<<<     ΛΛΛ     >>>   

Нарраториальная и персональная точки зрения
Нарратор имеет две возможности передавать события: применяя свою собственную точку зрения
«                                                   22
— нарраториалъную — или точку зрения одного или нескольких персонажей — персональную . Таким образом, получается простая бинарная оппозиция. Бинарность вытекает из того, что в изображаемом мире повествовательного произведения существуют две воспринимающие, оценивающие, говорящие и действующие инстанции, два смыслопорождающих центра — нарратор и персонаж. Третьего не дано. Поэтому для «нейтральной» точки зрения, существование которой постулируется рядом исследователей,
22
Эта названия произведены от инстанций, к которым относится точка зрения. Термин «нарраториальный» ввел Рой Паскаль (1977), термин «персональный» встречается уже у Штанцеля (1955). Доррит Кон (1978, 145—161; 1983, 179—180) называет нарраториальную и персональную точку зрения в повествовании «от третьего лица», следуя Штанцелю, «аукториальной» (authorial) и «фигуральной» (figurai), а в повествовании «от первого лица», в коем Штанцель не признает наличия разных точек зрения (Штанцель 1979, 270—272),
—    «диссонантной» (dissonant) и «консонантной» (consonant). Во избежание недоразумений следует подчеркнуть, что штанцелевская дихотомия «аукториальный» — «персональный» характеризует не типы точки зрения, а типы романа или «повествовательной ситуации». В последней совмещаются гетерогенные признаки. Таким образом, термин «аукториальный» у Штанцеля имеет разные значения, указывающие на то, что 1) нарратор сильно выявлен, выступая с оценками и комментариями, 2) это — нарратор от «третьего лица», а не от «первого», 3) точка зрения принадлежит не персонажу, а нарратору.
128
такими как Штанцель (1955)23, Петерсен (1977, 187—192), Линтфельт (1981, 38—39)24 и Брох (1983), так же как и для «нулевой фокализации», существование которой подразумевает Женетт (см. выше, с. 113), в нашей модели места нет . В оппозиции точек зрения «нарраториальная» — «персональная» маркирован второй член. Это значит: если точка зрения не персональная (и если противопоставление точек зрения не нейтрализовано по отношению ко всем признакам), то она рассматривается как нарраториальная. Нарраториальной является точка зрения не только тогда, когда повествование носит явный отпечаток восприятия и передачи индивидуального нарратора, но и в том случае, когда повествуемый мир в себе явного отпечатка преломления через чью бы то ни было призму не носит. Ведь нарратор в повествовательном тексте всегда присутствует, сколь бы безличным он ни был. А потому при последовательно проводимом анализе «нейтральная» («ничья») точка зрения или «нулевая фокализация» немыслимы.
В пользу утверждения, что в повествовательных текстах наряду с изложением с точки зрения нарратора и рефлектора вполне возможен третий, «нейтральный» способ, Ульрих Брох (1983, 136) приводит явление несобственно-прямой речи, где присутствуют одновременно и нарратор, и рефлектор. Но здесь точка зрения не «нейтральная», «ничья» или «нулевая», а гибридная, смешанная, двойная, в одно и то же время нарраториальная и персональная. Структурой несобственно-прямой речи обосновать необходимость или допустимость нейтральной точки зрения нельзя.
От большинства типологий точек зрения предлагаемая нами модель отличается тем, что вопрос о присутствии нарратора в диегесисе (так же как и вопросы о его компетентности, интроспекции, антропоморфности, выявленности и субъективности) рассматривается не как проблема точки зрения. Нарраториальная и персональная точки зрения
23
В более поздних работах Штанцеля (1964; 1979) понятие «нейтральной повествовательной ситуации» уже не встречается (ср. Брох 1983).
Линтфельт допускает существование «нейтрального нарративного типа» только для «наррации гетеродиегетической».
Тем не менее противопоставление нарраториальной и персональной точек зрения может быть снято, или «нейтрализировано», по отношению к тем или иным различительным признакам. Нейтрализация оппозиций, однако, вовсе не создает третьего, «нейтрального» типа точки зрения. 129
встречаются как в недиегетическом, так и в диегетическом повествовании.
Если соотнести два бинарных противопоставления «недиегетический» — «диегетический» и «нарраториальный» — «персональный», то получаются четыре возможных типа26:

недиегетический

диегетический

нарраториальная

1

2

персональная

3

4

1) Недиегетический нарратор повествует со своей собственной точки зрения. Примером тому может служить «Анна Каренина», где нарратор, не являющийся персонажем в повествуемой

истории, излагает события, за исключением некоторых мест, с нарраториальной точки зрения.
2)   Нарратор, присутствующий как повествуемое «я» в истории, применяет точку зрения «теперешнего», т. е. повествующего «я». Такой тип представлен, например, в рассказе Ф. М. Достоевского «Кроткая», где диалогизированный нарративный монолог мужа пронизан неопровержимостью факта лежащей на столе жены-самоубийцы, факта, который не позволяет нарратору погрузиться в прошлое и забыться в его подробностях. Как только нарратор, старающийся «в точку мысли собрать», «припомнить каждую мелочь, каждую черточку» , теряется в «черточках», строгий жест наррататора, воображаемого судьи, возвращает его к страшному настоящему:
Связывать эти типы с определенными произведениями не так уж легко, поскольку в большинстве случаев точка зрения — явление не постоянное, а изменчивое. Говорить о «персональном романе», как это делает Штанцель, можно только с той оговоркой, что появление или даже преобладание персональной точки зрения в одних отрезках текста не исключает наличия нарраториальной в других.
27
ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 24. С. 8. 130
И что ж, повторяю, что вы мне указываете там на столе? Да разве это оригинально, что там на столе? (Там же. С. 16).
3)  Недиегетический нарратор занимает точку зрения одного из персонажей, который фигурирует как рефлектор. Пример такого типа — «Вечный муж» (см. выше, гл. II, с. 74).
4)  Диегетический нарратор повествует о своих приключениях с точки зрения повествуемого «я». Такова точка зрения, преобладающая в романе «Подросток». Аркадий Долгорукий описывает свою прошлогоднюю жизнь чаще всего с «тогдашней» характеристикой, сообщая только то, что ему как повествуемому «я» было известно в соответствующий момент, и оценивая происшествия и людей по меркам своего прежнего «я». Его цель — «восстановить впечатление». В конце романа он раскрывает свой метод:
.. .мне страшно грустно, что, в течение этих записок, я часто позволял себе относиться об этом человеке [о Татьяне Павловне. — В. Ш.] непочтительно и свысока. Но я писал, слишком воображая себя таким именно, каким был в каждую из тех минут, которые описывал (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 13. С. 447).
Когда повествующему «я» его прошлогодние реакции кажутся слишком уж наивными, он подчеркивает дистанцию по отношению к повествуемому «я»:
Конечно, между мной теперешним и мной тогдашним — бесконечная
разница (Там же. С. 51).

Перспективация в диегетическом повествовании («Выстрел»)
Персональная точка зрения всегда подразумевает и присутствие нарраториального элемента, поскольку нарратор остается передающей инстанцией. Если нарратор расставляет на словах, соответствующих точке зрения персонажа, и свои собственные акценты, эти высказывания становятся «двуголосыми». В случае недиегетического нарратора двуголосость передачи персонального восприятия, переакцентировка слов героя были уже показаны на примере «Вечного мужа». Здесь же мы рассмотрим двуголосость персонального повествования в диегетическом тексте — пушкинском «Выстреле». Пример этот демонстрирует 131
также непреложную необходимость различать и в диегетическом типе повествования нарраториальную и персональную точки зрения.
Нарратор в «Выстреле» рассказывает о своих встречах порознь с обоими дуэлянтами — с Сильвио и с графом — и передает при этом их рассказы о первой и о второй частях дуэли. История встреч преломляется сначала через призму повествуемого, а потом повествующего «я». Это двойное преломление осложняется еще и тем, что совмещающее в себе ту и другую инстанцию «я» представлено как динамическая фигура. В отличие от Сильвио, статичной романтической фигуры, повествуемое «я» показано в развитии. Молодой человек покидает военную службу и меняет шумную, беззаботную жизнь в гарнизоне на одинокую жизнь хозяина бедного имения. Такому изменению жизненной обстановки сопутствуют отрезвление и созревание неопытного юноши. Если в первой главе он находится под впечатлением романтичности Сильвио, то во второй главе, т. е. спустя пять лет, к этому же романтическому герою он относится гораздо менее восторженно. Показательно, что повествуемое «я» упоминает Сильвио во второй главе как предмет салонного разговора и что эта фигура приходит ему на ум лишь как прозаический образец прилежного

стрелка. О романтическом ореоле, которым молодой офицер наделял Сильвио, помещик уже не
говорит. Повествуемое «я» во второй главе освободилось от прежнего романтизма.
Как же организованы перспективация и соотношение обоих «я» (повествующего и повествуемого)
в первой части «Выстрела»? Здесь преобладает точка зрения повествуемого «я», т. е. читатель
воспринимает Сильвио и странности его поведения в соответствии с видением и ценностными
мерками юноши, сначала восторженного, потом разочарованного и, наконец, одаряемого доверием
старшего друга. Но есть тут и акценты, выражающие трезвую точку зрения повествующего «я».
Таким образом, рассказ становится двуакцентным. Накладываются друг на друга два голоса, два
оценочных подхода: восприятие и оценка мира наивным юношей, подчиненные романтическим
схемам, охлаждены трезвой объективностью. При этом голос повествующего «я» маркируется
знаками некоей оговорки.
Вот несколько примеров того, как на голос романтически настроенного «я» накладывается акцент
отрезвевшего «я», вводящий некоторую оговорку, релятивацию и дистанцированность:
132
Имея от природы романическое воображение, я всех сильнее прежде всего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести (ПушкинА. С. Полн. собр. соч. Т. 8. М.; Л., 1948. С. 67).
Повествуемое «я» вряд ли говорило бы о своем «романическом воображении», не обозначало бы таинственную повесть пренебрежительным неопределенным местоимением «какой-то» и не употребляло бы глагол «казаться», подчеркивающий субъективность восприятия.
Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная
жертва его ужасного искусства (Там же. С. 66).
Во фразе «несчастная жертва его ужасного искусства» явственно ощутим утрирующий голос трезвого повествующего «я». Некоторая дистанцированность заключена и в оговорке «мы полагали».
Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения (Там же).
Последнее замечание дает понять, что мысль, которая тогда и в голову нарратору не приходила, теперь ему отнюдь не чужда. И его слова о «наружности», исключающей подозрение в «робости», могут быть поняты теперь как указание на романтические речи и позу Сильвио. Описание  романтического  демонизма  Сильвио  также   содержит  знак  модальности,   который вызывает сомнение в восприятии с точки зрения молодого повествуемого «я»:
Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола (Там же. С. 68).
Повествующее «я» ставит акцент на вид. А «вид» перекликается с «наружностью».
Само собою разумеется, что и после встречи с графом нарратор не перестает изменяться, а потому
в рассказе заметна дистанцированность повествующего «я» и по отношению к повествуемому «я»
второй главы. Подчеркивая свою прежнюю робость и застенчивость перед богатством графа,
нарратор как повествующее «я» дает почувствовать, что его отношение к этому теперь изменилось
так же, как и его отношение к романтизму Сильвио.
Итак, в «Выстреле» тщательно и последовательно разработана двуголосость персональной точки
зрения, на которую накладывается го-
133
лос повествующего «я». Но организация перспективы обнаруживается здесь прежде всего в плане
оценки, тогда как в плане стилистики противопоставление точек зрения слабо выражено. Оба «я»
придерживаются одного и того же языка, который они разделяют с Сильвио и с графом   .
Нарраториальная и персональная точки зрения в разных планах
Рассмотрим, как проявляется противопоставление нарраториальной и персональной точек зрения в различаемых нами пяти планах:
1. Перцептивый план
Когда изображаемый мир воспринимается глазами или сквозь призму того или другого персонажа,

речь идет о персональной перцептивной точке зрения. Когда же нет признаков преломления мира через призму одного или нескольких персонажей, то перцептивная точка зрения является нарраториальной (при этом безразлично, насколько выявлен и антропоморфен нарратор). Примером явно персональной точки зрения в перцептивном плане является изложение неожиданного свидания Пьера Безухова с Наташей Ростовой после окончания войны в Москве у княжны Марьи Болконской:
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто-то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», - подумал он, взглянув на даму в черном платье (ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 12. С. 214).
Выбор тематических единиц принадлежит Пьеру. В его восприятии предстают три единицы: 1) «невысокая комнатка, освещенная одной свечой», 2) «княжна», 3) «кто-то в черном платье». Отождествление «дамы в черном платье» с «одной из компаньонок княжны» происходит также в сознании Пьера. Поскольку Пьер эту даму не узнает, она дается в беглом восприятии без деталей: «в черном платье». Если Пьер узнал бы в ней Наташу, то «дама в черном платье», которая остается на периферии восприятия, стала бы центром его внимания. Он обнару-
О приемах перспективации в «Выстреле» и вообще в нарративах Пушкина см. Шмид 2001а. 134
жил бы в ней много свойств и деталей, и, следовательно, она была бы описана подробно. Персональная точка зрения в плане перцепции сопровождается, как правило, персональностью и других планов, прежде всего оценки и языка, т. е. то, что воспринимается глазами персонажа, оценивается и обозначается обычно соответственно идеологической и языковой точке зрения того же персонажа. Так, в «Двойнике» Достоевского повествование о хитрых и лукавых поступках двойника в большинстве случаев выдержано в стиле голядкинской речи и насыщено голядкин-скими оценками:
Только что приятель господина Голядкина-старшего приметил, что противник его... может даже решиться на формальное нападение, то немедленно, и самым бесстыдным образом, предупредил его в свою очередь. Потрепав его еще раза два по щеке, пощекотав его еще раза два, поиграв с ним, неподвижным и обезумевшим от бешенства, еще несколько секунд таким образом, к немалой утехе окружающей их молодежи, господин Голядкин-младший с возмущающим душу бесстыдством щелкнул окончательно господина Голядкина-старшего по крутому брюшку... (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 1. С. 166-167).
Но связь между перцепцией, языком и оценкой персонажа необязательна даже в этой повести, в которой персонализация доведена до крайности. Персональное восприятие может не облекаться в персональные оценки и языковые особенности персонажа . Таким несовпадением отмечено, например, описание первого появления двойника:
Прохожий [т. е. двойник. — В. Ш.] быстро исчезал в снежной метелице. Он тоже шел торопливо, тоже, как и господин Голядкин, был одет и укутан с головы до ног и, так же как и он, дробил и семенил по тротуару Фонтанки частым, мелким шажком, немного с притрусочкой (Там же. С. 140).
Перцептивная точка зрения здесь очевидно персональная (двойник появляется только в зрении Голядкина), но язык — нарраториальный, а оценки или нейтральны, или даны явно с точки зрения нарратора: выражения «тоже шел торопливо», «дробил и семенил», «мелким шажком, немного с притрусочкой» не воплощают ни речевого стиля, ни оценки Голядкина. Такие места, в коих галлюцинации господина Голяд-
29
Приведенное ниже (на с. 136) начало «Студента» являет собой пример иного несовпадения точек зрения: персональной оценке противостоит нарраториальная точка зрения в планах перцепции и языка. 135
кина предстают в объективном, несомненном виде, немало способствуют «сбивчивости» этой повести (на которую уже сетовал В. Г. Белинский во «Взгляде на русскую литературу 1846 года»). Вообще,  чем  меньше  персональность  перцепции  сопровождается  персональными  языком  и

оценками, тем более неуловимой она оказывается. Соотнесенность перцептивной точки зрения с тем или иным персонажем или с нарратором может быть вообще загадочной. Рассмотрим одну из центральных сцен «Анны Карениной», где не сразу ясно, кто именно видит, мыслит, чувствует: Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить прощения; а в жизни теперь, кроме его, у ней никого не было, так что она и к нему обращала свою мольбу о прощении. Она, глядя на него, физически чувствовала свое унижение и ничего больше не могла говорить. Он же чувствовал то, что долженчувствоватьубийца, когдавидиттело, лишенноеимжизни. Этотело, лишенноеимжизни, былаихлюбовь, первыйпериодихлюбви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что было заплачено этою страшною ценой стыда. Стыд пред духовною наготою своей давил ее и сообщался ему. Но, несмотрянавесьужасубийцыпредтеломубитого, надо резатьнакуски, прятатьэтотело, надопользоватьсятем, что убийцаприобрелубийством.
И с озлоблением, какбудтосострастью, бросаетсяубийцанаэто тело, итащит, ирежетего;'так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи. Она держала его руки и не шевелилась (ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 18. С. 157—158. Курсив мой. — В. Ш).
Кому принадлежит сравнение любовника с убийцей? Сначала можно было бы предположить, что так чувствует Вронский («Он же чувствовал то...»), но вскоре становится ясно, что сам он вряд ли способен так воспринимать то, что почти целый год составляло для него «исключительно одно желанье его жизни» (Там же. С. 177). Поэтому здесь исключена нарраториальная передача чувств Вронского. Принимая во внимание, что вокруг выделяемых курсивом отрывков передаются чувства и внутренняя речь Анны, есть основание заключить, что источником образа свирепствующего любовника-убийцы является не кто иной, как она сама. В ее сознании такое представление закономерно: ведь оно является отражением «ужасной смерти» железнодорожного сторожа, когда Анна слышала, что сторож был разрезан колесами поезда «на два куска» (Там же. С. 81). В свете такого сцепления мотивов ее смерть под колесами поезда является последовательной 136
реализацией схемы ее ожиданий. Поскольку рассматриваемый ключевой момент в сцеплении мотивов смерти излагается с персональной точки зрения, автор дает нам указание на жизнестроительную или ведущую к смерти силу подсознания персонажа.
2. Идеологический план
Повествовательный текст в плане идеологии (или оценки) может отражать смысловые позиции либо персонажа, либо нарратора.
Примером персональной точки зрения в плане идеологии может служить начало «Студента» Чехова. Первые предложения этого рассказа (в которых «видит» и говорит, по всей очевидности, не персонаж, а нарратор) пронизаны все же отчетливо персональными оценками (выделяемые мною курсивом):
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-тоживоежалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстатиподул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухоинелюдимо. Запахло зимой (ЧеховА. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч. Т. 8. С. 306).
Еще до того, как ввести своего героя, нарратор описывает мир с его же идеологической точки зрения, не пользуясь, впрочем, ни лексическими, ни синтаксическими особенностями, свойственными персонажу, ни даже его перцептивной точкой зрения.
Когда в повествовательном тексте идеологическая точка зрения является персональной, в передаче персонально окрашенных отрезков может одновременно претворяться смысловая позиция нарратора. Пример персональной оценки, в передаче которой слышится явно дистанцированный

голос нарратора, мы находим в повести «Скверный анекдот» Ф. М. Достоевского: ...однажды зимой, в ясный и морозный вечер, впрочем часу уже в двенадцатом, три чрезвычайнопочтенныемужа сидели в комфортнойи даже роскошно убранной комнате, в одном прекрасномдвухэтажном доме на Петербургской стороне и занимались солидными превосходнымразговором на весьма любопытнуютему. Эти три мужа были все трое в генеральских чинах. Сидели они вокруг маленького столика, каждый в прекрасном, мягком кресле, и между разговором тихо и комфортнопотягивали шампанское {ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 5. С. 5).
137
По этому поводу В. Н. Волошинов (1929, 147—148) отмечает, что «пошлые, бледные, ничего не говорящие» эпитеты (выделенные в цитате курсивом), которые «родились» в сознании изображаемых героев, приобретают в контексте «автора-рассказчика» утрирующие иронические и издевательские акценты.
Ироническая акцентировка персональных оценок встречается, разумеется, и в диегетическом повествовании. Множество таких случаев имеется в «Подростке». Нарратор часто «свертывает» мышление того или другого персонажа, сводя его до характерных выражений. Нередко персональные оценки даже маркированы кавычками:
Где бы Версиловы ни были... Макар Иванович непременно уведомлял о себе «семейство» {ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 13. С. 13).
Это была целая орава «мыслей» князя [т. е. старого князя Сокольского] (Там же. С. 22).
Нарратор может дистанцированно относиться и к оценкам, свойственным повествуемому «я» за несколько месяцев до момента повествования:
В это девятнадцатое число я сделал еще один «шаг» (Там же. С. 36).
...и хоть теперешний «шаг» мой был только примерный, но и к этому шагу я положил прибегнуть лишь тогда, когда... забьюсь в скорлупу и стану совершенно свободен. Правда, я далеко был не в «скорлупе»... (Там же).
3. Пространственный план
Персональная  точка  зрения  в  этом  плане  характеризуется  прикреплением  повествования  к
определенной пространственной позиции, занимаемой одним из персонажей. Соотнесенность с
позицией персонажа проявляется в дейктических наречиях места, таких как «здесь», «там», «с
правой стороны» и т. д. Пространственная позиция, которую занимает персонаж, существенно
сужает его поле зрения и позволяет ему следить лишь за попадающими в это поле аспектами
действия.
Нарраториальная точка зрения,  в зависимости от пространственной компетенции нарратора,
может быть связана или с ограниченной позицией нарратора, или, наоборот, с его вездесущестью.
Немаркированность пространственной позиции свидетельствует не о какой-либо нейтральной, а
именно о нарраториальной точке зрения.
138

4. Временной план
Во временном плане персональная точка зрения заключается в приуроченности повествования к моменту действия или переживания какого-то из изображаемых персонажей. Соотнесенность с временной позицией персонажа проявляется в дейктических наречиях времени, таких как «теперь», «сегодня», «вчера», «завтра» и т. п., которые приобретают смысл только по отношению к определенной временной позиции. Дейктические наречия настоящего или будущего времени могут быть соединены с глаголами в прошедшем времени. В западной дискуссии об «эпическом претерите» выдающуюся роль играют такие цитаты, где дейктические наречия (в примерах они подчеркнуты мною простой линией) сталкиваются с глаголами прошедшего времени (двойная ли-ния) : 1) Наречия будущего времени:

Aber am Vormittag hatte sie den Baum zu putzen. Morqen war Weihnachten (А. Беренд. «Женихи Бабетты Бомберлинг»).
...and of course he was coming to her party to-night (В. Вулф. «Миссис Дэллоуэй»).
2) Наречия настоящего времени:
Unter ihren Lidern sah sie noch heute die Miene vor sich... (Т. Манн. «Лотта в Веймаре»).
Такие соединения возможны и в русском языке:
...до завтра было еще далеко (Ф. М. Достоевский. «Подросток» // ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 13. С. 241).
Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого (Л. Н. Толстой. «Война и мир» // ТолстойЛ. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 11. С. 372).
Нарраториальная точка зрения в плане времени соотнесена с временной позицией акта повествовательного. Для обозначения повествуемого времени здесь употребляются не дейктические, а анафорические наречия времени, т. е. такие обороты, как «в этот момент», «в этот день», «день тому назад», «в следующий день после описываемых
30  См. выше, с. 28, примеч. 32.
31  Немецкие и английский примеры приводятся по: Хамбургер 1968, 65. 139
происшествий» и т. п., отсылающие к моменту времени, фиксированному в тексте. Быстрое   чередование   персональной   и  нарраториальной  точек   зрения   во   временном  плане характеризует «Кроткую». Но тут. соотнесенность дейктических наречий с персональной точкой зрения, а анафорических — с нарраториальной подчас не соблюдается: Это было вчера вечером, а напйй--
Наутро?! Безумец, да ведь этр.^утр.0. было сегодня, еще давеча, только давеча! (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 24. С. 32).
Сначала нарратор излагает историю с нарраториальной точки зрения, т. е. с точки зрения времени повествования (дейктическое наречие, относящееся к «сегодня» повествующего «я» подчеркнуто сплошной линией). Переходя к рассказу о следующем утре («наутро»), нарратор переносится, как бы вытесняя страшный факт настоящего времени повествовательного акта, во временную позицию повествуемого «я» (пунктирная линия), не подозревающего о предстоящей катастрофе. Вдруг осознав идентичность повествуемого момента действия («наутро») со страшным настоящим повествования, он, вновь вернувшись на временную позицию повествования («сегодня»), порицая самого себя («безумец»), подвергает себя суду воображаемого судьи.
Одно и то же происшествие может восприниматься персонажем в разные моменты повествуемой истории, например когда персонаж вспоминает им пережитое. Но и нарратор может упоминать то или другое происшествие в разные моменты повествовательного акта. В том и другом случае сдвиг на временной оси истории или повествования может быть связан с изменением восприятия, основывающимся на изменении знания или норм.
Для персональной временной точки зрения характерны тесная связь повествования с действием и прикрепление наррации к переживанию и восприятию действительности персонажем. Эта связь сказывается и в степени детализации подробностей (в степени сжатия или растяжения повествования по отношению к происходящему), и в организации последовательности событий. Последовательное изложение с персональной точки зрения претендует на полное отражение происшествий, точнее, их восприятия персонажем. Перестановки мотивов событий вопреки временному порядку («анахронии» по Женетту 1972, 71) возможны здесь лишь постольку, поскольку они мотивированы ак-140
тами сознания персонажа — воспоминанием о прошлом или ожиданием будущего. Аутентичное же (а не только мысленное) предвосхищение более поздних происшествий («пролепсис», по Женетту 1972, 100) здесь не оправданно. В противоположность этому, нарраториальная временная

точка зрения предоставляет возможность свободного обращения со временем. Нарратор может по выбору скакать между разными временными планами и даже предвосхищать более позднее развитие действия, самим персонажам еще не известное.
5. Языковой план
В фикциональных нарративах нарратор может передавать события как своим языком (нарраториальная точка зрения), так и языком одного из персонажей (персональная точка зрения). Процитированный выше отрывок из «Скверного анекдота», демонстрирующий персональную точку зрения в плане идеологии, дает в то же время пример персонально окрашенных лексических единиц. (Как мы уже отмечали, фразеологическая и идеологическая перспективы могут совпадать.) Выделенные в тексте слова (которые и дальше неоднократно повторяются) передают ограниченный лексикон и стереотипное мышление генералов.
В «Двойнике» Достоевского нарратор сплошь и рядом переходит на языковую точку зрения главного героя — господина Голядкина. Нарратор как бы «заражается» не только лексикой, но и синтаксисом, манерой выражения своего героя, полной, с одной стороны, канцеляризмов, высокопарных фраз и псевдопоэтических оборотов, а с другой стороны, неуверенной, отрывистой, изобилующей повторяющимися пустыми словами вплоть до афазии:
Обратимся лучше к господину Голядкину, единственному, истинному герою весьма правдивой повести нашей. Дело в том, что он находится теперь в весьма странном, чтоб не сказать более, положении. Он, господа, тоже здесь, то есть не на бале, но почти что на бале; он, господа, ничего; он хотя и сам по себе, но в эту минуту стоит на дороге не совсем-то прямой; стоит он теперь — даже странно сказать — стоит теперь в сенях, на черной лестнице квартиры Олсуфья Ивановича. Но это ничего, что он тут стоит, он так себе. Он, господа, стоит в уголку, забившись в местечко хоть не потеплее, но зато потемнее, закрывшись отчасти огромным шкафом и старыми ширмами, между всяким дрязгом, хламом и рухлядью, скрываясь до времени и покамест только наблюдая за ходом общего дела в качестве постороннего зрителя. Он, господа, только наблюдает теперь; он, господа, тоже ведь может войти... почему же не войти? Стоит только шагнуть, и вой-
141
дет, и весьма ловко войдет (ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 1.С. 131)32.
Однополюсная и разнополюсная точка зрения
Обычно решение нарратора в пользу нарраториальной или персональной точки зрения в разных планах принимается односторонне или однополосно, т. е. точка зрения относится к полюсу либо только нарратора, либо только того или другого персонажа. Такой случай однополюсной точки зрения иллюстрируется при помощи следующих схем:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

142 рывке из студента к полюсу персонажа относятся только идеологическая
Сходство смещается от друзей детства к чаше весов тонкого
Действие
Идеология nbsp