принуждения всегда осуществляются отдельными людьми — иначе и быть не может. Государство как целое никаких актов принуждения совершать не может. Но когда отдельные лица совершают акты принуждения в отношении к другим гражданам, опираясь на подчинение, обусловленное сознанием ими общей зависимости от государства, принуждение получает совершенно иной характер, существенно отличающий их от актов частного насилия. Во-первых. такие акты принуждения имеют за собою всю ту силу, какая создается общим сознанием зависимости от государства. (...)

Во-вторых, если принуждение опирается на сознание зависимости от государства, это определяет в известной степени и самое содержание актов принуждения, их цели и условия. (...) Как представитель религиозной идеи вызывает в верующих подчинение, только когда говорит от имени их божества, так и правитель государства может пользоваться властью, только действуя во имя государства, а не во имя своих личных целей. (...)

(...) Не всякому действию можно придать вид действия, совершаемого в интересах государства. Поэтому и акт принуждения, опирающийся на общее сознание зависимости от государства, является по необходимости выражением не односторонней воли лица, его совершающего, а должен также сообразоваться и с существующими в данном обществе понятиями о государстве, условиях его существования и развития. Таким образом, и по своему содержанию акты государственного принуждения оказываются обусловленными не личными интересами принуждающих, а общим состоянием сознания всех членов государства, и принуждающих их и принуждаемых.

Принудительный характер государственной власти осложняет значительно ее воздействие на граждан. Сознание нашей зависимости от государства заставляет нас, во-первых, действовать так, как того, по нашему убеждению, требуют интересы государства; во-вторых, это же сознание зависимости от государства заставляет нас подчиняться и не противодействовать мерам принуждения, осуществляемым в интересах государства, от имени государства, хотя по существу мы и не считали эти меры необходимыми государству. Так, мы повинуемся закону, хотя бы и не находили его целесообразным. Мы подчиняемся вступившему в законную силу судебному решению, хотя бы и не находили в нем выражения действительной справедливости. Мы исполняем законные распоряжения и тогда, когда не считаем их умственными и разумными. Все это для того, чтобы не нарушить мирного порядка в государстве, от которого сознаем себя зависимыми. (...)

(...) Власть основывается на сознании людьми их зависимости от государства. Поэтому, чтобы вызвать по своей воле действие власти, надо располагать возможностью вызывать в людях это сознание зависимости и придавать ему то или другое содержание. Такою возможностью располагает тот, кто в глазах других людей является лучшим выразителем и истолкователем того, что над нами властвует. Так, если над человеком властвует представление о грозящей смертью болезни, знахарь или врач, в искусстве которого убежден больной, может пользоваться неограниченною над ним властью. Так, набожный человек, в особенности угнетаемый раскаянием в содеянном грехе, подпадает власти того, кого считает истолкователем божественной воли, посредником между людьми и божеством. Точно так же сознание нашей зависимости от государства может быть направлено так или иначе тем, кто в наших глазах является лучшим выразителем требований интересов государственного общения. Подобное значение приобретается людьми различными путями: успехом на войне, находчивою умелостью в разрешении трудовых общественных вопросов, принадлежностью к роду, издавна стоящих во главе государства, и т. п.

И притом таким истолкователем не должен быть непременно один человек. Напротив, сложность и разнообразие отношений, из которых слагается государственное общение, естественно приводят к тому, что различные стороны государственной жизни находят себе и различных истолкователей. (...) И обыкновенно подчинение человека государству определяется частью им самим выработанными представлениями, частью тем, что подсказывают и истолковывают ему другие. (...)

(...) Мы нередко подчиняемся человеку просто потому, что ему подчиняются другие, и не только потому, чтобы мы всегда считали других верными ценителями, лучшими судьями, а и потому также, что самый факт подчинения других уже увеличивает силу этого человека и создает уверенность, что все так и сделается, как он хочет. (...)

Кроме того, нельзя упустить из внимания, что и чисто личные качества человека могут подчинить нас обаянию его личности. Ум, сила, энергия, родовитость, богатство составляют немаловажные шансы успеха и в политической карьере. (...)

Но воля таких лиц не составляет сама государственной власти. Их воля, в силу тех или других условий, получает только возможность направлять так или иначе действие государственной власти. Государственная власть образует лишь объект их воли...(...)

Тех, кто является в глазах людей истолкователем и выразителем властвующей над ними идеи, обыкновенно называют ее представителями. (...)

К пользованию государственной властью как силой, могущей служить осуществлению человеческих интересов, стремится так или иначе каждый, и отдельные лица, и целые общественные группы, каждый по-своему стараясь направить действия власти. Отсюда и по поводу пользования государственной властью, как по поводу пользования всяким другим объектом, возникает столкновение разнообразных, противоречащих друг другу, борющихся между собой интересов. Сознание такого столкновения интересов, такой борьбы их между собою приводит к потребности их соглашения, к выработке начал, которыми бы определялось их разграничение, словом, к выработке юридических норм, регулирующих пользование государственной властью. (...)

Те лица, за которыми признается право распоряжения в определенном отношении властью, называются органами государственной власти. С точки зрения общепринятого понимания власти это наименование объясняется так, что органы власти суть органы проявления и выражения составляющей власть воли. Отвергая волевую теорию власти, я не могу, конечно, так понимать выражение “орган власти”. Но из этого еще не следует, чтобы я не мог вовсе употреблять этого выражения. Орган не всегда обозначает орган воли. В первоначальном своем значении, даже напротив, орган обозначает нечто приспособленное к осуществлению телесных функций, хотя бы без всякого участия воли. Так говорят об органах кровообращения, питания, деторождения. Точно так же и в применении к общественной жизни говорят об органах благотворительности, кредита, статистики, печати, не предполагая, конечно, чтобы благотворительность или кредит имели свою волю. В таком же смысле, и не считая государство личностью, а государственную власть — его волей, можно говорить об органах государственной власти, понимая под этим тех, за кем признано право на осуществление известных актов принудительной власти. (...)

Итак, сведя воедино все сказанное, мы приходим к такому заключению. Государственная власть есть сила, обусловленная сознанием зависимости от государства как общественного союза, в котором принудительно устанавливается мирный порядок. Как и все силы, могущие служить средством осуществления человеческих интересов, государственная власть является для людей предметом их стремления воспользоваться ею для своих целей, и насколько эти стремления разграничиваются юридическими нормами государственная власть становится объектом права. Те, за кем признаются права на распоряжение властью, суть органы власти; выполняемые этими органами действия составляют функции государственной власти.

Мы говорим все о принудительной деятельности государства. Но разве вся деятельность государства имеет такой характер? Разве дея7ельность его не выражается также и в попечении о развитии различных сторон общественной жизни — попечении, совершенно чуждом элемента принудительности? Разве государство не строит церквей, не заводит школ, музеев, библиотек, галерей, образцовых ферм, различных выставок, не проявляя при этом никакого принуждения? На все это должно отвечать отрицательно: государство не может действовать иначе, как принудительно. Если иногда, действуя, государство и не принуждает непосредственно, то все-таки, действуя, оно тратит материальные средства, всегда получаемые им принудительно. Каждая мера государственного попечения для осуществления своего требует материальных средств, получаемых посредством взысканий налогов. Поэтому с экономической точки зрения государство признается принудительным хозяйством (Zwangswirtschaft).

Государство предполагает не только принудительное, но вместе с тем и установившееся властвование. Только при этом условии в обществе установится мирный порядок. Иначе это будет состояние войны или анархии. Но это условие установленности властвования нельзя понимать в абсолютном смысле. Государственное властвование должно установиться лишь в общем и целом. Добровольное повиновение должно быть общим правилом. Но в отдельных случаях или даже в отдельных местностях государственная власть может встречать и противодействие и потому опираться в своем властвовании непосредственно на силу, без того, чтобы этим уничтожался государственный порядок. Напротив, невозможностью обойтись вовсе без принуждения и обусловливается необходимое существование государств как принудительного властвования. (...)

(...) Непосредственными участниками государственного общения являются только свободные, только те, которые не заслонены от государственной власти властью над ними частных лиц. Поэтому развитие государственной жизни всегда приводит к устранению частной зависимости населения. Установление непосредственного участия в государственном общении всего населения, без всяких ограничений и исключений, усиливает и упрочивает государственную власть. (...)

5. ЗАДАЧИ ГОСУДАРСТВА

(...) Чтобы быть сильным, государству приходится позаботиться о преуспевании народного хозяйства, и о распространении образования, и об обеспечении санитарных условий. Нельзя точно так же считать задачей государства осуществление всех интересов человечества. В числе их есть чисто духовные интересы, к осуществлению которых власть неприложима. Властью нельзя выяснить истины, нельзя вселить в сердце человека веры. (...)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Осуществление которой требует государственная идея
Организационного принципа
Государство
Допускаются государством государство классов
Орудие движения революции