<<<     ΛΛΛ     >>>   

Харанис и в этом случае прибегает к данным Феодора Скутариота только потому, что они до известной степени согласуются с показаниями Эккехарда и Бернольда, о невозможности отнесения которых к 1095 г. уже было сказано.

Харанис не замечает того, что греческая хроника проникнута хвалебной по отношению к политике Алексея Комнина тенденцией: ее автор стремится показать дальновидность и предусмотрительность Алексея, представить его политику на Западе в качестве глубоко продуманной и тщательно разработанной. С точки зрения хрониста, успехи крестоносцев были вовсе не их успехами: оказывается, не они нанесли туркам ряд поражений, а император «с помощью бога» и крестоносцев к славе своей «изгнал персов с римской территории, освободил города и восстановил свою власть на Востоке». Весь этот пассаж греческой хроники заканчивается дифирамбом в честь Алексея Комнина, «великого и в помыслах и в делах», — дифирамбом, содержание которого Харанис принимает за истину, закрывая глаза на действительные факты.

Далее, греческая хроника — памятник конца XIII в. Это обстоятельство не мешает Харанису признавать вполне достоверными и те сведения ее, которые относятся к событиям конца XI в. При этом историк вступает в противоречие с ранее использованным им методом доказательства достоверности хроники Бернольда, методом, в основе которого находится признание наибольшей достоверности тех хроникальных известий, которые исходят от современников описываемых событий. При анализе греческой хроники XIII в. Харанис исходит уже из того, что и [31] хроника XIII в. с таким же «успехом» может служить для выяснения характера византийской политики конца XI в.

Для подтверждения тезиса о надежности данных греческой хроники Харанис выдвигает гипотезу, по которой в основе сообщения греческого хрониста XIII в. лежит более ранний, утраченный источник. Исходя из того, что хроника Феодора Скутариота сохранила (довольно точно) известные тексты некоторых более ранних византийских хронистов, Харанис считает, что и этот утраченный источник передан ею также верно. Данный факт оказывается достаточным основанием для того, чтобы все сообщение хроники по интересующему нас вопросу причислить к разряду вполне правдивых. На самом деле, если признать, что гипотеза о более раннем, утраченном источнике известия Феодора Скутариота может в какой-то степени претендовать на вероятность, то все же очевидно, что точность хрониста XIII в. в передаче более раннего источника не служит еще гарантией достоверности этого утраченного и, кстати, неизвестно к какому времени относящегося источника. Известно также, что автор компиляции, приписываемой Феодору Скутариоту, был по своим взглядам сторонником унии с Римом: в качестве такового он даже был направлен при Михаиле VIII в Рим! Естественно, что в его сочинении получила выражение западная точка зрения на причины Первого крестового похода: на Западе, по словам французского византиниста П. Лемерля, всегда старались с помощью лживых средств представить дело так, что сам Алексей Комнин «вызвал вооруженную интервенцию Запада».18)

Нет необходимости разбирать подробно крайне искусственные рассуждения Хараниса по поводу якобы недостоверности показаний «Алексиады» Анны Комнины относительно предыстории крестового похода. Харанис стремится умалить значение этого памятника, поскольку данные «Алексиады», правдиво рисующей хищный облик западных «спасителей» Византии, противоречат его предвзятой концепции. Между тем «Алексиада», несмотря на ее несомненную тенденциозность, в данном случае является весьма ценным источником.

Таким образом, анализ известий западноевропейских и византийских хронистов, которые Харанис толкует вкривь и вкось, принося истину в жертву своей надуманной схеме возникновения Первого крестового похода, с очевидностью показывает ее полную необоснованность. И совершенно прав был П. Лемерль, когда в своем докладе «Византия и крестовый поход», сделанном на Римском конгрессе историков (сентябрь 1955 г.), со всей решительностью отмежевался от взглядов американского ученого.19)

Показать, с одной стороны, историческое бессилие и беспомощность Византии, вынужденной обращаться на Запад за поддержкой против восточных варваров, и, с другой — представить папство воплощением исторической «готовности» Запада выступить «спасителем» Византии от восточной опасности — такова по своей сути политическая подоплека работы Хараниса. Стремление «принизить» Византию сочетается в его работе с открытой апологией папства. Харанис на все лады превозносит благожелательность Рима по отношению к Византии: римская курия выступает у него как олицетворение векового «самоотверженного» стремления Запада прийти на помощь Византии против «неверных». В конечном итоге концепция Хараниса призвана оправдать захваты и грабежи [32] западных феодалов во время Первого крестового похода, изобразив их как помощь Византии, испрошенную к тому же самим Константинополем. Какова была действительная связь между крестоносной деятельностью папства в конце XI в. и его византийской политикой? Изучение этого вопроса составляет тему настоящего исследования. При этом мы, разумеется, сознаем, что усилия папства послужили лишь одной из причин, вызвавших крестовый поход 1096—1099 гг. Не задаваясь, однако, в настоящей работе целью решить проблему происхождения крестовых походов вообще, мы ограничимся изучением более узкого вопроса: византийская политика римской курии и связь этой политики с организацией папством Первого крестового похода.

* * *

В X—XII вв., в условиях обострившейся на Западе классовой борьбы между закрепощенным к этому времени или находившимся на пути к закрепощению крестьянством и феодальными сеньорами — светскими и духовными, — католическая церковь, сама являвшаяся крупным землевладельцем, предпринимает попытки укрепить свое положение. Выражением этих тенденций явилось клюнийское движение, выдвинувшее, в частности, реакционную программу создания всемирной теократической монархии. Самым законченным проявлением этой программы были богословско-теоретические построения и — не в меньшей степени — практически-политическая деятельность папы Григория VII, который пытался осуществить идею создания мирового государства под властью римского первосвященника.

Осуществление данной программы требовало значительного расширения материальных ресурсов римской церкви. В качестве одного из важнейших средств для достижения указанной цели папство поставило своей задачей в XI в. подчинение Риму греко-православной церкви, ликвидацию ее самостоятельности. В этом заключался, по крайней мере, весьма важный пункт планов установления папской теократии. И как раз с попытками его реализации оказалось связанным возникновение идеи крестового похода. Каким образом создалась эта связь?

Определенные намерения провести в жизнь экспансионистские планы римской курии в отношении Византии можно обнаружить уже у «апостола» цезарепапизма — Григория VII. Ему принадлежит и первоначальный набросок плана крестового похода, он же первым попытался привести этот план в исполнение.

Важнейшим источником для изучения вопроса о предыстории папских планов крестового похода и их связи с антивизантийской политикой римской курии является переписка Григория VII. Данные этой переписки, относящиеся к 1073—1075 гг., показывают, что папа стремился воспользоваться затруднительным положением Византии после разгрома ее сил турками-сельджуками при Манцикерте для того, чтобы целиком подчинить влиянию Рима греческую империю, казавшуюся ему легкой добычей.

Вначале Григорий VII прибег к дипломатическим средствам: в первые месяцы 1073 г. он вступил в переговоры с византийским императором Михаилом VII Дукой. Предметом этих переговоров являлся вопрос о церковной унии, которая в руках папства должна была послужить средством политического подчинения Византии Западу. В письме к Михаилу VII от 9 июля 1073 г. папа изъявлял желание «возобновить древнее, богом установленное согласие» между римской и константинопольской церковью, которую (папа с первых же шагов не упустил случая подчеркнуть [34] это) он называет «дочерью римской церкви».20) Для ведения переговоров в Константинополь был направлен патриарх Венецианский, Доминик из Градо.21) Его миссия не увенчалась успехом. В сентябре 1074 г. папский уполномоченный возвратился в Венецию.22) Не имели успеха и дальнейшие переговоры. Хотя мы не располагаем прямыми данными о ходе переговоров Рима с Константинополем (окончательный разрыв произошел, видимо, в начале 1075 г.23)), но известия косвенного порядка позволяют без большого труда догадываться о причинах этой неудачи: они заключались в непомерных — с точки зрения византийских интересов — требованиях Григория VII. Выдвинутые им условия унии означали полное подчинение греческой церкви Риму.24) Они были не приемлемы для Византии.

В поисках союзника на Западе Михаил VII (еще во время переговоров с Римом) заключил в августе 1074 г. союз с норманнами Роберта Гюискара. Он предпочел заключить этот союз, несмотря на унизительный для византийского императора двукратный отказ норманского вождя принять сделанные ему еще в 1071—1072 гг. предложения,25) несмотря также на то, что (это особенно существенно) по условиям договора с норманнами от 1074 г. Византия делала им значительные уступки.26)

Совершенно очевидно, что условия унии с Римом, поставленные Григорием VII, показались византийскому императору гораздо более трудными, если он согласился на такой союз с норманнами. О том, что требования папы встретили резко отрицательное отношение в Византии, свидетельствует и затяжка переговоров Рима с Константинополем.27)

Во время переговоров с Константинополем и, возможно, как раз в результате безуспешного исхода миссии патриарха Доминика28) у Григория VII и возникла мысль о том, чтобы добиться своей цели вооруженной силой. Папа задумал военный поход по существу против Константинополя, но под видом «защиты христианской веры» и «помощи грекам».29) Вернуть греческую церковь в «лоно» римской, иначе говоря, [35] овладеть богатствами греко-православной церкви, расширить сферу влияния католицизма за счет Византии, насильственным путем включив ее в орбиту папского воздействия, — таков был замысел Григория VII.

Уже через несколько месяцев после начала дипломатических переговоров с Константинополем Григорий VII обратился сперва к графу Гийому I Бургундскому,30) позднее к германскому королю Генриху IV31) и к другим западным князьям («ко всем верующим»)32) с призывом принять участие в задуманном им походе. В письме к германскому императору (от 7 декабря 1074 г.) Григорий VII заявляет, что сам намерен стать во главе войска западных христиан, причем называет даже численность армии этих предшественников крестоносцев — свыше 50 тыс. воинов («итальянцев и ультрамонтан»), якобы собранных уже папой для заморского предприятия против язычников. О своем желании «переплыть море, дабы помочь христианам, которые гибнут от рук неверных» (mare transeundi, ut Christianis, qui... a paganis occiduntur,... succurere), Григорий VII пишет несколькими днями позднее и маркграфине Матильде Тосканской, прося и ее принять участие в этом деле. Папа также выражает уверенность, что такой поход встретит благоприятное отношение в рыцарской среде: «Я верю, — пишет он Матильде Тосканской, — что нам окажут содействие многие рыцари».33) Он снова подтверждает высказанное ранее германскому императору намерение лично возглавить поход за море.34)

Во всех этих письмах Григорий VII официальной целью похода объявляет прежде всего помощь грекам против сельджуков, «спасение» христианской Византии. На самом деле «помощь» грекам, которую прокламировал Григорий VII, была лишь официальной формулой, призванной замаскировать совершенно иные намерения Рима, ничего общего не имевшие со «спасением» Византии.

Действительно, в письме к Генриху IV папа, в сущности, не скрывает того, что цель похода — добиться унии. Григорий VII, очевидно, понимал, что бескорыстие его призывов о защите христианской веры от язычников легко может быть заподозрено Генрихом IV. Папа лицемерно заявляет, что он «хотел бы положить свою душу на это дело больше, чем повелевать всем миром»,35) но уже самая связь мыслей папы («помощь против турок» — «повелевать всем миром») выдает его действительные стремления в отношении Византии.

Таков один из исходных пунктов возникновения в папской курии плана организации крестового похода. Этот план непосредственно связан по своему происхождению с экспансионистской теократической программой папства. Поход против турок в «защиту» восточной церкви, затевавшийся Григорием VII, хотя формально и не являлся «крестовым походом» (в более позднем значении этого термина), но по существу был в значительной мере тождественен последнему. С самого начала этот поход (причем, как мы видели, Григорий VII готов был лично (!) возглавить западное воинство) должен был стать в руках папы средством или орудием экспансионистской политики в отношении Константинополя.

Замыслы Григория VII не осуществились: западные дела надолго отвлекли его внимание от Византии — началась борьба за инвеституру. Характерно, однако, что, даже будучи целиком поглощен борьбой с империей, Григорий VII и в начале 80-х годов не упускал случая возобновить свою антивизантийскую политику.

В 1080 г., воспользовавшись династической борьбой в Византии (низвержение Михаила VII Никифором Вотаниатом, затем воцарение Алексея Комнина), Григорий VII сделал новую попытку вмешаться в византийские дела. Летом 1080 г. он открыто санкционирует нападение своего вассала Роберта Гюискара на византийские владения на Балканах. Папа потребовал от духовенства Южной Италии призвать рыцарство к участию в походе Роберта Гюискара, обещая воинам «прощение грехов».36) В письме к венецианскому дожу и народу от 8 апреля 1081 г.37) папа настаивает на том, чтобы Венеция воздерживалась от сношений с отлученным им Алексеем Комниным (с которым Венеция заключила союз против норманнов).38) Григорий VII приветствовал успехи норманнов, вторгшихся в 1081 г. на Балканский полуостров, поздравив норманского вождя с победой.39)

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Не ученые считали текст письма алексея комнина к графу фландрскому частично подлинным
Письмо от 16 декабря 1074 г
В деле спасения анализируемого известия бернольда харанис направлены доводов