Пиши и продавай! |
В отличие от трагической тональности вышеприведенных стихов одно из новых произведений Бродского середины 80-х годов, выразившее его отношение к провозглашенным на родине «перестройке» и «гласности», выдержано в несколько необычном для него гротесково-пародийном ключе. В «Представлении» (1986), написанном в духе пэтов-концептуалистов (Д. Пригова, Т. Кибирова), Бродский всячески обыгрывает, иронически переиначивает и пародирует реалии и фразеологические клише предшествующего периода нашей истории. Однако если горькая ирония Т. Кибирова имеет ностальгический оттенок (ср. название его поэмы - «Сквозь прощальные слезы»), тональность гротесково-сатирического «Представления» Бродского говорит о безусловном и всецелом неприятии, отвержении им советского прошлого: Входят строем пионеры, кто - с моделью из фанеры, кто - с написанным вручную содержательным доносом. С того света, как химеры, палачи-пенсионеры одобрительно кивают им, задорным и курносым, что врубают «Русский бальный» и вбегают в избу к тяте выгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати. Что попишешь? Молодежь. Не задушишь, не убьешь. К 1979 г. относится важное высказывание Бродского, сделанное им в беседе с американским ученым Джоном Глэдом и имеющее непосредственное отношение к его собственному творчеству: «Вообще считается, что литература, как бы сказать, - о жизни, что писатель пишет о других людях, о том, что человек делает с другим человеком, и т.д. В действительности это совсем не правильно, потому что на самом деле литература не о жизни, да и сама жизнь - не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: о пространстве и времени». Эти категории в своем сложном соотношении и взаимодействии являются постоянным объектом художественно-философского постижения в его стихах. И, очевидно, не случаен вывод одного из исследователей, писавшего в послесловии к книге «Пересеченная местность»: «Детали пейзажа более наглядны и уловимы, чем мгновения, но благодаря постоянным сопоставлениям, уподоблениям времени и пространства, они становятся синонимичны... Пространство служит метафорой времени». Дело в том, что после отъезда Бродского за рубеж одно из первых мест в его творчестве занимают стихи «географические», путевые впечатления, количество которых естественно возрастает (см.: «Роттердамский дневник», 1973, «Темза в Челси», 1974, «Мексиканский дивертисмент», 1975, «Декабрь во Флоренции», 1976, «В Англии», 1977, «Шведская музыка», 1978 и др.). Симптоматичен выход в 1995 г. сборника «Пересеченная местность», в котором систематизированы прежде всего по географическому принципу сорок произведений «жанра путешествия» - со специальным комментарием автора о том, как возникло то или иное стихотворение. Заслуживает внимания и такое замечание Бродского о своих путевых стихах: «С одной стороны, это - пейзаж, с другой - автопортрет». Но главное в них - художественно реализуемая неразрывность пространства и времени, особо ощутимая в самом большом, итальянском разделе-цикле («Римские элегии», «Бюст Тиберия» и др.). Не случайно Бродский так подытожил свои комментарии: «Что для меня Италия? Прежде всего то, откуда все пошло. Колыбель культуры». Несомненна важнейшая роль античности в философско-поэтическом мироощущении Бродского. Отвечая на вопрос о теме античности в его творчестве, об эллино-римском мироощущении как компоненте его образной системы, поэт так сформулировал свою позицию: «Литература современная в лучшем случае оказывается комментарием к литературе древней, заметками на полях Лукреция или Овидия... Я бы добавил еще, что мироощущение, выраженное в эллино-римской культуре, более достоверно, более убедительно, нежели мироощущение, навязанное нам впоследствии культурной традицией христианства...». Отсюда, очевидно, такое тяготение к темам, сюжетам, героям, атрибутам античности в его произведениях, появление стихов, персонажами и адресатами которых становятся реальные или вымышленные фигуры древнейшей греко-римской истории, мифологии, философии и литературы («Орфей и Артемида», 1964, «По дороге на Скирос» («Я покинул город, как Тезей...»), 1967, «Дидона и Эней», 1969, «Одиссей Телемаку», 1972, «Развивая Платона», 1976 и др.). Наконец, заметное место у Бродского занимают произведения на библейско-евангельские сюжеты и мотивы из Ветхого и Нового Завета («Исаак и Авраам», 1963, «Сретенье», 1972, «Бегство в Египет» 1988 и др.), в том числе особенно - «рождественские» стихотворения, которых с 1961 по 1991 г. он написал более десяти. Еще в начале 60-х годов, несомненно, под влиянием опыта старших поэтов (библейские стихи А. Ахматовой, «Рождественская звезда», «Магдалина», «Гефсиманский сад» Б. Пастернака из его цикла «Стихи из романа»), Бродский решил каждый год к Рождественским праздникам писать по стихотворению о рождении Христа и несколько лет исполнял задуманное, но затем такие стихи стали появляться не столь регулярно. И тем не менее он не оставлял своего замысла и уже в поздний период, в конце 80-х-начале 90-х годов, создал такие шедевры, как «Рождественская звезда», «Колыбельная» («Родила тебя в пустыне...»), «25.XII. 1993» («Что нужно для чуда? Кожух овчара...»). В одном из лучших произведений этой темы - «Рождественская звезда» (24 декабря 1987 г.) - Бродский дает свою философско-поэтическую интерпретацию библейских мотивов. На первый взгляд, здесь все достаточно традиционно, те же реалии, обстоятельства, действующие лица, что и в первоисточнике, или, к примеру, в одноименном стихотворении Б. Пастернака, только Бродский излагает сюжет и обстоятельства более конспективно, перечислительно и, быть может, несколько декоративно. В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, младенец родился в пещере, чтоб мир спасти; Воспоминания |
|
|
|