Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
*** М allarm ё S. Oeuvres completes. Paris, 1956. P. 386. **** Эта концепция напоминает точку зрения Аристотеля: proairesis, рациональный выбор действий, которые надлежит совершить, лежит в основе praxis'a, практической науки, которая не создает никаких произведений, отделенных от агента действия, и тем отличается от poiesis'a. Используя эти термины, можно сказать, что аналитик пытается реконструировать внутренний праксис повествовательного текста. Речь не о том, чтобы отдать предпочтение одной из этих рабочих гипотез; они не исключают друг друга, но скорее соревнуются между собой и к тому же находятся в настоящее время в процессе активной разработки. Единственное дополнение, которое мы позволим себе сделать, касается самих границ анализа. Даже если исключить из рассмотрения признаки, информанты и катализаторы, в повествовательном тексте (в особенности если дело' идет о романе, а не о сказке) все равно останется очень большое количество кардинальных функций; многие из них не поддаются анализу в рамках только что упоминавшихся концепций, ибо их авторы до настоящего времени исследовали только крупные членения повествовательного текста. Между тем необходимо предусмотреть настолько подробное описание повествовательного текста, чтобы оно охватило все его единицы, мельчайшие сегменты;, напомним, что кардинальные функции не могут быть определены с точки зрения их «важности», но лишь исходя из самой природы (предполагающей наличие взаимной импликации) отношений, существующих между ними: сколь бы незначительной ни казалась, такая функция, как «телефонный звонок», она сама включает в себя несколько кардинальных функций (позвонить, снять трубку,, поговорить, повесить трубку); с другой стороны, нужно уметь включить всю эту функцию в целом - по крайней мере путем последовательных приближений - в более крупные сюжетные сегменты. Функциональный план повествовательного текста предполагает такую организацию отношений, где базовой единицей может быть только небольшая группа функций, которую, вслед за Бремоном, мы назовем последовательностью. Последовательность - это логическая цепочка ядерных функций, связанных между собой отношением солидарности *. Последовательность открывается тогда, когда один из ее членов не имеет солидарного ему антецедента, и закрывается тогда, когда другой член не имеет никакого консеквента(20). Возьмем в качестве примера самую банальную последовательность: заказать обед, [403] получить его, съесть, заплатить по счету; все эти различные функции с очевидностью образуют замкнутую последовательность, ибо невозможен такой поступок, который предшествовал бы заказу или следовал за оплатой счета, не нарушая при этом однородной совокупности действий, обозначаемой словом «Обед». Действительно, любая последовательность всегда поддается словесному обозначению. Выделяя крупные функции, образующие сказочный текст, Пропп, а вслед за ним Бремон оказались перед необходимостью дать им названия (Подвох, Вредительство, Борьба, Договор, Соблазнение и т. п.); называние совершенно необходимо и применительно к самым мельчайшим последовательностям, которые можно было бы назвать «микропоследовательностями», образующими тончайшую фактуру повествовательной ткани. Относятся ли акты такого называния исключительно к компетенции аналитика? Иными словами, имеют ли они сугубо металингвистический характер? Да, несомненно, поскольку они касаются самого кода повествовательного текста, однако можно представить себе, что они составляют часть внутреннего метаязыка самого читателя (слушателя), который охватывает всякую логическую последовательность действий как номинальное целое: читать - значит называть; слушать - значит не только воспринимать язык, «о и конструировать его. Названия последовательностей во многом похожи на те слова-шапки (cover-words), которые употребляются в машинном переводе и приемлемым образом покрывают весьма разнообразные смыслы и их оттенки. Повествовательный язык, заложенный в нас, непосредственно содержит в себе эти основополагающие рубрики; самодостаточная логика, структурирующая те или иные последовательности, неразрывно связана с их наименованием: любая функция, открывающая последовательность соблазнение, с момента своего появления предполагает - уже в самом наименовании, которое она вызывает к жизни, - весь целиком процесс соблазнения, каким мы его знаем на основании всех повествований, сформировавших в нас язык повествования как таковой. * В смысле ельмслевской двойной импликации: две единицы взаимно предполагают друг друга. Сколь бы незначительной ни была последовательность, образованная малым числом ядерных функций (то есть, по сути, «диспетчеров»), она непременно несет в себе моменты риска, и именно это оправдывает ее анализ: объединение в последовательность логической цепочки простейших действий, составляющих акт угощения сигаретой (предложить сигарету, взять ее, зажечь, закурить), может показаться пустым занятием; дело, однако, в том, что в каждой из этих точек возможен альтернативный выбор, а следовательно - смысловая свобода: Дюпон, наниматель Джеймса Бонда, предлагает ему закурить от своей зажигалки, однако Бонд отказывается; смысл этой бифуркации(21) в том, что Бонд инстинктивно боится ловушки. Таким образом, всякая последовательность представляет собой, если угодно, логическую единицу, находящуюся под угрозой, а это оправдывает ее выделение a minimo; вместе с тем оно обосновано и a maximo: замкнутая [404] на самой себе, подведенная под определенное название, последовательность как таковая образует новую единицу, способную функционировать в качестве простого терма другой, более крупной последовательности. Вот, к примеру, микропоследовательность: протянуть руку, пожать ее, отпустить; это Приветствие способно стать простой функцией: с одной стороны, она играет роль признака (вялость Дюпона и неприязнь к нему Бонда), а с другой - вся в целом становится членом более крупной последовательности, обозначаемой словом Встреча, прочие члены которой (приближение,, остановка, обращение, приветствие, усаживание) сами могут быть микропоследовательностями. Таким образом, повествовательный текст структурируется за счет того, что существует целая система интеграции сюжетных единиц - начиная с мельчайших матричных элементов и кончая наиболее крупными функциями. Разумеется, дело идет о такой иерархии элементов, которая имманентна функциональному уровню текста: функциональный анализ может считаться завершенным только тогда, когда путем последовательного укрупнения единиц мы сумеем перейти от сигареты Дюпона к схватке Бонда с Голдфингером: в этом случае пирамида функций соприкоснется со следующим уровнем повествовательного текста (уровнем Действий). Итак, наряду с синтаксическими правилами, организующими сюжетные последовательности изнутри, существуют синтаксические (в данном случае - иерархические) отношения, связывающие эти последовательности друг с другом. С этой точки зрения первый эпизод «Голдфингера» можно представить в виде «стемматической» схемы:
Просьба о помощи |
Встреча | Просьба Договор
Приближение Общение Приветствие Последовательность это логическая цепочка ядерных функций |
|
|
|
|
