<<<     ΛΛΛ     >>>   

Аналогичные наблюдения дает сравнение описания бурана во 2-й главе “Капитанской дочки” с одним из ее возможных. источников. Таким, очевидно, мог быть рассказ “Буран”, опубликованный в 1834 г. С. Т. Аксаковым в альманахе “Денница”. В рассказе уроженец Оренбургской губернии С. Т. Аксаков? с большой фенологической точностью изображает грозное явление природы: “Все слилось, все смешалось: земля, воздух,. небо превратилось в пучину кипящего снежного праха, который слепил глаза, занимал дыханье, ревел, свистал, выл, стонал, бил, трепал, вертел со всех сторон, сверху и снизу, обвивался, как змей, и душил все, что ему ни попадалось” (с. 409).. У Пушкина: “Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом — и скоро стали”. Вместо 11 глаголов, показывающих действие вихря у Аксакова, Пушкин использует лишь один— выл, но дает ему такое образное определение, которое делает излишними все остальные глаголы. Сопоставим картины, изображающие прекращение бурана. У Аксакова: “Утих буйный ветер, улеглись снега. Степи представляли вид бурного моря, внезапно оледеневшего...” (с. 410—411). У Пушкина: “...Буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи”. Если описание бурана, данное Пушкиным, уступает аксаковскому в фенологической точности (во время бурана снег не падает хлопьями), то, несомненно, выигрывает ясности и выразительности благодаря опущению несущественных для художественного замысла подробностей.

Укажем еще на одну важную черту пушкинской прозы, подмеченную исследователями. Это преобладание в его произведениях глагольной стихии. По произведенным подсчетам, в “Пиковой даме” Пушкина—40% глаголов при 44% существительных и 16% эпитетов, в то время как в “Мертвых душах” Гоголя—50% существительных, 31% глаголов и 19% эпитетов.

Преобладание “глагольной стихии” отмечалось и при анализе пушкинских стихотворных произведений. По наблюдениям Б. В. Томашевского, среди эпитетов “Гавриилиады” преимущество имеют либо причастия, либо отглагольные прилагательные.

Таким образом, слог пушкинских произведений по сравнению с языком и стилем его непосредственных предшественников может рассматриваться как громадный шаг вперед в литературном развитии.

Какие же общие выводы могут быть сделаны из рассмотрения вопроса о значении Пушкина в истории русского литературного языка?

Пушкин навсегда стер в русском литературном языке условные границы между классическими тремя стилями. В его языке “впервые пришли в равновесие основные стихии русской речи”. Разрушив эту устарелую стилистическую систему, Пушкин создал и установил многообразие стилей в пределах единого национального литературного языка. Благодаря этому каждый пишущий на русском литературном языке получил возможность развивать и бесконечно варьировать свой индивидуально-творческий стиль, оставаясь в пределах единой литературной нормы.

Эта великая историческая заслуга Пушкина перед русским языком была правильно оценена уже его современниками. Так, при жизни великого русского поэта, в 1834 г., Н. В. Гоголь, писал: “При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте... В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство”.

Еще яснее значение Пушкина как основоположника современного русского литературного языка было осознано писателями последующей эпохи. Так, И. С. Тургенев сказал в своей речи на открытии памятника Пушкину в 1880 г.: “...Нет сомнения, что он [Пушкин] создал наш поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим потомкам остается только идти по пути, проложенному его гением”. Эти слова не потеряли своей силы и в наши дни, через сто лет после того, как они были сказаны: в наши дни русский литературный язык продолжает развиваться в русле пушкинских прогрессивных традиций.

Русский литературный язык в 3,0—50-е годы прошлого века продолжает развиваться как национальный язык русской (великорусской) буржуазной нации. Будучи общим и единым для всего русского национального коллектива, литературный язык сам становится не только общим орудием в борьбе нации за свои интересы, но и предметом резко выражеyной общественной борьбы за него. В то время как передовые писатели и деятели культуры, непосредственные преемники дела Пушкина, направляли развитие литературного языка по пути все более тесного сближения его с разговорной речью простого народа, реакционные дворянско-чиновничьи круги и выражавшие их идеологию литераторы стремились толкнуть развитие русского литературного языка на иной путь, далекий от подлинных интересов народа.

Нам представляется, что наиболее опасными для литературного языка в эти годы являлись направления реакционного ложного романтизма и ложной народности. В борьбе против этих двух реакционных направлений ведущей силой выступали, во-первых, виднейшие писатели-реалисты, ученики и последователи Пушкина, и, во-вторых, великий критик-демократ В. Г. Белинский, в страстных и убежденных публицистических выступлениях смело утвердивший закономерность пушкинского пути развития русского литературного языка на основе народной речи и защитивший от нападок литературных ретроградов творчество продолжателей пушкинского направления в литературе и в языке.

Как же именно протекала эта общественная борьба за истинную народность нашего литературного языка после гибели А. С. Пушкина?

Направление ложного, реакционного романтизма, противопоставлявшее реалистическому направлению в литературе и сближению с речью народа в языке напыщенность и ходульность речевого выражения, было в 30—40-е годы XIX в. представлено творчеством А. А. Бестужева-Марлинского в прозе, В. Г. Бенедиктова в стихах, Н. В. Кукольника в драматургии. Эти авторы и их эпигоны пользовались в названные годы громадной популярностью, а их стиль ценился в широких общественных кругах выше пушкинского.

Приведем отрывок из “Воспоминаний о Белинском” И. С. Тургенева, где писатель говорит о господствовавшей в годы его юности моде: “Стихотворения Бенедиктова появились в 1836 году маленькой книжечкой с неизбежной виньеткой на заглавном листе... и привели в восхищение всё общество, всех литераторов, критиков, всю молодежь. И я, не хуже других, упивался этими стихотворениями, знал многие наизусть, восторгался "Утесом", "Горами", и даже "Матильдой на жеребце", гордившейся "усестом красивым и плотным"”.

Затем Тургенев рассказывает, как однажды зашел к нему один из товарищей, студент, и с возмущением сообщил о том, что в кондитерской Беранже появился номер журнала “Телескоп” со статьей Белинского, в которой этот “критикан” осмеливался заносить руку на общий идол—на Бенедиктова. “Я немедленно отправился к Беранже, прочел всю статью от доски до доски, — продолжает И. С. Тургенев,—и, разумеется, также воспылал негодованием”. Таковым было в те годы общее мнение о надутом и цветистом слоге признанного вождя ложноромантической поэзии — Бенедиктова.

И лишь после прочтения статьи Белинского Тургенев разочаровывается в своем былом “идоле”.

В 40-е годы в творчестве писателей-реалистов мы можем наблюдать настойчивую и неуклонную борьбу с ходульно-напыщенной ложноромантической фразеологией во имя простого и прямого, делового и точного отражения действительнбсти. Так, И. А. Гончаров в “Обыкновенной истории” показывает столкновение между двумя противоположными по духу стилистическими речевыми системами — напыщенно-романтической и деловой (реалистической) — в образах Александра Адуева и его дядюшки, дельца новой формации, Петра Ивановича Адуева. Александр все время говорит на “диком” романтическом языке: “Меня влекло какое-то неодолимое стремление, жажда благородной деятельности; во мне кипело желание уяснить и осуществить...

Петр Иванович приподнялся немного с дивана, вынул изо рта сигару и навострил уши.

— Осуществить те надежды, которые толпились...
— Не пишешь ли ты стихов?—вдруг спросил Петр Иванович.
— И прозой, дядюшка; прикажете принести?
— Нет, нет!.. после когда-нибудь; я так только спросил.
— А что?
— Да ты так говоришь...
— Разве нехорошо?
— Нет, — может быть, очень хорошо, да дико”.

Противопоставление двух речевых манер находим в том же романе и далее: “—Я постараюсь, дядюшка, приноровиться к современным понятиям. Уже сегодня, глядя на эти огромные здания, на корабли, принесшие нам дары дальних стран, я подумал об успехах современного человечества, я понял волнение этой разумно-деятельной толпы, готов слиться с нею...

Петр Иванович при этом монологе значительно поднял брови и пристально посмотрел на племянника. Тот остановился.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Менее значительно способствовала ее совершенствованию
Ломоносов продолжает но есть ли бы он российскому языку был искусен
Мешчерский Е. История русского литературного языка языкознания 4 народной
Увеличение числа форм деловой письменности косвенно влияло на все жанры письменной речи
В связи с этим может быть поставлен вопрос о диалектной базе русского национального языка