<<<     ΛΛΛ     >>>   

Концепция «деформаций» интересна тем, что она предполагает существование некой «точки перегиба», от которой первоначально положительное развитие федерации советских республик сменилось развитием отрицательным или искаженным. Требовалось лишь найти в историческом прошлом эту точку – символ прежнего благополучия национальных отношений, и затем воссоздать это состояние в новом историческом исполнении, то есть вернуться к федерации, перезаключить союзный договор, восстановить равновесие между центром и суверенными республиками и т.п.

Задача выглядела очень благородной и была близка к тому, что предлагалось сделать с экономикой (поиск золотой вершины позднего нэпа), нормами партийной и государственной жизни (ленинские принципы демократии). Первым результатом новой концепции стало возрождение живого интереса к опыту национального строительства в первые годы Советского государства. В печати, дискуссиях, рекомендательных документах начали появляться давно забытые понятия «национально-культурной автономии», «республиканского суверенитета», «национальных сельских Советов», «коренизации» и т.п. Как из пепла возродились шедшие в начале 1920-х годов дебаты по поводу союзного договора, полномочий союзного и республиканского законодательства, государственного языка и гражданства союзной республики, необходимости самостоятельной российской компартии. Начнись эти дискуссии чуть раньше, многих нынешних конфронтации удалось бы избежать, в особенности по вопросу о республиканском гражданстве (признанном решением Конституционной комиссии ЦИК СССР в апреле 1924 г.) или статей о государственных языках союзных и автономных республик, которые имелись уже в первых конституциях Грузии, Белоруссии, Армении, Абхазии, Крымской АССР.

Идея «деформаций» и «очищения истоков» была привлекательна тем, что на ее основе можно было строить конкретную программу действий, не выходя за границы советского исторического опыта, советской реальности. Оставалась лишь одна проблема: где видеть точку перегиба в развитии советской федерации? Это не могло быть послевоенное время, когда уже прошли массовые депортации целых народов – немцев, крымских татар, чеченцев, калмыков и др., – и были ликвидированы их национальные автономии. Вряд ли подходили и предвоенные годы с их перенесением норм тоталитарно-репрессивного государства на внутреннюю и внешнюю национальную политику. Решение судеб народов на основе секретных протоколов; декоративное создание Карело-Финской ССР; массовые депортации жителей присоединенных территорий Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, Бессарабии и Буковины; высылка первых потенциально «нелояльных» народов: корейцев, ленинградских финнов, беженцев и эмигрантов – иностранных подданных – все эти события явно находятся по «ту» сторону золотой вершины советской федерации.

Двигаясь вглубь времени, в первую половину-середину 30-х годов, мы попадем в период сворачивания политики «коренизации», ликвидации национальных районов, массовых репрессий против национальной интеллигенции и административных кадров, отягощенный раскулачиванием, голодом, высылкой миллионов крестьян. Знамение времени – номенклатурное создание новых автономий при одновременном урезании их реальных прав. Наиболее ярким примером здесь стало юбилейное расформирование Закавказской федерации, преобразование Казахской и Киргизской АССР в союзные республики и пяти автономных областей – в АССР в день принятия новой Конституции 1936 г.

Итак, выбор точки перегиба фактически сводится к двум весьма коротким интервалам: второй половине 1920-х годов и времени сразу после образования СССР (1922–1925 гг.). В сфере национальных отношений оба они разделяют достоинства и недостатки своей эпохи.

Доминирование партийных структур власти над общегражданскими, догматически классовый подход, авторитарность и аппаратность принятия решений сочетались в те годы с энтузиазмом и жертвенностью, невиданным размахом действий и способностью очень быстрого развития.

Параллельно с идеей «деформаций» в первой половине 1989 г. все громче стала звучать еще одна – четвертая концепция. Она давно существовала в зарубежной литературе, жила в документах радикальных национальных движений. Недавние решения Верховных Советов Грузинской, Эстонской и Литовской ССР с оценкой событий 1921 и 1940 гг., настроения в других республиках, видимо, сделают ее вскоре предметом открытого обсуждения. Суть этой концепции: ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИТ СЕГОДНЯ, – ЗАКОНОМЕРНО. Идет неизбежный «распад империи», поскольку образование Союза ССР в 1922 г. было восстановлением прежних границ царской России, нарушением принципов договорного союза и конфедеративного сотрудничества независимых советских республик.

У этой концепции есть свои аргументы. Главные среди них: отсутствие у большевиков к Октябрьской революции четкой позиции о будущем многонационального государства; декларируемый ими примат классовых интересов и пролетарского интернационализма с отрицанием «буржуазного» национализма; неприятие идеи конфедерации как вредной формы государства, ослабляющей интересы пролетарского единства и пролетарской революции.

Известно, что до февральской революции 1917 г. Ленин выступал против федеративного устройства будущей социалистической России. Решительным противником федерализма был Сталин, который считался в партии специалистом по национальному вопросу. Не случайно он получил в первом советском правительстве пост наркома национальностей. Правда, свое отношение к федерализму большевикам пришлось менять уже весной-летом 1917 года в ответ на бурный рост организованных национальных движений в разных частях Российской республики, требовавших независимости Финляндии, самоуправления Эстонии и Латвии, национальной автономии Украины и Белоруссии, Крыма и Закавказья, Татарии и Башкирии, Бессарабии и Туркестана. Можно сказать, что к осени 1917 г. бывшая империя созрела к федерализму, и не откликнуться на это не могла ни одна партия, стремившаяся к взятию власти.

Уже первые документы нового Советского государства: Декрет о мире и Декларация прав народов России (2/15 ноября 1917 г.) – провозгласили равенство и право на самоопределение народов. Тезис о федеративном устройстве Российской советской республики был официально провозглашен в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятой III Всероссийским съездом Советов 12(25) января 1917 г. вместе с постановлением «О федеральных учреждениях Российской республики». Эта дата является началом советского федерализма.

С самого начала, однако, федеративная Российская республика виделась как новая форма устройства для всей бывшей территории Российской империи. Это совершенно четко определил Сталин в интервью об организации РСФСР газете «Правда» (3–4 апреля 1918 г.), назвав в числе возможных субъектов Российской федерации Польшу, Украину, Финляндию, Крым, Закавказье, Туркестан, Киргизский край (Казахстан – И.К. ), татаро-башкирскую территорию, Сибирь и т.п.

Здесь же Сталин подчеркнул стратегическую временность федерализма в России, когда «принудительный царский унитаризм сменяется федерализмом добровольным... которому суждено сыграть переходную роль к будущему социалистическому унитаризму». Если таков был замысел, воплотившийся через четыре года в создании Союза ССР, то происходящее с нами сейчас закономерно, поскольку в основе «добровольного советского федерализма» мы видим отпечаток все той же исторической личности.

Пятым объяснением современной национальной ситуации является концепция ОБРАТНОГО НАСИЛИЯ, изложенная мной в других публикациях. Характерный для XX века распад многонациональных империй ведет к разрушению имперски-колониального общества, где политическое и экономическое насилие всегда сочетается с насилием национальным. Национальное насилие при этом выражается не только в подавлении или принижении имперским обществом национальной традиции покоренных народов – их государственности, религии, разговорного языка, но и в прямом проникновении насилия в сферу контактов между народами, то есть в национальные отношения.

Системы, возникающие при разрушении имперски-колониальной основы, могут различаться по степени насилия и образуют три типа, названные мной «иерархическими», «федеративными» и «многонациональными» обществами. Степень национального насилия, как и насилия в целом, служит не только основой классификации, но и определяет их развитие. Повышение уровня насилия неизбежно приводит к движению вспять – в направлении к имперски-колониальному обществу, где одни народы откровенно и узаконенно угнетают другие.

Рост насилия, однако, не всегда сразу действует дестабилизирующе – на первых порах он может иногда способствовать восстановлению стабильности и порядка. Но усилившееся и не отраженное государством межнациональное насилие постепенно разлагает все общественные институты, самовоспроизводится, как раковая опухоль, и в итоге трансформирует прежний тип общества, увеличивая в нем уровень внутреннего угнетения.

Ярким примером разлагающей роли насилия служит эволюция первоначального военно-политического союза, а затем федерации советских республик под влиянием общего повышения уровня насилия в стране в 20–30-е годы. Какой бы ни была первоначальная идея государства, на смену ей быстро пришла жесткая иерархическая система, стремившаяся восстановить централизованное бюрократическое устройство в пределах бывшей Российской империи – вплоть до войны на захват Финляндии и нового раздела независимой Польши. Национальное насилие в этой системе было таким же элементом структурного насилия (выражение Г. Гусейнова), как и массовые репрессии, идеологический тоталитаризм, уничтожение целых социальных слоев, подчинение искусства.

Если такое объяснение справедливо, то мы имеем общество, которое замышлялось в 1922 году как федеративное, но ушло далеко назад под давлением разных форм насилия, в том числе и национального. Теперь оно стремится вернуться к исходному состоянию. Процесс этот мучителен и требует ломки многих социальных отношений, стереотипов в сознании миллионов людей. Запущенное в систему насилие не может сразу исчезнуть бесследно, и будет еще долго выходить разными проявлениями во многих сферах общественной жизни. Не удивительно, что уровень насилия, агрессии в нашем обществе столь высок; и к тому же заметно повысился в последние годы, чему свидетельствами стали рост организованной преступности, подростковой и молодежной агрессивности, жестокость отношений в армии, появление неофашистских движений. Этот высокий уровень насилия неизбежно проявляется и в сфере межнациональных отношений. Нынешнее поколение как бы оплачивает предыдущие трагедии, отдает сейчас насилие, которое пало на головы отцов и дедов. И этот накопленный долг насилия лежит на нашем пути к демократическому многонациональному государству.

Шестое и совершенно независимое объяснение нынешней ситуации дает книга английского антрополога, профессора Кембриджского университета Эрнеста Геллнера «Нации и национализм». Вышедшая в 1983 г., эта книга посвящена общей теории национализма и не имеет никаких конкретных переходов к советской реальности, сегодняшним событиям. Но многие стороны этих событий она описывает или предсказывает с удивительной точностью.

Согласно теории Геллнера, национализм (кстати, в это понятие автор не вкладывает никакого негативного звучания) – это, прежде всего политический принцип, требующий, чтобы политические и национальные (национально-культурные) единицы совпадали. Нарушение этого принципа, недостаточность политических и государственных институтов, гарантирующих развитие нации, и ее культуры, вызывает обострение националистического чувства и мощные движения протеста. Всюду, где есть такие нарушения, конфликт потенциально неизбежен.

В то же время национализм, по Геллнеру, – это особое историческое состояние, соответствующее периоду индустриализации. Национализм вовсе не признак отсталого общества; он расцветает в условиях достаточно высокой грамотности, средств информации и коммуникации, появления национальной интеллектуальной элиты и потребности в квалифицированных кадрах. Национализм – движение больших городов и индустриализирующихся масс; на отсталых окраинах, в сельской местности, где национальная культура воспроизводится всей повседневной средой, для него нет почвы и простора. Короче, национализм приходит и уходит, когда для него складываются определенные исторические обстоятельства.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Мог меняться объект насилия
Пятым объяснением современной национальной ситуации является концепция обратного насилиЯ федерации национальных