<<<     ΛΛΛ     >>>   

То, что славянофилы, почвенники и их продолжатели толковали о народной душе, народной правде и русском всечеловеке, — несомненно очень благородный идеал, на котором стоит построить русскую общественную жизнь; но подробности этого идеала создадутся не смутными сердечными порывами, не чувством, а исследованием выработанных народом и интеллигенцией общественных и бытовых понятий и тех равноправных и именно всечеловеческих основ народного коллективизма, который чужд еще интеллигенции, вырабатывающей пока достоинство личности.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КЛАССИЦИЗМ

(Идея юридической власти)

1. РУСЬ И РИМСКАЯ ИДЕЯ

Между началом русской исторической жизни и началом исторической жизни Западной Европы лежит резкое различие.

Европу сформировали варвары, давно, под влиянием Рима, воспитавшиеся в римском праве, в римском обычае, в римских нравах, на римских учреждениях, на римском искусстве. Европейские государства являются прямым, непосредственным продолжением римского государства, потерявшего свой центр тяжести и распавшегося на отдельные государства, из которых каждое обзавелось затем своею собственною центральною властью. Европа поэтому является прямо в готовом виде, как организованная часть распавшегося целого, со всеми началами готовой гражданственности и выработанного юридического права.

Совсем не то наблюдается в начальном историческом моменте России. Когда Европа сформировалась в государства, на обширных болотистых и лесных пространствах будущей России жили отдельно разбросанные славянские племена в форме первоначального родового быта, не имея никакого понятия ни о гражданственности, ни о государственных формах жизни. Карл Великий уже создает свою мировую монархию, придерживаясь римского образца; он дает подвластным ему народам вполне разработанное государственное право, написанное на латинском языке, когда новгородские славяне еще и не думают приглашать князей. (...)

II. ОТСУТСТВИЕ ЮРИДИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

(...) С формированием Московского княжества, поглотившего в себе другие, жизнь оседает и успокаивается, хищничество перестает быть средством существования для князя и источником вознаграждения его дружинников. (...) Боярству раздаются сначала земли, с крестьянами и без крестьян, а потом постепенно крестьян делают крепкими земле, и рабство наконец охватывает всю Россию.

Крепостное право исходит, таким образом, логически из идеи власти, прикрепившей к себе сначала дружину, а затем прикрепившей к дружине сельскую общину, превратившуюся в общую кормилицу всей деловой и правящей России. Россия распалась на две половины: на боярствующую, сложившуюся в несвободное государственное сословие, обязанное нести вечную службу, и на Россию рабочую, тоже вечно несвободную, обязанную служить боярству. Выше всех этих несвободных сословий и совершенно выделяясь из них, стоит особняком московский князь, а потом и царь. (...)

III. ГОСУДАРСТВЕННАЯ НЕУРЯДИЦА

(...) Власть царя, всесильная и всемогущая, была еще недостаточной, чтобы создать стройный государственный организм. Она поражала своей силой и безграничностью, своею возможностью беспредельного личного произвола, но произвол этот не обуздывался никаким сознательным представлением организационных средств. У московского государства, кроме идеи власти, которую можно поддерживать одними средствами насилия, не было никаких других идей, никаких других выясненных целей, которые бы связывали все в одно гармоническое целое, придавали бы московскому государству характер стройного органического единства. Московское государство, желая ограждать свои интересы, не знало, как их ограждать. (...)

Вместо того чтобы вносить в государственную жизнь элемент стройности, боярство внесло анархию и борьбу частных, единоличных произволов. Иван Грозный решился сломить этот элемент и передать его дело другим людям — не потомкам дружинников, а людям худородным, выделившимся благодаря своим личным заслугам. Таким образом Иван IV, вместо наследственной власти и начала местничества, вводит начало личной даровитости и личных заслуг; вместо частного, родового интереса и интереса семьи, ставившего себя выше интереса государственного, — интерес общественный, поглощающий в себе лицо. Практика такого нововведения не могла быть удачной, и созданная Иваном Грозным “опричина” скоро показала, чего можно ожидать от людей худородных, интерес которых поглощается интересами личной царской власти. (...)

Учреждение опричины не уничтожало прежнего боярского служилого сословия. Боярство стало только осторожнее и еще менее надежным, отживая свой век и утратив то значение, какое оно, например, имело при Дмитрии Донском, когда без совета с ним не вершились никакие дела и когда оно отличалось преданностью (...)

IV. БЕЗВЫХОДНОСТЬ ПЕТРА ВЕЛИКОГО

(...) Петр, взятый в его отвлечении, как идея, есть, с одной стороны, органический продукт своей страны, с другой — совершенно посторонняя сила, стоящая вне родной почвы. Как органический продукт, он есть сознающее себя отрицание всего предыдущего; это — критическая мысль, положительная деятельность которой заключается в сличении, оценке и выводе. Невежество, грубость, хаотическое состояние московского царства бросаются резко в глаза Петру в сравнении с стройным порядком Европы, которая, точно часовой механизм, повинуется двигающей его идее. Другого вывода и не мог сделать Петр, кроме того, который он сделал. Восемь веков работает Россия над собой, и единственный результат, к которому она приходит, есть сознание, что она не выработала никаких прочных форм ни для государственной, ни для социальной жизни. (...)

До Петра московское царство знало только личное начало: все служило Царю, все зависело от его воли, все концентрировалось в его произволе. В поведении Ивана IV олицетворяется высшее единоличное самовластие, совершенно заслоняющее идеи, им руководившие. Это — частный человек, работающий для своей семьи, для своих детей и смотрящий на Россию как на свое родовое достояние. В Петре, напротив, идея заслоняет совершенно лицо. Петр — чистый классик, теоретически проникнутый идеей государства, в его суровом римском величии. Благо и сила государства — вот его идеал, в котором поглощается его собственное лицо. Под Прутом он велит избрать вместо себя достойнейшего; он казнит своего собственного сына, спасая государственную идею. Такая высота для Ивана Грозного была недоступна. (...)

Классицизм римского государства, опираясь на право, может существовать только силой. Военное могущество есть его неизбежный атрибут, основной нерв его существования. России, вводимой в Европу, нельзя было встать на иную точку, ибо вся Европа признавала только военно-римский классицизм. Вводит его к себе и Россия и только благодаря ему становится могучей извне и приобретает первый голос в европейской политике. (...)

Устройство армии и флота отнимало от России весь ее гражданский элемент, необходимый для внутреннего управления. (...)

Меньший успех гражданских реформ Петра зависел еще и от другой причины. Гражданские элементы России Петр принял от своих предшественников в хаотическом разброде и в зачаточной форме. Их нельзя было сложить в одно стройное целое теми простыми средствами, какими формировалась стройная армия. Петр уже через двадцать лет бил шведов, а гражданские реформы и через полтораста лет не уподобили Россию Швеции. Причина этого в том, что, верный классическому принципу, Петр не только отринул земский элемент, но и совершенно подавил его. На этом пункте западно-римский классицизм и идея римского государства взяли окончательный перевес над бытовой и социальной стороной русской жизни.

До Петра между народом и царем существовали патриархальные отношения. (...) С Петром эти отношения, основанные на чувстве, кончаются; выступает в отношениях элемент головной, государственный, юридический. Государь есть уже олицетворение отвлеченного принципа, представитель государства, государственного интереса, правосудия, общего блага. (...)

Петр разорвал русскую традицию, а создав чиновничество, он ввел совершенно новое учреждение, имевшее не органическую, а чисто механическую связь с государственным интересом. Немедленно с появлением этого нового начала возникает борьба с ним центральной власти. Уже Петр тратил половину своих сил на контроль, на преследование злоупотреблений, нерадивости и чиновной неспособности. (...)

V. ПЕРЕХОДНОЕ ВРЕМЯ

(...) При Петре русская мысль прибегала к помощи европейской мысли, чувствуя, однако, под собою свою родную почву; при Екатерине же русская передовая мысль была совершенно подавлена европейским влиянием и авторитетом и безразлично растворялась в европейском космополитизме. Царствуя над Россией, Екатерина управляла ею точно из Европы. (...)

Екатерина провозглашает абсолютистский принцип как начало историческое, сознательное, а не вытекающее, как у Петра, из практических причин его времени. Петр — абсолютист потому, что он один, и в этом смысле он больше диктатор, уполномоченный самим фактом русского разброда и неустройства охватить всю государственную жизнь своей железной рукой. Екатерина возводит абсолютистский принцип в сознательное теоретическое представление и стягивает все к себе, хотя и мягкой, но тоже железной рукой, не потому, чтобы не было людей, а потому, что для России не признает возможной какую-либо иную форму. (...)

VI. ВЫСШАЯ ТОЧКА ГОСУДАРСТВЕННОГО КЛАССИЦИЗМА

(...) Во всю русскую историю истинными представителями царственного классицизма являются только Иван III, Петр Великий и Николай 1; но ничей образ не обрисовывается в таком строгом очертании, как образ Николая. Иван III и Петр Великий, олицетворяя собою классическую идею власти в ее отвлечении, должны бороться с окружающим их неустройством и, так сказать, создать и осуществить идеал, еще смутный, неясный в общем представлении. Император Николай пользуется уже прочно организованными средствами власти и своего царственного права; ему не нужно создавать ничего, ему остается только идти проложенным путем дальше — и Николай идет этим путем. Как ни сильно, по-видимому, при нем личное начало, но оно поглощается совершенно личным началом самого царя. Все как в фокусе сосредоточивается в идее власти и права, которое оно собой олицетворяет. Лицо монарха сливается окончательно с принципом, отождествляясь в нем и обратно доходя до полной с ним нераздельности. То было высшее проявление классического идеализма, который когда-либо видела Россия. (...)

VII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(...) Начиная с первого появления на русской земле князей, Россия переживала бесконечный ряд переходных эпох, в которых выражалась постоянно борьба предыдущего момента с новым, наступающим. Трудным, медленным путем, начав хаотическим, бессознательным процессом, росла русская мысль, вырабатывая формы общественной жизни и затем проверяя их самой практикой слагавшегося уклада.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Вероятно
Могут быть предметом договора
Вырабатываемая в классовой организации под непосредственным впечатлением повседневного классового опыта
Сознание нашей зависимости от государства заставляет нас
Государственная власть почти мгновенно переходит в руки новой господствующей группы