<<<     ΛΛΛ     >>>   

11) Лига будет вести ожесточенную войну со всем, что называется славой, величием и могуществом Государств. Всем этим, ложным и вредоносным идолам, которым были принесены в жертву миллионы людей, мы противопоставим славу человеческого разума, обнаруживающегося в науке, и идеал всемирного благоденствия, основанного на труде, справедливости и свободе.

12) Лига признает национальности, как естественный факт, имеющий бесспорное право на существование и свободное развитие, но не как принцип, — ибо всякий принцип должен обладать характером универсальности, а национальность, напротив того, является лишь отдельным, исключительным фактом. (...) Итак, права национальностей будут всегда рассматриваться Лигой лишь как естественное следствие, вытекающее из высшего принципа свободы, и национальное право будет переставать считаться таковым, как только оно ставит себя против свободы или даже только вне свободы.

13) Единство есть цель, к которой непреоборимо стремится человечество. (...) Лига может признавать лишь одно единство: то, которое свободно образуется через федерацию автономных частей в одно целое, так что это последнее перестанет быть отрицанием частных прав и интересов, перестанет быть кладбищем, где насильственно погребаются все местные благополучия, а, напротив того, станет подтверждением и источником всех этих автономий и благополучий. Итак, Лига будет всеми силами бороться против всякой религиозной, политической, экономической и социальной организации, которая не будет всецело проникнута этим великим принципом свободы: без него нет ни просвещения, ни справедливости, ни благоденствия, ни человечности. (...)

II. СОЦИАЛИЗМ

(...) Мы должны высказаться в пользу социализма, даже и не принимая в расчет всех этих практических мотивов, ибо социализм — это справедливость. Когда мы говорим о справедливости, мы подразумеваем не ту, которая заключена в кодексах и в римском праве, основанном в громадной степени на насильственных фактах, совершенных силой, освященных временем и благословениями какой-либо, христианской или языческой церкви, и как таковые, признанных за абсолютные принципы, из которых дедуктивно выведено все право *, — мы говорим о справедливости, основывающейся единственно на совести людей, на справедливости, которую вы найдете в сознании каждого человека и даже в сознании детей и суть которой передается одним словом: уравнение.

* В этом отношении юридическая наука совершенно подобна теологии; обе эти науки равным образом исходят одна из реального, но несогласного со справедливостью факта: из присвоения силой, завоевания; другая — из факта фиктивного и нелепого: из божеского откровения, как верховного принципа. Основываясь на этой нелепости или этой несправедливости, обе науки прибегают к самой строгой логике, чтобы построить, с одной стороны, юридическую, с другой — теологическую систему.

Эта всемирная справедливость, которая, однако, благодаря насильственным захватам и религиозным влияниям никогда еще не имела перевеса ни в политическом, ни в юридическом, ни в экономическом мире, должна послужить основанием нового мира. Без нее не может быть ни свободы, ни республики, ни благоденствия, ни мира. Но она должна первенствовать во всех наших резолюциях, дабы мы могли деятельно способствовать установлению мира.

Эта справедливость повелевает нам взять на себя защиту интересов народа, до сих пор столь ужасно пренебрегаемых, и потребовать для него не только политическую свободу, но и экономическое и социальное освобождение.

Мы не предлагаем вам, господа, ту или иную социалистическую систему. Мы лишь просим вас снова провозгласить этот великий принцип Французской Революции: каждый человек должен иметь материальные и духовные средства для развития всей своей человечности. Принцип этот, по нашему мнению, порождает следующую задачу:

Придать обществу такое устройство, чтобы каждый индивид, мужчина или женщина, находил, являясь в жизнь, почти равные средства для развития своих различных способностей и для применения своей работы; создать такое устройство общества, которое бы поставило всякого индивида, кто бы он ни был, в невозможность эксплуатировать чужую работу, и позволяло бы ему участвовать в пользовании социальными богатствами, являющимися в сущности не чем иным, как произведением человеческой работы, лишь постольку, поскольку он непосредственно способствовал их производству. (...)

Мы спешим прибавить, что мы энергично отклоняем всякую попытку социальной организации, которая была бы чужда самой полной свободы, как индивидов, так и ассоциаций, и требовала бы установления регламентирующей власти какого бы то ни было характера. Во имя свободы, которую мы признаем за единственное основание, единственный законный творческий принцип всякой организации, мы всегда будем протестовать против всего, что хоть сколько-нибудь похоже на государственный социализм и коммунизм.

Единственная вещь, которую, по нашему мнению, может и должно сделать государство,—это видоизменить мало-помалу наследственное право с целью как можно скорее достичь его полного уничтожения. Ввиду того, что наследственное право является всецелым созданием государства, является одним из существенных условий существования принудительного и божественно установленного государства, оно может и должно быть уничтожено свободным актом Государства; другими словами, Государство должно растопиться в общество, организованное на началах справедливости. Наследственное право, по нашему мнению, необходимо должно быть уничтожено, ибо пока оно будет существовать, будет существовать наследственное экономическое неравенство, не естественное неравенство индивидов, а искусственное неравенство классов, — а последнее необходимо будет всегда порождать наследственное неравенство в развитии и образовании умов и будет продолжать быть источником и освящением всех политических и социальных неравенств. (...) В качестве славян и русских, мы можем прибавить, что у нас основной социальной идеей, основанной на всеобщем и традиционном инстинкте населения, является идея, что земля, собственность всего народа, может быть во владении лишь тех, кто обрабатывает ее собственными руками. (...)

III. АНТИТЕОЛОГИЗМ

(...) Мы не претендуем отрицать историческую необходимость религии, мы не утверждаем, что она была абсолютным злом в истории. Если она зло, то она была и, к несчастью и поныне, остается для громадного большинства невежественного человечества злом неизбежным, подобно всяким вообще ошибкам и уклонениям в сторону, неизбежным в развитии всякой человеческой способности. Религия, как мы сказали, это первое пробуждение человеческого разума под формой божественного безумия; это первый проблеск человеческой истины сквозь божественные покровы лжи; это первое проявление человеческой морали, справедливости и права сквозь исторические несправедливости божественной благодати; наконец, это школа свободы под унизительным и тягостным игом божества, игом, которое в конце концов необходимо будет свергнуть, чтобы взаправду завоевать разумный разум, истинную истину, полную справедливость и действительную свободу(...)

Государство не является непосредственным произведением природы, и мы попытаемся в дальнейшем показать, каким образом религиозное сознание создает его в среде естественного общества. По мнению либеральных публицистов, первое Государство было создано свободной и сознательной волей людей; по мнению абсолютистов, оно является созданием божества. В обоих случаях оно главенствует над обществом и стремится его совершенно поглотить. (...)

(...) Но тогда что такое общество? Это чистое, логическое осуществление контракта со всеми его предначертаниями и законодательными и практическими следствиями,— это Государство.

Рассмотрим его поближе. Что оно из себя представляет? Сумму отрицаний индивидуальных свобод всех его членов; или же сумму жертв, делаемых всеми его членами, отказывающимися от доли своих свобод в пользу общего блага. Мы видели, что, согласно индивидуалистической теории, свобода каждого составляет границу или естественное отрицание свободы всех других: вот это абсолютное ограничение, это отрицание свободы каждого во имя свободы целого или общего права,— это и есть Государство. А там, где начинается Государство, там кончается индивидуальная свобода, и наоборот.

Мне ответят, что Государство, представитель общественного блага или всеобщего интереса, отнимает у каждого часть его свободы лишь для того, чтобы обеспечить ему остальное. Но это остальное, это, если хотите, безопасность, но никак не свобода. Свобода неделима: нельзя урезать часть ее, не убивая целого. Та малая часть, которую вы урезываете, составляет самую сущность свободы, она все.(...)

(...) Назначение государства не ограничивается обеспечением безопасности своих членов против всех внешних нападений, оно должно еще во внутренней жизни защищать их друг от друга и каждого от самого себя. Ибо государство,— это его характерная и основная черта, — всякое государство, как и всякая теология, основывается на предположении, что человек существенно зол и дурен. В государстве, нами теперь рассматриваемом, добро, как мы видели, начинается лишь с заключения государственного договора и является, следовательно, лишь следствием этого договора и даже его содержанием. (...)

(...) Что касается до нас, мы нисколько этому не удивляемся, ибо мы убеждены и постараемся ниже это доказать, что политика и теология — родные сестры, имеющие одно происхождение и преследующие одну цель под разными именами; что всякое государство является земной церковью, подобно тому как в свою очередь всякая церковь вместе со своим небом — местопребыванием блаженных и бессмертных Богов — является не чем иным, как небесным Государством.

Государство, как и церковь, исходит из того основного предположения, что люди существенно дурны и что, предоставленные своей естественной свободе, они бы раздирали друг друга и являли бы зрелище самой ужасной разнузданности, где самые сильные убивали бы или эксплуатировали самых слабых. (...)

Для сохранения фикции свободного государства, имеющего в своей исходной точке общественный договор, нам нужно предположить, что большинство граждан обладает всегда необходимым благоразумием, прозорливостью и справедливостью, чтобы постановлять во главе правления самых достойных и самых способных людей. Но для того, чтобы народ проявлял, и не раз и не случайно, а всегда, во всех производимых им выборах, во все продолжение своего существования, эту прозорливость, эту справедливость, это благоразумие, не надо ли, чтобы он сам, взятый в целом, достиг той степени нравственного развития и культуры, при которой правительство и государство уже совершенно бесполезны? Такой народ должен бы был прямо жить, предоставляя полную свободу всем своим влечениям. Справедливость и общественный порядок возникнут сами по себе и естественно из его жизни, и Государство, перестав быть провидением, опекуном, воспитателем, управителем общества, отказавшись от всякой карательной власти и ниспав до подчиненной роли, указываемой ему Прудоном, сделается не чем иным, как простым деловым бюро, своего рода центральной счетной кассой, предназначенной для услуг обществу.

Без сомнения, такая политическая организация, или, лучше сказать, такое ослабление политических сил в пользу свободы общественной жизни, было бы для общества великим благодеянием, но оно бы нисколько не удовлетворило сторонников необходимости государства. Им непременно нужно государство-провидение. Государство-правитель общественной жизни, Государство, чинящее суд и поддерживающее общественный порядок. Другими словами, сознаются ли они себе в этом или нет, называются ли республиканцами, демократами или даже социалистами, — им всегда нужно, чтобы управляемый народ был более или менее невежествен, ничтожен, не способен, или, называя вещи их собственными именами, чтобы народ был более или менее “чернь”. (...)

Всякая последовательная и искренняя теория государства существенно основана на принципе высшей власти, т. е. на той теологической, метафизической и политической идее, что массы, будучи сами вечно не способны к самоуправлению, должны всегда пребывать под благодетельным игом мудрости и справедливости, которые тем или иным способом налагаются на них сверху. Но налагаются во имя кого и кем? Высшая власть, признаваемая и уважаемая массами за таковую, может иметь лишь три источника: силу, религию и деятельность высшего ума. (...)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Ткачев считал единственными революционными силами передовую интеллигенцию
Восстание вытекало бы из условий движения масс
Такие личности становились революционерами

Правительство выдвинуло свою программу