<<<     ΛΛΛ     >>>   

Печатается по: Дан Ф. Всенародное Учредительное Собрание, 2-е испр изд. Б. м., 1906. С. 5—6 9--14 19-"-24, 26, 32, 34, 35, 39—40.

(1872—1935) —публицист. общественный деятель. В ранней юности — почитатель Н. К. Михайловского, увлекавшийся героикой “Народной Воли”. В 1893 г. начал изучать марксизм, долгое время оставался верен идеям его социальной философии, полагая, что с социалистической политикой они связаны исторически случайно, а в России могут послужить основой для преобразования самодержавной монархии в буржуазно-демократическое правовое государство. Позднее сошелся с П. Б. Струве, участвовал в изданиях конституционалистов-демократов (“Полярная звезда”, “Свобода и культура”). Будучи членом ЦК партии кадетов (1906—1918), разделял позиции ее правого крыла. Главная задача русской антисамодержавной политики, по мнению Изгоева, — в преодолении террора, ответственность за распространение которого в первые десятилетия XX в. он возлагал на партию социалистов-революционеров. Основная политическая идея Изгоева — долг русской интеллигенции состоит в том, чтобы, преодолев соблазны социализма, стать “государственной интеллигенцией”. Идейно-политическая программа Изгоева, изложенная в сборнике “Вехи” (1909) в статье “Об интеллигентной молодежи”, была развита в статье “Социализм, культура и большевизм” (сб. “Из глубины”. 1918), где он подчеркивал общую ответственность всех фракций русского социализма за “катастрофу” большевистской революции. В ноябре 1922 г. выслан в Германию. В Берлине совместно с В. И. Гессеном составил меморандум о необходимости роспуска кадетской партии. Порвал с П. Б. Струве, не приняв его позиции открытой апологии “белого дела”. (Тексты подобраны Е. Л. Петренко.)

РУССКОЕ ОБЩЕСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

ЗАМЕТКИ О РЕВОЛЮЦИИ

1. ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА

Так называемые “тактические ошибки” русской социал-демократии теперь ясны для всех. Злоупотребление всеобщей политической забастовкой без ясного представления о силах и организованности пролетариата, необдуманная пропаганда вооруженного восстания, побудившая предпринять в этом направлении ряд попыток, очевидно обреченных на неудачу и не имевших определенной цели, и, в-третьих, преждевременный разрыв с либеральными и радикальными “буржуазными” партиями как на практике (введение революционным путем восьмичасового рабочего дня), так и в литературе (полемика в печати и на митингах).

Таковы главнейшие “ошибки”. Говорят, что в совершении их виновна не социал-демократия. “Не мы толкали массы, а они нас, — говорит г. Парвус, — революционный поток нас неудержимо рвал вперед”. В этих словах много справедливого, но они не дают все же ясного представления о ходе дел. Тот, кто желает из ошибок прошлого почерпнуть урок для будущего, не должен отступать перед более пристальным взглядом в глубь вещей.

Во-первых, те самые вожди, которые говорят теперь о “стихийности” движения масс, в свое время, наоборот, восхваляли “сознательность” пролетариата. (...) Одно из трех: или руководители пролетариата (а таковыми, несомненно, были социал-демократы) ему льстили и говорили неправду, или на самом деле стихийности не было и массы обнаружили “удивительную организованность и полную подчиненность”, но руководители завели их не туда, куда следует, или, наконец, руководители, увлеченные потоком событий, сами незаметно для себя изменили “сознательности” и, создав ошибочную теорию, действовали согласно с ней, но, конечно, тоже ошибочно.

Я держусь последнего взгляда. (...)

Основная ошибка теоретиков, руководивших движением, сводилась к бланкистскому пониманию “диктатуры пролетариата” и к вытекшему отсюда перенесению элементов социалистической революции в происходившую революцию политическую и демократическую. “Диктатура пролетариата” есть необходимое звено марксизма как революционного учения. По известному разъяснению Каутского, реформа тем отличается от революции, что преобразованиям, предпринимаемым последней, предшествует завоевание политической власти новым общественным классом. (...)

Идея диктатуры пролетариата возникла во время революции 1848 г., после июньского поражения. (...)

Маркс резко подчеркивает бланкистский характер, присущий идее диктатуры пролетариата при ее зарождении. Оставляя “доктринерский социализм”, парижский пролетариат, пишет он в “Борьбе классов”, “все более переходит в лагерь революционного социализма, коммунизма, для которого сама буржуазия изобрела название бланкизма...” (...)

Признавая, что ни в 1848, ни в 1849 году пролетариат не был еще “способен к диктатуре”, Маркс, однако, некоторое время продолжал еще верить в “непрерывность революции”, ждал успешного революционного восстания, которое должно привести к “диктатуре”. Но глубокий мыслитель, трезвый и честный публицист не мог долгое время пребывать в заблуждении. Уже в 50-м году Маркс и Энгельс пришли к выводу и осмелились высказать его публично, что революция закончилась, за что и заслужили название изменников. (...)

Бланкистскому пониманию революции и диктатуры пролетариата, еще в 1849 году разделявшемуся Карлом Марксом, Энгельс в 1895 году противопоставил свое чисто марксистское, последовательно проведенное. “Если и нынешняя могучая армия пролетариата, — писал он, — все еще не достигла своей цели, если она далеко не в состоянии добиться победы одним решительным ударом, а должна тяжелой борьбой отнимать от врага одну позицию за другой, то отсюда бесповоротно следует, что в 1848 году невозможно было добиться социального переустройства с помощью простого захвата власти”. (...)

“...Полное преобразование всего общественного строя [говорит Энгельс. — Сост.] предполагает деятельное участие массы, ее сознательное отношение к тому, за что она борется и что ей требовать. Этому нас учит история последних пятидесяти лет. Для того же, чтобы масса знала, что делать, необходима долгая и упорная работа; наша партия взяла на себя именно эту работу, и успехи ее приводят в отчаяние противников.” (...)

Пятьдесят лет истории, научивших Фр. Энгельса, ничему, однако, не научили русских социал-демократов. Лишнее доказательство справедливости скептического взгляда, что история вообще никого ничему не учит. Нам, русским, показалось, что за пять лет организационной работы мы достигли того, чего не могли добиться европейские рабочие за 50 лет.

Мало того. Сколько времени и сил ушло на полемику с народниками, на уяснение того взгляда, что предстоящая революция будет иметь политический “буржуазный”, демократический, а ни в коем случае не социалистический характер. Казалось, эта истина усвоена всеми и стала общим местом, а как дошло до дела, то выяснилось, что различие между предстоящей политической и грядущей социалистической революциями совершенно не продумано.

Как читатель мог видеть из краткого изложения взглядов Маркса и Энгельса на диктатуру пролетариата, даже в 1849 году, когда Маркс не освободился еще от бланкизма, он отчетливо сознавал, что “диктатура пролетариата” — необходимая переходная ступень к социалистической революции. Пятидесятилетнее развитие марксизма привело его к полному освобождению от бланкизма. У нас же диктатуру пролетариата, предпосылку социалистической революции, перенесли в революцию политическую, задумали сделать “переходной ступенью” от самодержавия к конституционному демократическому строю. Этим чудовищным прыжком русская социал-демократия совершенно освободилась от марксистского понимания и покатилась по наклонной плоскости якобинизма и бланкизма.

Понятным является после этого и заявление “Начала” (№ 7): “Вполне возможно, что наша революция, начавшаяся как демократическая, закончится как социалистическая”. “Начало” было поддержано и “Новою Жизнью”, где “непрерывность” проповедовалась г. Луначарским. (...)

Вот та истина, что накануне буржуазной революции нельзя говорить о диктатуре пролетариата, и не была доступна практическому сознанию наших “марксистов”. Чувство победило разум. “Марксисты” видели, что в происходящем в стране движении политической силе пролетариата предстоит первая роль, что пролетариат энергичнее и беззаветнее других классов борется за свободу, приносит больше жертв, и им казалось невозможным при победе уступить первое место другим классам. Для такого самоотречения надо было много мужества, политической прозорливости, хладнокровия и уверенности в дисциплине масс.

Для того чтобы возвещенные в манифесте 17 октября реформы получили свой подлинный, а следовательно, и революционный характер, необходимо было, чтобы в промежуток до их осуществления государственная власть перешла в руки нового класса, чтобы бюрократия сдала свои позиции. Этот переход власти мы мыслим, конечно, не в виде романтически-флибустьерского набега. (...)

Вожди пролетариата, само собою разумеется, не должны были ни на одну минуту посягать на индивидуальность пролетариата и вести его к слиянию с другими классами и партиями. Это и фактически невозможно. Но пролетариат, ясно сознав положение дел, твердо уяснив себе, что происходит только демократическая и политическая революция, должен был всей своей силой и всем своим влиянием поддержать те слои, в руки которых могла быть передана власть. Пролетариат получил бы прежде всего свободу профессиональных союзов и печати, без чего для рабочих немыслима сколько-нибудь широкая и планомерная борьба.

Правительство, видя единодушие оппозиции, видя, что вожди “земцев” (назовем их так для краткости) имеют действительную опору в массах, после колебаний и контрреволюционных попыток вынуждено было бы отступить.

Но социал-демократы решили, что у них одних достаточно сил, и не только для победы над бюрократией, но и для нанесения удара буржуазии. Либералам в печати и на митингах была объявлена беспощадная война, на крупную буржуазию был сделан натиск при помощи введения восьмичасового рабочего дня, мелкая буржуазия запугана вооруженным восстанием, бесконечными стачками, грозой надвигающегося экономического краха. Результаты известны. Это — разгром.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Оградить интересы существующего строя
Государство государства свободы
Занятый вопросами государственного права организация общественной
Государство фашистской диктатуры
Особенно печальным представляется мне упорное нежелание русской интеллигенции познакомиться с