<<<     ΛΛΛ     >>>   

От него требуется немало.
Прежде всего оно должно быть не слишком длинным и трудным. Вам не
удастся сделать именами такие слова, как "электрификация" или
"тригонометрия", даже если они благозвучны и преисполнены высокого значения,
-- "роту тяжело" часто произносить их.
Во-вторых, имя обязано звучать красиво, быть изящным по своей окорме.
Есть слова, называющие очень хорошие вещи, но неприятные на слух: они не
могут стать людскими именами. Попробуйте окрестить вашу дочурку (когда она у
вас появится), скажем, Идиомой или Психикой... Не поблагодарит она вас, -- а
ведь слово "идиома" по-гречески значит "выражение, свойственное только
одному из языков"; "психика" -- означает "душевная жизнь". Чего уж, казалось
бы, лучше? Но вы и сами, всего вероятнее, не хотели бы называться так:
подлинное значение слов от нас скрыто, а звуки связывают их с совершенно
другими понятиями.
Очень важно и третье: у каждого есть свое, личное представление о
красоте, свои собственные вкусы. Однако, выбирая имена или превращая в имена
слова, нельзя считаться только с собственным вкусом: ведь носить имя будете
не вы, а судить о "ем -- не только вы.
Допустим, вы --уроженец Северной Сибири, ваше детство прошло на суровых
берегах реки Пясины. Можно поверить, что слово Пясина вам с детства мило,
что оно кажется вам звучным, нежным, будит у вас в груди теплые
воспоминания. Вправе ли вы назвать вашу дочку Пясиной? Конечно, нет: девочка
не поблагодарит вас, -- ведь ни в ком другом с таким именем не свяжется
никаких приятных ощущений.
Четвертое: если бы у нас, как у чукчей, каждый человек назывался только
одним словом, дело обстояло бы куда проще. Но у нас имена тройные: само имя,
отчество, фамилия. И, выбирая имя, никак нельзя забывать, что ему придется
звучать рядом с этими соседями, а может быть, и самому превращаться в
отчество. Тут, как с цветом материи, идущей на платье: красный цвет хорош,
зеленый -- не хуже, а многие сочетания красного и зеленого отвратительны.
Имя Роза красиво. Имя Наркис (то есть Нарцисс) тоже не дурно. Но
сочетание Роза Нарциссовна Клевер вызовет общий смех: не женщина, --
страничка из гербария!
В дореволюционной гимназии у меня был товарищ, носивший прекрасное,
гордое испанское имя Родриго: у него была мать испанка. Но отец-то его был
русским. Сочетание Родриго Степанов вовсе не казалось нам ни величественным,
ни красивым; мы считали его просто смешным. И справедливо. Нельзя допускать,
чтобы женщину звали Мйрандолина Перерепенко или юношу -- Альберт Кошкин. А
ведь допускают! И тогда носитель таких, не согласованных друг с другом,
имени и фамилии, так же привлекает к себе всеобщее насмешливое внимание, как
чудак, который явился бы на улицу в фетровой шляпе и лаптях или в
современном пиджаке, но в берете со страусовыми перьями. Его сразу замечают,
на него с удивлением пялят глаза.
"За столом -- предсудкома, невысокий паренек с патлатой огненно-рыжей
шевелюрой...
-- Совмещай специальности, Рудольф! -- крикнул ему кто-то из
мотористов...
Лыков с любопытством смотрел на него... подивился эффектному сочетанию
имени Рудольф с фамилией Бабошкин..." (Н. Верховская. Молодая Волга (роман),
стр. 64--65, Л., "Советский писатель")
Волга, советский дизель-электроход, заседание судкома, и вдруг, среди
обычной, знакомой, естественной обстановки, милый парнишка с именем Рудольф
-- непривычным, чуждым, претенциозным. И все смотрят на него, как на коня с
коровьими рогами или на собаку с петушиным хвостом. Зачем же допускать такую
нелепицу?
Вот почему до сих пор остались в большинстве своем неудачными старания
ввести в обиход новые имена взамен устаревших: их придумывали кое-как,
считая, что для этого годится любое слово, лишь бы оно было хорошо как
слово. Их изобретали целыми сотнями, не интересуясь законами, которым
подчинены личные имена, не советуясь с людьми, занимающимися их жизнью, --
языковедами. Языковед нередко мог бы заранее предсказать судьбу, которая
постигнет то или другое именословное новшество. Вот имя Ким; у него с
самого, начала были все шансы выжить, привиться; оно коротко, просто,
благозвучно. Кроме того, у него есть еще достоинство: у других народов оно
уже давно существует. Есть множество людей, которых зовут Кимами в Корее;
правда, там это скорее фамилия. Возможно это имя и в Англии, как сокращение
от Кимбэлл: у Киплинга есть герой, которого зовут Ким. В книге Ганзелки и
Зикмунда (я ее упоминал неоднократно) фигурирует
бельгиец Ким. И наконец, может подействовать и немаловажное
обстоятельство: слово Ким похоже на старое, давно привычное имя Клим. Ну что
же, имя Ким и на самом деле более или менее привилось.
Нетрудно было в свое время сообразить, что надежда сохраниться есть и у
таких имен, как Лилия, Нинель, Спартак, Тимур. Почему? Лилия очень
напоминает общепринятое Лидия; оно близко и литературному старинному Лила, и
распространенному, давно живущему у нас уменьшительному Лиля (от Елизавета).
А кроме того, и само слово означает нечто приятное, красивое, женственное.
Такое имя никому не режет слух, очень быстро перестает казаться диковиной.
Имя Нинель (прочитанное справа налево "Ленин") тоже имеет преимущество:
сходство с привычным Нина и со столь же естественным и знакомым Нелли. Слово
Нинель похоже на имя; к тому же его первые изобретатели поступили разумно,
не убоявшись закончить его мягким знаком, которого нет в фамилии Ленин
(происходящей, как известно, в свою очередь от имени Лена); не поступи они
так, новое слово не могло бы легко войти в именослов: "Нинел" казалось бы
мужским именем, и люди задумывались бы: "Нинел -- очень хорошо, но как же
будет сокращенно? Нина? Неля? Так зовут девочек, а тут -- мальчик".
Спартак и Тимур -- просто заимствования; почему бы им было не привиться
у нас? Может быть, первому немного мешало наличие различных названий, данных
в честь славного вождя восставших рабов -- "спартакиада", клуб "Спартак" и
пр. Но это оказалось преодолимым: имя живет.
Что же до множества других, в свое время предло-ценных, имен, то им ие
повезло, и вполне естественно.; Советовали, например, называть детей
изящными терминами из теории литературы: Поэма, Элегия, Легенда. Такие имена
не могли привиться и тем более -- быстро: ведь даже красивое христианское имя
Роман у нас не очень в ходу как раз потому, что его смысл понимают
неправильно: думают, что оно означает "литературное произведение", тогда как
на самом деле имя Роман значит "римский", "римлянин". Конечно, если бы
сейчас, ;так же, как в дни принятия нашими предками христианства, незнакомые
имена давались людям против их воли!и желания, принудительно, тогда можно
было бы искусственно привить любое из них: привились же в свое время такие,
попервоначалу дико звучавшие, имена, как Николай или Степан.
Однако они прижились именно потому, что их, без спроса и согласия, по
велению церкви получали сразу сотни и тысячи людей; и то понадобились, как
мы видели, долгие века, чтобы народ принял их и перестал заменять их своими,
"мирскими". А теперь положение изменилось: никто не диктует нам свыше новых
имен, они не сваливаются в мир пачками. И нужна известная смелость, чтобы
щеголять одному среди всех в новом имени, как в новомодном платье. А такая
смелость далеко не у всех есть. Да и к чему она?

x x x

Я несколько раз повторил сравнение новых имен с модными платьями.
Разумно ли это? Представьте себе -- да: в именословии, как и в одежде,
существует "мода", и иногда вовсе не легко установить, какие силы влияют на
ее изменение.
Иной раз это предпочтение меняется с течением вре-мени. С начала
тридцатых годов нашего века и до их конца особенно часто встречающимся
мужским именем у нас сделалось имя Владимир. Не было класса в любой школе, в
котором чуть не половина мальчуганов не именовалась бы Вовками. Потом начало
все увеличиваться число Игорей, Олегов, Святославов, Вадимов и других
носителей древнерусских имен, а Владимиров стало меньше. Любопытно при этом,
что дореволюционные Владимиры в огромном большинстве своем в детстве звались
Володями, Вовочки были исключениями.
Имя Никита лет двадцать пять назад было очень редким и вдруг вошло в
неожиданную моду главным образом среди советских интеллигентов. Можно
думать, большую роль здесь сыграла чудесная повесть А. Толстого "Детство
Никиты"; после ее выхода в свет маленькие Никиты начали появляться повсюду,
как грибы после дождя. Однако, если вы познакомитесь с именами,
распространенными в то же время в колхозной деревне или в рабочих семьях,
там число Никит окажется несравненно меньшим: мода на имена бывает
совершенно разной в разных кругах общества.
Одновременно с Никитами сомкнутыми рядами выступили в жизнь
бесчисленные Натальи; надо, впрочем, .сказать, что это имя оказалось более
стойким: Никит понемногу становится как будто все меньше; что же до Наташ,
то их число отнюдь не уменьшается.
Среди горожан возникает и угасает внимание к одним именам, в деревне --
к другим. В городах, например, мода на вычурные западноевропейские имена --
Генрих, Альфред, Брунгильда, Эльвира, Эдуард -- расцвела и быстро
прекратилась в двадцатых годах, а, скажем, до некоторых сел Западной Сибири
она докатилась только лет десять спустя. Во время Великой Отечественной
войны многие ленинградцы и москвичи с удивлением рассказывали о чисто
русских селениях Челябинской или Омской областей, где не было ни одной Дуни
и ни одного Вани, а бегали по улицам только "иностранцы": Маргариты,
Рудольфы и даже Бернгарды.
Ну, а теперь -- какой же вывод вытекает из всего этого? Он довольно
прост: с одной стороны, очевидно, что приспело время нам менять наш
"именослов" или, во всяком случае, расширять его; это бесспорно. С другой же
стороны, -- нельзя делать это так небрежно и кое-как, как делалось доныне.
Наверное, следует помочь людям: не у каждого хватит фантазии, знаний и
вкуса, чтобы самому выдумать хорошее имя для младенца; надо пособить им в
этом. Однако составлять наши новые "святцы" должны не веселые
добровольцы-любители, а люди, по-настоящему осведомленные в истории
имено-словия, в его законах, да и в законах русского языка вообще. Только
они сумеют подобрать такую сокровищницу "сладостных даров" новорожденным, из
которой, если не все до одного, то хоть некоторые имена станут действительно
популярными и любимыми. Красивых имен в мире очень много, как много красивых
одежд или головных уборов у разных народов земли. Но ни я, ни вы не хотели
бы все еще ходить по улицам в пернатом уборе индейского вождя или в
древнегреческой хламиде; всеми этими вещами лучше любоваться в музеях да на
картинах. Когда вам надо заказать красивое платье, которое вы будете носить
год или два, родители ведут вас в ателье, советуются с портными, судят и
рядят со знакомыми так и этак насчет материала, цвета, фасона. А когда надо
дать человеку имя, которое он не сбросит с плеч до конца жизни, почему-то
считается, что лучше папы с мамой да еще двух-трех тетушек в этом никто не
разберется. Это совершенно неверно, и, надо надеяться, рано или поздно
обновленный список красивых имен, таких, как древнеславянское Лола, русское
Лада, таких, как парфянско-согдийское Роксана, как изобретенное А. Толстым
Аэлита или широко распространенное некогда и у нас, а теперь живущее только
в Болгарии, милое Радость, -- этот список будет составлен, предложен народу
нашему и утвержден им.

А теперь, так сказать на загадку, позвольте рассказать вам одну чисто
ономатологическую историю.
Жил-был профессор математики, человек весьма знаменитый в мире ученых.
В отличие от других профессоров, он отнюдь не был рассеянным человеком, а,
наоборот, отличался удивительной точностью и аккуратностью во всем своем
поведении. Зато необыкновенно рассеянной была его молодая жена, художница.
Впрочем, сам он был тоже еще совсем не стар.
Случилось так, что в то время, когда люди эти ожидали рождения первого
ребенка, профессор получил очень важную командировку в какие-то далекие
места и надолго: на два или три месяца. Выходило, что младенец появится на
свет в его отсутствие. Это не смутило бы ни маму, ни папу, если бы не вопрос
о его имени. Профессору, которого жена нежно звала Толи-ком, потому что имя
его было Анатолий, давно пришла в голову мысль: если родится сын, назвать
его несколько неожиданно, но зато чисто по-математически -- Интеграл; дело в
том, что самая важная его работа, та, которая его прославила, была посвящена
интегральному исчислению, замечательному и сложному отделу высшей
математики. Жена не возражала против этого: она знала, что если ее Толику
что-либо западет на ум, то отговорить его от этого невозможно: ученый! Но
Толик-пррфессор волновался; он тоже знал свою милую жену: математикой она
совершенно не интересовалась, а забывчива и рассеянна была до невозможности.
Уезжая, он с трепетом в голосе уговаривал ее:
-- Танечка, родная, так не забудь же: Интеграл! Ты меня просто убьешь,
если назовешь его Володей или Колей, или -- какие там еще бывают имена?.. Это
будет ужасно... Я не выдержу...
-- Ах, что ты, Толик! -- кротко отвечала она. -- Я ие сумасшедшая! Как ты
решил, так и будет.
-- Ну, смотри, Танюша... Ведь и в университете все знают уже об этом, и
Владимир Иванович меня заранее поздравлял...
-- Да будь спокоен, милый... Только бы родился мальчишка!
Мальчишка и родился.
Возвратившись, счастливый отец, даже не взглянув на сына, первым долгом
спросил:
"Ну, как? Забыла? Не назвала?"
-- Ах, ну что ты, Толик! -- пожала плечами молодая мать, протягивая ему
метрику мальчика. -- Я же не сумасшедшая... Вот, посмотри сам...
Почтенный ученый надел очки, заглянул в документ и со стоном опустился
на стул:
"Таня, что ты "аделала!" В метрике равнодушно стояло:
Имя отца -- Анатолий Дмитриевич. Имя матери -- Татьяна Николаевна. Сыну
дано имя -- Дифференциал.
Мама перепутала математические названия.
Теперь мальчику уже тринадцать лет, и его давно переименовали в
Анатолия. Только, в отличие от папы Толика, его зовут несколько иначе --
Толястик.
Никогда не выдумывайте детям особенных, неожиданных, странных имен!
Так кончалась глава "Современные номофилы" в моей рукописи. Но пока
книжка готовилась к печати, в журнале "Огонек" появилось очень веселое
стихотворение Самуила Яковлевича Маршака на ту же тему. С. Маршак обладает
даром коротко и выразительно говорить о любом остром вопросе; его стихи не
забываются, и я хочу закончить ими этот разговор о неудачных новых именах.

В ЗАЩИТУ ДЕТЕЙ

Если только ты умен,
Ты не дашь ребятам
Столь затейливых имен,
Как Протон и Атом.

Удружить хотела мать
Дочке белокурой,
Вот и вздумала назвать
Дочку Диктатурой.

Хоть семья ее звала
Сокращенно Дита,
На родителей была
Девушка сердита.

Для другой искал отец
Имя похитрее,
И назвал он, наконец,
Дочь свою Идея.

Звали мама и сестра
Девочку Идейкой,
А ребята со двора
Стали звать Индейкой.

А один оригинал,
Начинен газетой,
Сына Спутником назвал,
Дочь назвал Ракетой.

Пусть поймут отец, и мать,
Что с прозваньем этим
Век придется вековать
Злополучным детям...
---

Наши Вичи
Едят куличи...
Поговорка

АЛЕКСАНДР ФИЛИППЫЧ И НАПОЛЕОН КАРЛЫЧ

Все помнят превосходный довоенный фильм "Цирк". Там есть трогательная
сцена: молодой циркач разбился во время смелого, но неудачного упражнения;
его подруга, американская артистка, в отчаянии ломает руки над неподвижным
телом. "Петрович! Петрович! Что с тобой?" -- лепечет она.
Мы, русские зрители, смахнув слезу умиления, не можем все же удержаться
и от улыбки: вот ведь чудачка иностранка! Ну можно ли юношу звать
"Петровичем"? Юноши бывают "Пети", "Петечки"; "Петровичи" совсем не так
выглядят...
А как?
"Сначала он назывался просто Григорий и был крепостным человеком у
какого-то барина; Петровичем, он стал называться с тех пор, как получил
отпускную и стал попивать довольно сильно по всяким праздникам, сначала по
большим, а потом без разбору, по всем церковным, где только стоял в
календаре крестик..."
Вот это настоящий "Петрович": у него, по свидетельству Н. В. Гоголя,
небритые щеки, один-единственный глаз и какой-то изуродованный ноготь на
большом пальце ноги, толстый и крепкий, как у черепахи череп.
Он женат, мрачен и лет ему за сорок. Именно такими и бывают Петровичи,
Савельичи, Анкудинычи... Как могла не понимать этого милая героиня "Цирка"?
Очень естественно. В одном из самых солидных французских
энциклопедических словарей до недавнего времени можно было прочесть: "Ivan
IV -- tsar de la Russie, nomme "Bazilewitch" pour sa cruaute...", то есть:
"Иван IV -- русский царь, прозванный "Васильевич" за свою жестокость..."
Возможно ли это? Безусловно да! Дело в том, что французу (как и
англичанину) нелегко понять, зачем нам нужны наши "отчества" и что они
обозначают: ведь на Западе ничего подобного нет.
И впрямь, отец Людовика XIII звался Генрихом (Четвертым). Но никому
никогда и в голову не приходило величать его сына Людовиком Генриховичем;
Луи Бурбон -- имя и фамилия, -- и с короля достаточно этого.
Наполеон Бонапарт удивился бы несказанно, если бы кто-либо почтительно
назвал его "Наполеон Карлович". "Что вы? Я же корсиканец, а не русский!" А
ведь отец у него действительно был Карл. Скажите: "Александр Македонский",
каждый поймет: это -- славный полководец древности. Но произнесите: Александр
Филиппыч Македонский", -- и у вас спросят: "А где он живет?" Раз у человека
есть отчество, раз его зовут с "вичем", значит, это наш, русский...
Выходит, "отчество" -- чисто русское изобретение; так думают на Западе,
так думаем и мы сами. Но справедливо ли это?
Чтобы разобраться в вопросе, попробуем, прежде чем говорить о фамилиях,
заняться отчествами: это пригодится в дальнейшем.

ВОЛЬКА-ИБН-АЛЕША

Вы читали книжку писателя Лагина "Старик Хоттабыч"?
Случилось чудо: школьник Костыльков открыл старую бутылку, и оттуда
выскочил длиннобородый старец в пестром халате, -- настоящий восточный джинн.
Возникло некоторое замешательство; затем спасенный и спаситель приступили ко
взаимному ознакомлению.
Освобожденный дух отрекомендовался длинно и сложно.
"Гассан-Абдуррахман-ибн-Хоттаб", -- произнес он, стоя на коленях. Пионер
Костыльков буркнул, наоборот, с излишней краткостью: "Волька!"
Удивленному старцу этого показалось мало. "А имя счастливого отца
твоего?" -- спросил он. И, узнав, что отец у Вольки -- Алеша, начал именовать
своего новообретенного друга так: "Волька-ибн-Алеша".
Даже глупец (а Волька-ибн-Алеша отнюдь не был глуп) сообразил бы после
этого, что "ибн" по-арабски -- "сын". И вполне естественно, если он стал
звать своего собственного джинна "Хоттабычем": "ибн-Хоттаб" -- это "сын
Хоттаба", а "сын Хоттаба" и есть "Хоттабыч". Логика безупречная! Так русский
мальчишка и арабский джинн обменялись свойственными их языкам
"патронимическими" обозначениями, -- отчествами.
Оба они были людьми сообразительными, но не . вполне осведомленными, не
лингвистами во всяком случае. Гассан Абдуррахман, например, не знал, что
"Алеша" обозначает "Алексей" и что, кроме имени, у человека может быть еще и
фамилия. А Волька Костыльков даже не подозревал высокого смысла тех арабских
имен, которые он столь небрежно отбросил. Ведь "Гассан"-- это нечто вроде
"Красавчик", слово "Абдуррахман" пишется в три приема: "Абд-ур-рахман" и
означает "раб Аллаха всемилостивого", а "Хоттаб" следует переводить как
"ученый мудрец, способный читать священное писание".
Однако дело не в этом; главное они поняли. И арабское "ибн" и русское
"вич" имеют один и тот же смысл -- значат "сын такого-то". Очевидно, отчества
разного типа существуют не только в России; пользуются ими и другие народы.
А зачем?
Вообще говоря, это просто. Разве не почетнее иметь отца-летчика, чем
сына-первоклассника, даже если этот первоклассник -- семи пядей во лбу? Люди
в простоте своей склонны думать, что у желудя больше оснований гордиться
отцом-дубом, чем у дуба -- чваниться сыном-желудем. Жильцы того московского
дома, где жила семья Костыльковых, тоже, наверное, полагали, что скорее
мальчишка Волька принадлежит своему почтенному отцу Алексею Ивановичу (или
Владимировичу; неизвестно ведь, как его звали), чем наоборот. А так как
подобные мысли приходили людям в голову везде и всюду, то и возник
давным-давно обычай, обращаясь к сыну, дополнять его имя именем его отца,
уважения ради: тебя-то, мол, мы еще не знаем, но авансом уважаем в тебе
заслуги отца твоего. Вот почему "отчество"-- очень распространенное явление.
А если нам кажется порою, что это не так, то лишь потому, что не всегда и не
везде его легко обнаружить: наряду с отчествами явными бывают другие,
тайные; их не каждый умеет замечать.

РОДИТЕЛЬСКИЙ ПАДЕЖ

"Родительский"? Может быть, -- "родительный"? Про "родительский" мы
что-то не слыхали...
А замечали ли вы, кстати, как хитро придуманы вообще названия наших
падежей: хитро и неспроста.
"Именительный" падеж действительно служит для "именования" существ и
предметов: "ракета", "слон", "тумба".
"Творительный" падеж очень часто используется, когда говорят о том
орудии, которым что-то делают, творят: рубят топором, болтают языком,
работают руками. Очень подходящее название, -- недаром в других языках
сходный падеж так и зовут: "инструментальный", "орудийный".
"Дательный". Но ведь он не зря отвечает на вопрос: кому? Кому вручить,
кому подарить, кому дать... Тоже название, приданное не без основания.
А теперь подумайте и о родительном падеже. Ветка (чего?) сосны
порождена сосною. Стихи (кого?) Пушкина -- порождены Пушкиным. Сын своего
отца тоже есть его порождение: родительный падеж тут как тут!
Вот почему, если мы хотим объяснить, что из двух Костыльковых, Алексея
и Владимира, один является сыном, а другой отцом, мы и прибегаем прежде
всего к родительному падежу. Мы могли бы, конечно, сказать либо полно и
подробно: этот Волька -- сын Алексея, этот Гассан -- ибн Хоттаба; но можем
выразиться и проще: это Волька Алексея Костылькова; в скрытом виде уже и тут
присутствует отчество, выраженное.в подразумеваемом "сын".
Однако есть и другие, более совершенные способы; можно обойтись совсем
без слов, обозначающих родство.
Вот я говорю: "Это Алексеев Волька". Занятное слово "Алексеев":
полуприлагательное, полусуществительное какое-то. С одной стороны, оно явно
напоминает слово "Алексей", а с другой, -- является несомненным
прилагательным в краткой форме.
Поразмыслите над этим. Если есть слово "дубов" (ну, скажем, "дубов
сук"), это значит, что рядом с ним обязательно имеется его полная форма
"дубовый". Можно сказать: "зашумел сыр-темен бор", но ведь можно же
выразиться, и иначе: "зашумел сырой темный бор". Да, но таких слов, как
"алексеевый", "карповый", "спиридоновый" не существует?
Верно. И тем не менее их возможность как бы чувствуется за спиной всем
известных "кратких форм". Мы ощущаем это так, как если бы две строчки:

Ус кита -- китовый ус-- китов ус
Волька Алексея -- Алексеевый Волька-- Алексеев Волька

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Откуда пошло их обозначение от глаголаquot
У нас такая фамилия должна была бы выглядеть примерно так
Александр филиппыч македонскийquot
Фамилия изобретателя плаща