<<<     ΛΛΛ     >>>   

О ТОМ ЖЕ, НО С ДРУГОЙ СТОРОНЫ

Сейчас для нас с вами наш "-вич" -- суффикс, представитель определенной
грамматической категории, группы любопытных явлений, но и только. А ведь
было время, когда он вызывал у людей самые бурные эмоции, исторгал то
самодовольный смех, то гнев, то слезы. Как и почему? Вот какую показательную
сценку нарисовал нам один из авторов XIX века, интересовавшийся русскими
"родовыми прозвищами и титулами".
Первые годы после отмены крепостного права. На поле работает артель
крестьян, "временнообязанных". Подъехавший по дороге барин окликает одного
из своих недавних "рабов", обращаясь к нему, как было до сих пор привычно,
без "-вича": "Эй, Иван Семенов!"
Иван Семенов -- поодаль, он не слышит. Но те крестьяне, что поближе,
охотно "помогают" помещику: "Эй, Иван Семенович! -- уважительно передают они,
так сказать, "по цепи". -- Иди сюда: тебя Николай Петров кличет!"
Можно представить себе, как поморщился разжалованный в "Петровы"
дворянин, как широко ухмыльнулся произведенный в "Семеновичи" вчерашний раб:
ведь на протяжении веков эта незаметная частица делила весь народ на господ
и слуг, на высокородных и "подлых". Нам сейчас трудно даже представить себе,
какое значение придавалось когда-то ее наличию и отсутствию.
Вот в замечательном романе "Петр I" Алексея Толстого молодой еще царь
разговаривает с неторопливым и опасливым купцом -- архангелогородцем Иваном
Жигулиным. Царю нужно, чтобы купечество взялось за вывоз русских товаров за
границу; купчина не спешит хвататься за новое дело, старается получить от
предложения как можно больше выгоды. Чем его пленить, чем поощрить? Барышом?
Путешествием в дальние страны? Еще чем? Так поощрить, чтобы другим завидно
стало? Но Петр хорошо знает своих русаков:
"Петр блестел на него глазами...
-- А сам поедешь с товаром?.. Молодец!.. Андрей Андреевич, пиши указ...
Первому негоцианту-навигатору... Как тебя, -- Жигулин Иван, а по батюшке?..
Жигулин раскрыл рот, поднялся, глаза вылезли, борода задралась.
-- Так с отчеством будешь писать нас?.. Да за это -- что хошь!
И, как перед спасом, коему молился об удаче дел, повалился к царским
ножкам..." (Алексей Толстой, Собр. соч., том седьмой, стр. 252.)
Романист ничего не прибавил от себя, ничего не преувеличил. Мы знаем,
что еще в 1582.году Иван Грозный пожаловал "-вичем" купца Строганова за
очень серьезную заслугу: Строганов вылечил от смертельной болезни царского
любимца, Бориса Годунова. Это первая запись о таком пожаловании, но
наверняка они случались и раньше.
Двадцать восемь лет спустя, уже Василий Шуйский, награждая других
Строгановых, повелел и их "в своих государевых грамотах писать с "вичем"". В
1680 году такая же честь была предоставлена всем думным дьякам, крупнейшим
по тому времени чиновникам, но с существенным ограничением: их было
приказано "в государевых грамотах писать с "вичем"", а в боярских списках --
по-прежнему. Вот как дорог, как почетен тогда был этот удивительный суффикс,
на который мы в наши дни не обращаем никакого внимания.
Прошло еще около ста лет, и Екатерина II считает нужным внести в
обращение с "-вичами" строгую точность. Постановляется: первые пять классов
чинов, то есть самых важных сановников, генералитет (тайных и статских
советников), писать с "-вичем", чинов шестого, седьмого, восьмого классов --
с отчеством на "-ов" (но без желанного "-вича"), всех же остальных -- без
отчеств. И только XIX век мало-помалу лишил пресловутый "-вич" его былой
славы и значения. Во всяком случае Осип Сенковский, интересный ученый, но
ярый мракобес и консерватор, в своей статье "Вич и вна" с явным огорчением
писал: "Нынче все без разбора чествуют друг друга вичами... в старину
почесть эта принадлежала только... царям, боярам и думным людям, кроме
дьяков... Одни только рабы винали своих господ". *
-----
* Да и совсем недавно именование "по имени-отчеству" считалось большой
честью. У Н. А. Некрасова есть стихотворение "Эй, Иван!", герой которого,
забитый лакей, плачется: "Хоть бы раз Иван Мосеюч Кто меня назвал!"
В рассказе Л. Андреева "Баргамот и Гараська" пьяница, попавший на квартиру
городового в праздничную ночь, плачет от умиления, когда жена городового
именует его по отчеству. А ведь это уже двадцатый век, не восемнадцатый!
-----
И в самом деле, теперь именование с отчеством превратилось в пустую
формальность; никому не придет в голову ни наградить человека "правом" на
"-вич", ни оскорбиться, ежели тебя самого назовут без "-вича". А ведь было
не так; недаром в полном "Собрании законов царской России" было записано и
такое постановление, выбранное из указа первых лет царствования Петра
Первого: "Буде кто напишет думного дворянина жену без "вича" [то есть, в
данном случае, без окончания ,,-вичевна" или "-вна"] и им на тех людях
великие государи указали за то править за бесчестие", то есть преследовать
по суду, как страшных оскорбителей.
А теперь? А теперь вы сами знаете: можно человека назвать с "-вичем"
так, что он не обрадуется, а наоборот, удивится и огорчится или засмеется.
Ну, скажем, так, как это сделала уже упомянутая, плохо владеющая русским
языком американка, акробатка в фильме "Цирк". * Вот какую сложную и
противоречивую исто-рию прожил наш "-вич", суффикс русского отчества.
-----
* Самая маленькая и забавная проблема языка может привести к серьезным
последствиям. Года два назад меня просили для одного китайского журнала
написать очерк о русских именах, фамилиях и особенно отчествах и разъяснить
их употребление. Из бесед с китайцами-студентами, занимающимися в вузах
СССР, выяснилось: вопрос этот для них довольно серьезен. Допытываясь, что
такое "отчество", они узнают, что оно является "почетной" составной частью
нашей именной "тройчатки", что, скажем, В. И. Ленина в народе именуют
"Ильичем", так как такое обращение соединяет в себе и уважительность, и
теплоту, и любовь к человеку, которого так называют. После этого,
познакомясь с девушкой, -- скажем, Ниной Ивановной, -- они, из самых лучших
побуждений, начинают обращаться к ней, как к "Ивановне", и получают
совершенно неожиданные для них результаты. Они совершенно теряются: когда
следует назвать человека просто по фамилии -- "Голубев", когда "товарищ
Голубев", когда "Петр Никитич", когда "Никитич", когда "Петр", когда "Петя",
-- ведь в китайском языке нет даже признака такого разнобоя именных
образований.
Очерк был написан, опубликован и, судя по письмам читателей, принес
китайцам некоторое облегчение на трудном пути к правильному обращению с
нашими именами.
-----
Что мне осталось еще сказать? Очень немногое.
Во-первых, в восточнославянских языках "-вич" был не одинок; рядом с
ним жили и другие суффиксы, пригодные для выражения понятия "отчество". Все
знают украинский суффикс "-енко": Шевченко -- сын шевца, сапожника; Пилипенко
-- сын Филиппа (Пилипа), Филиппович. Он распространен на юге СССР сейчас уже
не в качестве составной части отчеств; он образует фамилии. Но, разумеется,
началось с выражения отношения между отцом и сыном: ведь это "-енко" почти
равно нашему суффиксу "-емок", "-ята", который служит нам для называния
детенышей, маленьких живых существ, сыновей своих отцов.
Не все хорошо помнят, что почти такой же суффикс отчества фигурирует и
во множестве великорусских фамилий, таких, как Павленковы, Давиденковы,
Роден-ковы, Бураченковы, Мосенковы; тут его близость с обычным "-енок" еще
яснее. Сейчас он уже перестал образовывать наши отчества; он действует
только в фамильных именах. Но еще совсем недавно во многих местностях
России, среди крестьян, у которых отчество и фамилия не различались, было
очень даже принято одного Павлова сына именовать "Иван Павлюков", а другого
(да, случалось, и того же самого), "Иван Пав-люченок". Может быть, первое
отчество казалось более строгим, официальным, второе -- панибратским,
непочтительным,-- только и всего.
Вот, пожалуй, и все об отчествах. Добавлю только одно: известно ли вам,
что наряду с "отчествами" вполне возможны и существуют в различных языках
такие образования, которые даже трудно назвать одним словом: "антиотчества",
что ли, потому что неудобно же вводить термин "сынчество" или "мамчество".
Арабы, как мы видели на примере "старика Хотта-быча", резонно именуют
сыновей по их отцам, полагая, что каждый хороший сын должен гордиться своим
почтенным родителем. Ибн-Фадлан, Ибн-Халликан, Ибн-. Баттута -- таких
сочетаний, означающих "сын такого-то", можно привести из истории арабского
народа тысячи. Пользовались ими и неарабы-мусульмане, находившиеся под
влиянием арабской культуры. Мы, например, отлично знаем имя великого
таджикского философа, поэта и ученого Ибн-Сины, прозванного на Западе
искаженным именем Авиценна. Но вот что любопытно: Ибн-Сину полностью звали:
Абу-Али-ибн-Сина, а если слово "иби" значит "сын", то слово "абу", наоборот,
означает "отец".
Изучая историю Востока, легко заметить: людей, именуемых "абу", там не
меньше, чем тех, в имя которых входит "ибн". Философ Ибн-Туфейль звался
по-настоящему Абу-бекр Мухаммед ибн-Абд-аль-Малик. Полное имя иранского
историка и лексикографа Ибн-Халликана было Абу-ль-Аббас Ахмед-ибн-Халликан.
Будучи сыновьями весьма достойных сынов аллаха, они имели счастье стать
и отцами детей, которыми могли гордиться.* Как дерево, уходя корнями в
землю, славит в то же время бытие цветами молодых ветвей, так и люди
Востока, помня о предках, радовались потомкам, соединяя седобородых и
розовощеких в один букет своего имени. Что же? Наверное, ими руководила
мудрость.
-----
* Не всегда в странах магометанской культуры это "абу" означает реальное
отцовство. Р. К.лейнпауль несколько высокомерно, как то нередко свойственно
немцам, относясь к иноплеменным обычаям, замечает, что в арабском
именословии кишат "отцы и дети, как в романе Тургенева", но что у этих отцов
далеко не всегда потомством являются обычные Гамиды или Али. "О, тут мы
встречаем куда более удивительных отцов, а именно отцов мира, отцов радости,
отцов победы, отцов золота, отцов бороды, отцов мух, даже отцов собак и
отцов блох..." (Р. Клейнпауль. Имена людей и народов, Лейпциг, 1885, стр.
33.)
Совершенно ясно, что обыкновение, имевшее своим началом реальную
патронимию, превратилось здесь в своеобразную именословную игру. Впрочем,
примеры таких же "нелепостей" можно найти в любых языках, в немецком не
меньше, чем в арабском
-----
Но почему речь может идти только об отцах и сыновьях? Восток знал
женщин величавых и прекрасных, достойных равняться с лучшими из мужей. Они
были дочерьми счастливых отцов и матерями незабвенных дочерей. И вот
появляются имена, означающие "отец", но не "такого-то", а "такой-то"; пример
этому дал первый халиф арабов, принявший имя Абу-бекра, "отца девушки",
после того как его любимая дочь была взята в жены "пророком" Магометом.
Были, -- правда, в сравнительно редких случаях, -- и другие, самостоятельные,
во всем равные мужчинам женщины. Они, так же как их мужья, считали себя
вправе принимать новые имена, в которых изливалась их гордость произведенным
на сеет потомством. Такие полные воли и достоинства матроны известны у всех
народов, в том числе и у арабов. И если вам когда-нибудь доведется в
старинных текстах прочесть имя аравитянки, которую звали
Зубейда-умм-Махаммад или Гюзидэ-умм-Маджид, склоните голову перед памятью и
их и их первенцев: наверное, они заслужили почтение: вставка "-умм" означает
"мать", -- "мать Маджида", "мать Мухаммеда".
Пора кончить главу об отчествах. От них можно спокойно перейти к
фамилиям.
---

...А фамилию вот и забыл!..
Васильичу... Черт... Как же его фамилия?..
Такая еще простая фамилия..,
словно как бы лошадиная...
Кобылин? Нет, не Кобылий...
Жеребцов, нешто? Нет и не Жеребцов.
Помню, фамилия лошадиная,
а какая -- из головы вышибло...
А. П. Ч е х о в. Лошадиная фамилия

ГРАЖДАНИН ПОПСУЙШАПКА

Антон Павлович Чехов записал в своей знаменитой авторской книжке
смешные слова:
"Я бы пошла за него [замуж. -- Л. У.], да боюсь фамилии:
Прохладительная!"
А вы как, читатель или читательница? Вам бы хотелось именоваться столь
же освежающе?
Хотя, собственно, в чем дело? Не все ли равно, в конце концов, как
зовут человека? Не в кличке главное: ведь у того же Чехова можно найти
совсем другую запись:
"У меня есть знакомый: Кривомордый. И -- ничего! Не то чтоб Кривоногий
или Криворукий -- Кривомордый. И женат был, и жена любила".
Вот видите, как хорошо: значит, суть не в фамилии! К фамилии и сам
привыкнешь, и другие с нею стерпятся. Разве не так?
Так, да не совсем.
Лет двадцать пять -- тридцать назад всем гражданам СССР было
предоставлено право свободно менять фамилии, если почему-либо они этими
фамилиями не" довольны. Как вы думаете, много ли нашлось желающих? Десятки?
Сотни? Нет, тысячи и даже десятки тысяч. Целые месяцы, целые годы
центральная газета "Известия" изо дня в день печатала, столбец за столбцом,
перечень людей, готовых на все, лишь бы избавиться от ненавистного прозвища.
Заявления шли из Москвы и с далекой Камчатки, сыпались с севера и с юга; и
тот, кто внимательно за этим следил, удивлялся многому.
Первое удивление: откуда могли появиться и как получили законную силу
все эти, то причудливые, то бессмысленные, иногда обидные, а чаще
удивительно неблагозвучные, уродливые клички?
Евгения Павловна Вырвикишко Порфирий Иванович Полторабатько Николай
Викторович Около-Кулак Сергей Родионович У бей-Кобыла Михаил Давидович Балда
Игорь Георгиевич Психа Георгий Густавович Труп Павел Никифорович П у д е л
ь...
Хвостик и Мухомор, Лысый и Босый, Плаксивый и Мозоль, Кособрюхов,
Застенкер, Песик, Продан и, наконец, даже Попсуйшапка -- этот список я мог бы
продолжать на десятки и сотни страниц, не выдумывая ни единого слова, беря
экспонаты для удивительного музея только из официального перечня фамилий,
Странно? Разумеется, очень странно! Как могли живые люди до последних дней
мириться с таким издевательством -- называть себя так вслух, расписываться на
документах, отвечать на перекличках:
-- Деримедведь?
-- Есть!
-- Лисоиван?
-- Тут!
-- Засучирукав?
-- Вот я...
-- Вензель-Крензель?
-- Вензель-Крензель болен."
Странным, однако, казалось и другое: на что меняли свои фамилии эти
граждане? Чаще всего они выбирали для себя нестерпимо жеманные,
сладкозвонкие звукосочетания, стараясь блеснуть приторной и пошловатой
красивостью. Еще хорошо, если они (а таких были сотни!) непременно хотели
зваться теперь Ленскими, Онегиными, Гиацинтовыми или Ароматовыми. А то их не
устраивало ничто, кроме сочетаний вроде Ромуальд Корнер или Кирилл Робинзон.
Были и совсем неожиданные чудаки: они требовали, чтобы их хорошее
обыкновенное старое имя -- Иван или Павел -- как можно скорее сменили на
Арнольд либо Эдуард; вот против "звучной" фамилии Вырвихвост или Плешка они
ничего не имели. Так, некий Леонид Могильный стал из Леонида Львом, а
фамилию оставил старую. .Так, Мордалев Антон превратился в Мордалева
Михаила. Зачем это ему понадобилось, -- догадывайтесь, как хотите.
Словом, у человека наблюдательного возникало множество вопросов и среди
них один главный: что же такое наши "фамилии"? Откуда они пошли, по каким
законам живут, как вызывают к cede такое разноречивое и не всегда понятное
отношение? Как должны теперь мы, советские люди, относиться к ним?
Позвольте, а может быть, это все пустяки, не.достойные внимания? Или,
наоборот, есть и в этом разряде человеческих имен собственных нечто,
заслуживающее пристального изучения; что-то такое, что позволяет им -- где
прямо, где косвенно -- влиять на судьбы и мысли людей, и тех, что их носят, и
других, которые с этими носителями общаются? Как же на самом-то деле?

О ТЕХ, КОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО

Скажите, как по-вашему: мог ли бы Пушкин, приступая к самой знаменитой
из своих поэм, дать ее героине, Татьяне, скажем, фамилию Скотининой, а
герою--Скалозуба или Молчали"а?
О, конечно, нет! Такого романа в стихах -- "Евгений Скалозуб" -- не могло
появиться на свет; а если бы он и был написан, то содержание его должно было
бы стать совершенно не тем, какое мы видим у Пушкина. Светского льва Евгения
Попсуйшапки так же не могло быть, как не мыслимы ни юный помещик поэт
Владимир Пудель, ни "Клеопатра Москвы" -- блестящая Нина Кособрюхова, ни
шумные захолустные помещики Майский и Струйский на месте Панфила Харликова и
Буянова.
Этого мало; даже внутри самой поэмы нельзя безнаказанно перебрасывать
фамилии от героя к герою. Пушкин, с таким вниманием, так терпеливо и
тщательно объяснявший читателям, почему именно он выбрал -- должен был
выбрать, не мог не выбрать! -- для старшей сестры Лариной имя Татьяна,
отлично понимал это. Он сам создал всех своих героев; казалось бы, -- его
герои; как кого хочет, так того назовет!
Но нет, эта свобода кажущаяся. Нельзя было ни Онегина назвать Буяновым,
ни из Ленского сделать Петушкова. Немыслимо дать Тане фамилию Вороненой, а
великолепную светскую львицу, чудо петербургских гостиных, окрестить Ниной
Лариной. Такая перестройка все изменила бы в облике действующих лиц, и,
может быть, она повлияла бы на роман ничуть не меньше, чем попытка автора
внезапно сделать Татьяну пухленькой блондинкой, а Ольге дать задумчивый взор
и темные волосы.
Не поразительно ли это? В чем тут секрет? Почему нечто столь случайно
приписанное к человеку, столь внешнее по отношению к нему, как его фамилия,
может играть в литературном произведении такую большую роль? Почему все
строгое здание "Войны и мира" зашаталось бы, приди в голову Л. Толстому
изменить фамилию своих героев Ростовых хотя бы на Перерепенко? И почему
Гоголь точно так же не имел ни права, ни возможности уверить нас, будто его
старосветские помещики могли быть не Товстогубами, я, скажем, Болконскими
или Иртеньевымн? Нет, тут скрыта какая-то тайна. Чтобы разгадать ее,
полюбопытствуем для начала: а как дело с этим обстоит не в литературе, а в
жизни? Такой ли вес, такое ли значение имеет человеческая фамилия и там?
Умерший не так давно писатель Н. Телешов вспоминал о забавном
огорчении, которое вызывала у его современника, другого русского писателя
начала XX века, Л. Андреева (пока он был молод и еще не успел прославиться),
его собственная фамилия. "Оттого и книгу мою издатель не печатает, -- всерьез
сетовал Андреев,-- что имя мое решительно ничего не выражает. Андреев! Что
такое "Андреев"? Даже запомнить нельзя... "Л. Андреев" -- вот так автор..."
Можно, хоть и не без труда, понять, что огорчало будущую знаменитость.
Ничего неблагозвучного или обидного в фамилии Андреев, конечно, нет. Но мы
теперь уже знаем, что она собою представляет. Это фамилия-отчество, из числа
самых обыкновенных, самых распространенных. На Руси всегда были тысячи и
тысячи Андреевых, и еще большее число Ивановых, Петровых, Васильевых и т. п.
Вот это-то и смущало молодого писателя. Он боялся затеряться среди множества
тезок и волутезок: поди отличи Андреева от Андреянова, Андре-янова от
Андрейчука, Андрейчука от Андрюшина! Между тем ему казалось, что писатель
по-всему-- и по облику, и по образу жизни, и по речи, и, между прочим, ио
фамилии! -- должен выделяться из ряда вон; быть во всем непохожим на простых
смертных, быть во всем особенным... Смешные претензии, но тогда они были
свойственны многим.
По-иному негодовал живший в те же времена ретроградный литератор
Василий Розанов, человек самолюбивый и вечно уязвленный в своем мелком
самолюбии. "Удивительно противна мне моя фамилия, -- как всегда, желчно и
раздражительно писал он. -- Иду раз по улице, поднял голову и прочитал:
"Немецкая булочная Розанова". Ну, так и есть: все булочники -- Розановы,
следовательно, все Розановы -- булочники! Хуже моей фамилии только Каблуков.
Я думаю, Брюсов (речь идет об известном поэте В. Брюсове. -- Л. У.) постоянно
радуется своей фамилии..."
Читаешь это и диву даешься. Понятно, конечно, что задевало далеко не
высокородного спесивца: сама фамилия как бы приравнивала его к "разным там
булочникам, токарям и пекарям"... Как же было не позавидовать Брюсову:
ближайшим его "тезкой" был знаменитый генерал и вельможа прошлого, тот самый
Яков Брюс, который даже в пушкинской "Полтаве" упомянут... Но...
Вспомнишь эти смешные терзания, и волей-неволей придет на ум жалкий и
противный персонаж из "Села Степанчикова" Ф. М. Достоевского, Григорий
Видопля-сов, лакей и поэт, дуралей и виршеплет.
Лакей Видоплясов писал стихи. Он собирался даже печатать их за счет
доброго барина. Все было прекрасно, кроме той фамилии, которою его наградила
судьба.
"-- ...Он -- ко мне, -- рассказывает его барин, -- жалуется, просит, нельзя
ли как-нибудь переменить его фамилию, и что он давно уж страдал от
неблагозвучия...
-- Необлагороженная фамилия-с, -- ввернул Видоплясов.
-- Ну, да уж ты молчи, Григорий!" -- сердито обрывает лакея барин, но тут
же замечает, что коли и впрямь придется Видоплясову издать стихи, "то такая
фамилия, пожалуй, и повредит".
"--...Представь себе, если на заглавном-то листе будет написано:
"Сочинения Видоплясова"... Ну что за фамилия Видоплясов?.. А все эти
критики... Просмеют за одну только фамилию..."
Очень похоже на огорчения Андреева и Розанова: у тех ведь тоже фамилии
были "необлагороженные". Но вот что удивительно: критики-то, оказывается, и
на самом деле имели обыкновение "просмеивать" людей по таким неожиданным
поводам.
Когда мы слышим слово "Гоголь", перед нами возникают тома замечательных
книг, шум театральных представлений, бронза памятников... "Гоголь" -- какая
прекрасная, звучная фамилия! Каждый хотел бы ее носить.
А ведь было время, когда журналы пренебрежительно печатали: "Кто бы ни
был автор, гоголь или кулик-- все равно..." Тогда слово "гоголь" сохраняло
еще свое исконное значение -- "дикая утка", нырок, и даже хороший друг
писателя Павел Нащокин сделал ему довольно оригинальный комплимент:
"Если вы и птица, Николай Васильевич, то -- небесная!.."
Трудно себе представить, сколько пошленьких шуточек приходилось в свое
время выслушивать самым прославленным нашим людям по поводу их фамилий.
"Какие, однако, странные у теперешних писателей фамилии,-- ехидничал
известный пошляк, лебезивший перед властями критик Буренин в начале 900-х
годов, -- то водку напоминают, то чихание..." Он имел при этом в виду Максима
Горького и А. П. Чехова.*
-----
* Сам Чехов относился иронически к этому "вопросу". Писатель В. Тихонов
пожаловался ему на свою, слишком обыденную, фамилию. Антон Павлович
насмешливо предложил собрату заменить ее на красивую и звучную, вроде,
например, фамилии "Беневоленский", типично "поповской".
-----
Глупо? Конечно, глупо. Но даже и этот пример лишний раз подтверждает:
человеческие фамилии -- вещь хитрая и тонкая. Видимо, их наличие играет в
жизни людей куда большую роль, чем кажется, если они могут так огорчать и
радовать, нравиться и внушать отвращение, быть предметом досады или
гордости. Случается, фамилия становится источником бесконечных неприятностей
для своего носителя; бывает -- недоброжелатели превращают ее в оружие,
способное чувствительно ранить. Очень часто выходит, что мы встречаем новое
лицо по его фамилии, как "по одежке" в известной пословице; должно пройти
известное время, чтобы человек это впечатление изменил или опроверг. Видимо,
недаром они, фамилии, всегда привлекали к себе такое повышенное внимание
писателей, мастеров художественного слова; недаром авторы вечно "играли" ими
в своих произведениях, радовались, измыслив для героя "удачную",
"подходящую" фамилию, печалились, если это не получалось, зорко
приглядывались и прислушивались к семейным именам современников, записывали
звучные, курьезные, характерные имена в своих тетрадях...
Тот же А. П. Чехов тщательно регистрирует в своих записях всевозможные
причудливые и странные фамилии: Зикзаковский, Ослицын, Свинчутка,
Дербалыгин... Он вслушивается, прикидывает -- к какому из его будущих героев
могла бы подойти та или другая из них.
"Провизор** Проптер", -- записывает он латинское слово "проптер",
означающее по-русски "для", "вследствие". "Действующее лицо: "Соленый"". Тут
еще не определилось, кем может быть такое лицо, но кем-то, безусловно,
может...
-----
** Провизор -- работник аптеки, фармацевт
-----
Зато некий "Киш" сразу рисуется писателю как "вечный студент"; зато
"мадам Аромат" для него тоже ясна: пухлую, толстую, ее должны звать "Розалия
Осиповна". И комическое сочетание "Розалии" с "ароматом", а обоих этих
"душистых элементов" с обыкновеннейшим отчеством "Осиповна", до конца
определяет облик женщины, которую так зовут...
Много лет спустя другой известный писатель, уже советский автор, Илья
Ильф подбирает уморительные пары к чеховским находкам, занося в свою
записную книжку и Бориса Абрамовича Годунова, председателя жилтоварищества
(может быть, это внук Розалии Аромат?), и доктора Страусяка, и дантистку
Медузу Горгонер, а то и просто неизвестных граждан --Шарикова и
Под-шипникова...
Николай Васильевич Гоголь также, как известно, заботливо записывал,
выискивал в памяти, выспрашивал у друзей и знакомых нужные ему характерные
фамилии. Помните: "Вискряк не Вискряк, Мо-тузочка не Мотузочка, Голопуцек не
Голопуцек..." Он тоже не зря, не по случайному капризу называл одного из
своих героев Собакевичем, другого Плюшкиным, третьего Петром Петровичем
Петухом или госпожой Коробочкой. Фамилии помогали ему дорисовывать образы
людей.
Лев Толстой прибегал к особому приему: заимствуя фамилии действующих
лиц из самой жизни, он только слегка изменял их звучание, -- осторожно,
немного, что бы не нарушить связь между словом и типом человека. Так,
фамилия Толстой превращалась у него в Ростов, Волконский -- в Болконский,
Куракин -- в Курагин, Безбородко -- в Безухов.
Ф. М. Достоевский, наоборот, смело изобретал прозвища, стараясь самим
их звучанием выразить сущность персонажа, его душевные свойства. Иногда он
шел по совсем неожиданному пути. Фамилия "Свидригайлов" звучит у него так,
что внушает брезгливость, неприязнь, почти жуткое чувство к герою, и на
самом деле зловещему и отвратительному. А ведь создана она из имени
"Свидригайла" (Svitrigailo), великого князя литовского... Жалкий и
несчастный маленький человечек носит фамилию "Голядкин"... Кажется, сами
звуки этого дрябленького слова выражают ничтожность, нищету, бесконечную
слабость... Между тем слово "Голядь" не имеет никакого отношения к нищете:
это название одного из балтийских племен, живших в древности на территории
нынешней Смоленской области и Белорусской Республики.
Так или иначе, фамилии героев всегда составляли для писателей одну из
существенных забот. Они были и и, нужны; от них зависело и зависит многое в
самих произведениях. А почему?
Я думаю, чтобы разобраться во всем этом, надо внимательно рассмотреть,
что представляют собою наши фамилии, откуда они пошли, какими бывают, какую
историю прожили. Ономатологи занимаются этим; у нас с вами не хватит
возможностей по-настоящему углубиться в этот вопрос. Ну что ж, взглянем на
него хоть с краешку.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Кроме его значения
В большинстве своем фамилии эти кажутся нам совершенно непонятными
Прозвище ивашкоquot
От них можно спокойно перейти к фамилиям