<<<     ΛΛΛ     >>>   

Из-за чего же стараться? Свободный выбор занятия, конечно, несколько (хотя вовсе немного) способен поднять энергию работы. Но я уже доказывал, что обещание этой свободы невыполнимо. В общей сложности мы можем ожидать от коммунизма только строя крайне деспотического, и в то же время со слабою продукцией; можем увидеть лишь “нацию” рабскую и бедную. (...)

VII

(...) Где же выход, однако? Да есть ли он? Социальная жизнь, как здоровье человека, выдерживает расстройство только до поры до времени, до известных пределов. Перейдя их, не всегда можно исправить испорченное. Самое же главное: в этих односторонностях мы имеем пред собою не частичную ошибку экономической или политической доктрины, а проявление несравненно более глубокого расстройства в мыслях, чувствах и стремлениях людей. Исправление при этом крайне затрудняется, так как для борьбы с ложью не находится здорового опорного пункта. Против одной лжи выступает другая, и, кто бы ни победил — хорошего ничего не получается. Безвыходность такого положения особенно важно понять тем, кто еще не cовcем вошел в него. Мы еще имеем общенародные начала, на которых способны столковаться люди самых различных сословий, имеем и власть, вне всяких партий, власть, способную проникаться всею широтой народной мысли. Заговорит ли эта мысль, наконец? Разработаем ли мы наконец сознательно те основы, какие надломаны в Европе, сумеем ли дать им сознательное употребление для избежания роковых “социальных противоречий” Европы?

Печатается по: Тихомиров Л. А. Демократия либеральная и социальная. М„ 1896. С. 13—14, 16—17, 20—21, 30, 39—40, 42, 44—45, 54—55, 58, 60, 62, 83—86, 93—94, 98—99, 123, 133—144, 148—150, 152, 176—180, 187—188.

(1853 — 1904) — ученый, юрист, специалист в области государственного и международного права. В 1874 г. окончил Петербургский университет, в котором с 1878 г. читал лекции. Был профессором государственного права в Юрьевском (ныне Тартуском), а позднее, с 1884 г.,—в Петербургском университетах. Н. М. Коркунов — сторонник позитивизма в праве. Ценность позитивизма видел в его методологии, опирающейся на факты, наблюдения. Рассматривал право как подверженное изменениям общественное явление. Институты народного представительства считал второстепенными. Гарантию законности видел в праве независимого и несменяемого суда. (Тексты подобраны Б. Н. Бессоновым.)

РУССКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО

Том 1

ВВЕДЕНИЕ И ОБЩАЯ ЧАСТЬ ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 ГОСУДАРСТВО

3. ПОНЯТИЕ ГОСУДАРСТВА

(...) Отличительную особенность государства как особой формы человеческого общения составляет принудительное властвование. Государство есть прежде всего властвование Недаром в международных отношениях, где государства действуют как обособленные целые, они называются державами (puissance, Macht). Этот признак государственного общения так ярок, стоит вне спора. Правда, в старых определениях государства он обыкновенно опускался. Но это объясняется тем, что до настоящего столетия государство отождествляли с обществом. Еще Руссо договор, которым, по его мнению, учреждалось государство, называл общественным договором. Общество стали отличать от государства только в настоящем столетии. Поэтому в старые определения государства и не заботились вносить признаков, которыми оно отличается от других форм человеческого общества, не принимавшихся вовсе в соображение. Но в новых определениях государства признак власти всегда стоит на первом месте, а в существе дела он и прежде не возбуждал ни в ком сомнений.

Вопрос лишь в том, достаточен ли этот признак? Можем ли мы им одним отличить государство от всех других форм человеческого общения? В составе любого государства мы находим общественные союзы, осуществляющие в отношении к своим членам принудительную власть. Такова, прежде всего, семья: члены ее подчинены принудительной власти главы семьи. Таковы, далее, общины и другие местные союзы, осуществляющие функции управления, а вместе с тем и принудительную власть. Все это так, но власть, осуществляемая этими союзами, несамостоятельна. Глава семьи властвует над своими домочадцами лишь настолько, насколько это допускает государство. (...) Точно так же не самостоятельно и властвование местных союзов, входящих в состав государства. Деятельность их может быть очень широка, их власть очень значительна; но и они поставлены под контроль государства, предоставляющего им права властвования и наблюдающего не только за соблюдением установленных законом пределов власти, но и за тем, чтобы предоставленные полномочия власти осуществлялись согласно указанной государством цели. Совершенно в иные условия поставлено властвование самого государства. Никакой другой союз не предоставляет ему прав власти, никакой другой союз не указывает ему целей его деятельности. Власть государства не есть кем-либо другим предоставленная ему власть, а власть самостоятельная. Государство властвует не по делегации, не по поручению другого союза, а по собственному праву, самостоятельно. Таким образом, для характеристики государства необходимо добавить, что оно представляет собою самостоятельное принудительное властвование.

Самостоятельность не предполагает непременно неограниченности. Собственник имеет самостоятельную власть над принадлежащим ему имуществом, но власть его, оставаясь самостоятельною, может быть, и часто бывает, очень ограниченной. То же самое возможно и в отношении к государству. Обыкновенно государства представляют собою не только самостоятельное, но и неограниченное юридическое властвование. Таковы государства суверенные. Но государства могут образовать из себя федеративное целое — союзное государство — не перестав и сами быть государствами, а лишившись только суверенитета, неограниченности своего властвования. Установление самостоятельной союзной власти порождает юридическое ограничение власти отдельных государств, составляющих союзное государство. Швейцарские кантоны или Северо-Американские Штаты не безграничны в своем властвовании. Известные дела предоставлены исключительному ведению союзной власти, и тем самым установлена определенная граница власти кантонов или штатов. И тем не менее и кантоны, и штаты не сделались лишь подчиненными областями, а остались государствами, так как в том, что не включено в сферу компетенции союзной власти, они являются вполне самостоятельными: в этой сфере они, как и суверенные государства, властвуют по собственному праву, а не по делегации, не по уполномочию союза. Таким образом, отличительную особенность государственного властвования составляет, как на это справедливо указывали Лабанд и Еллинек, самостоятельность, а не неограниченность, не суверенитет. Государства могут быть, и обыкновенно бывают, суверенными, но это не составляет их необходимой принадлежности.

Государство не есть просто отдельный акт властвования, а состояние (etat) установившегося властвования. Когда неприятель совершает военное занятие враждебной территории и властвует в ней силою оружия вполне самостоятельно, это еще не составляет государства. Военное занятие территории может перейти в государственное господство, но оно с ним не тождественно. О государстве как особой форме человеческого общения можно говорить лишь тогда, когда властвование уже установилось, а не только еще устанавливается силою оружия (...) Государство предполагает мирный порядок, признанный У целом обществом, составляющим государство. Где из-за власти идет колеблющаяся борьба, там или война, или анархия, но не государство. Государственное властвование есть Остановившееся, признанное, мирное властвование, предполагающее монополизацию всякого принуждения за органами государственной власти. Словом, государство есть самостоятельное, принудительное и мирное властвование.

Можно, однако, найти случай властвования, подходящий под такое определение, но не составляющий государства. Я имею в виду властвование над рабами. Раб не субъект права, а объект, и притом объект частного права. Он то же имущество. Над сколькими рабами ни властвовал бы человек, как над своею собственностью, он будет все-таки только крупным собственником, а не правителем государства(...) Государственное властвование есть властвование над свободными людьми. (...)

Сведя все сказанное, мы получим такое определение: Государство есть общественный союз свободных людей с принудительно установленным мирным порядком посредством предоставления исключительного права принуждения только органам государства.

Заключающихся в таком определении признаков вполне достаточно, чтобы отличить государство от всякого иного общественного союза. Поэтому нет надобности включать в нею, как это делает большинство публицистов, еще другие признаки: указание на происхождение государства, на его цель, органическую природу, национальный характер, связь с территорией и т. п. Дополнять определения подобными признаками было бы не только излишне, но и неудобно,— неудобно потому, что все эти признаки крайне спорные. (...) Так, современные государства, без сомнений, все неразрывно связаны с определенной территорией. Но относительно государств далекого прошлого необходимость такой связи с территорией, по меньшей мере, сомнительна. Во всяком случае, это значило бы определением предрешить в отрицательном смысле вопрос о возможности допустить существование государственной opганизации у кочевых народов. А между тем даже у оседлых народов первоначально территория вовсе не имела того значения в государственных отношениях, какое получила в настоящее время. Еще в греческих государствах нахождение на территории, им подвластной, не установляло подчинение местной власти и местным законам. Принадлежность к государственному общению определялась исключительно племенным началом — происхождением. Нечего и говорить, что органическая природа государств, национальный его характер и в особенности его цели являются самыми спорными вопросами политической теории и уже потому не должны находить себе места в определении, первое качество которого — объективность.

Самостоятельное принудительное властвование, являющееся основным признаком государственного общения, определяет собою все особенности государственного порядка. Так как только государство осуществляет самостоятельное властвование, то оно является в человеческом обществе как бы монополистом принуждения. И во внутренней жизни отдельных государств и в международных отношениях принуждение составляет монополию государства. (...)

Присвоение государством исключительного права принуждения представляет существенные выгоды для общественной жизни. Прежде всего, это приводит к значительному сокращению случаев насилия. Когда каждый сам охраняет силою свои интересы, охрана эта получает форму борьбы, слагающейся из более или менее длинного ряда обоюдных насилий (...)

Вследствие такого сокращения случаев насилия установление государственного порядка дает значительную экономию общественных сил. Те силы, которые бы иначе потребовались на борьбу, на отстаивание своих интересов силою, в государстве, оставаясь свободными, обращаются на мирную производительную деятельность. (...)

Но еще важнее обусловливаемая установлением государственного порядка перемена в самом характере принуждения. Государство, монополизуя в свою пользу власть принуждения, тем самым ставится в необходимость принуждать не только в своем непосредственном интересе, но и в чужих интересах. Общественная жизнь часто приводит к таким столкновениям, которые не могут быть разрешены иначе, как силою. Раз государство запрещает принуждение всякому другому, оно должно в таких случаях действовать само, хотя бы дело его вовсе не касалось. Иначе самоуправство неизбежно. Сила вещей заставит нарушить запрет государственной власти. Слагающаяся этим путем необходимость для государства принуждать в чужом интересе получает огромное влияние на весь склад принудительной деятельности государства. (...) Органы государства, призванные силою охранять нарушенные интересы граждан и общественных союзов, делают это только по обязанности, и потому спокойно и бесстрастно. У них не может быть никакого побуждения простирать принуждение дальше или придавать ему более суровые формы, чем это требуется для достижения имеющейся в виду цели. (...) И вот, принудительные меры, таким образом, подчиняю гся уже не чувству, побуждающему к насилию, и не правилам только целесообразности, но и началам права и морали. Принуждение дисциплинируется правом, проникается этическими принципами, служит не грубому насилию, а высшим нравственным идеям. Первоначально это сказывается только в принудительной деятельности, осуществляемой государством в чужом интересе. Но резкое различие, установляющееся вследствие этого между различными проявлениями государственной власти, не может не вызвать сознания несправедливости принудительных мер, не подчиненных этическим требованиям. Это наглядно обнаруживается в различии, проводимом международной практикой и общественным мнением, между обыкновенными, т. е. посягающими на частные блага, преступлениями и преступлениями политическими, посягающими на самое государство. Сомнение в допустимости выдачи политических преступников основывается, конечно, главным образом на сомнении в возможности справедливого, беспристрастного к ним отношения потерпевшего от них государства. Усвоенный государством в одних случаях более справедливый, более согласный с нравственными началами образ действия мало-помалу делается общим, распространяется на всю принудительную деятельность государства, все более и более подчиняющуюся требованиям справедливости, и, таким образом. грубое насилие заменяется строго соображенными с правилами справедливости принудительными мерами.

Ко всему этому надо присоединить, что государство, сосредоточивая в своих руках всю власть принуждения в данном обществе, представляет собою могущественную силу, охраняющую за обществом обладание принадлежащей ему территорией и всеми связанными с нею богатствами природы и выгодами географического положения, защищающую общество от всякой внешней опасности, содействующую ему в осуществлении разнообразных задач общественного развития. Государство является важным культурным фактором, играющим первенствующую, руководящую роль в историческом развитии общества.

Отдельные акты принуждения всегда осуществляются отдельными людьми — иначе и быть не может. Государство как целое никаких актов принуждения совершать не может. Но когда отдельные лица совершают акты принуждения в отношении к другим гражданам, опираясь на подчинение, обусловленное сознанием ими общей зависимости от государства, принуждение получает совершенно иной характер, существенно отличающий их от актов частного насилия. Во-первых. такие акты принуждения имеют за собою всю ту силу, какая создается общим сознанием зависимости от государства. (...)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Никакое правительство
Мы пережили величайшую революцию в мире
Деятельность администрации на каждом шагу неизбежно приходит в соприкосновение с разнообразнейшими
Отсюда течение в сторону рационализации государственного аппарата
Свободы слова